А ты пойдешь встречать рассвет? Роман (2013)

Описанная история пока еще не произошла, а только будет происходить... завтра, ну или после завтра, и если не с вами, то уж точно с вашими детьми.

Это не пессимистичный прогноз на будущее, это реалистичный взгляд на настоящее.

“Каждый человек имеет право на жизнь, на свободу и на личную неприкосновенность.”
– Всеобщая декларация прав человека

“А так ли это?”
– Аноним

Акт I: Ангелы

– А ты пойдешь встречать рассвет? – раздавался нежный и беззаботный голос совсем юной красноволосой девушки, игриво бегущей, как тогда казалось, прямо по волнам, оставляя мелкие следы на светлом песке. Ее белое полупрозрачное платье развевалось на ветру. Девушка смеялась, и уже через мгновение ока, она периодически оглядываясь через плечо, с улыбкой взирая своими огромными голубыми глазами на того, кто издали восхищался ее красотой, оказалась на бескрайних просторах, где все украшалось летними цветами, крошечные лепестки которых возносил ветер в небо.

Обнаружив себя в центре летней поляны, девушка, имя которой было Анжела, не прекращая кружиться вокруг себя, вновь бросила взгляд на своего наблюдателя, мимолетно подмигнув ему таким образом, что и тот уже более не мог сдерживать улыбку, отчего даже стало казаться, что эти мгновения беспечной эйфории будут длиться вечно.

– Я буду ждать тебя! – тихо прошептала она, и с этими словами печаль отразилась на ее лице. – Где бы ты ни был, ты всегда будешь со мной, в моих мыслях, в моих снах, в мечтах. Я обещаю, что буду вечно ждать тебя... Я буду ждать! И прошу лишь об одном – дай слово мне, что и ты будешь меня помнить! Пообещай, что, даже если нас разделит бесконечность, ты будешь стремиться хоть на незначительное расстояние, но все же приблизиться ко мне! Пообещай, что, когда это случится, ты отыщешь меня, где бы мы ни находились! Пообещай, что свидимся мы снова и что в миг нашего свидания вместе встретим мы рассвет...

В этот самый момент Андрея кто-то толкнул в бок локтем, и тот невольно приоткрыл глаза, мигом осознав, что все пережитое им только что было обыкновенным сном, который, надо заметить, сам Андрей уже давно считал неким кошмаром, так как данный сон посещал его почти каждые сутки с того дня, когда его возлюбленная покинула город Астрахань и переехала с отцом в столицу.

Оглянувшись по сторонам, только что пробудившийся от глубокого сна юноша обнаружил себя сидящим за небольшой деревянной школьной партой в довольно светлом учебном кабинете. Его разбудил Арам, который, к удивлению Андрея, был одет в очень строгий и элегантный черный фрак.

– Что... что ты там говорил? – торопливо промолвил Андрей, пытаясь понять, как долго он проспал, ибо кабинет был пуст, тогда как в его сознании буквально мгновения назад вокруг него за такими же неудобными партами всем составом сидел одиннадцатый «А» класс, слушая прощальную и утомительно скучную речь их классного руководителя, учительницы английского языка Настасьи Юрьевны или же просто англичанки, как ее называли между собой ученики.

– Рассвет, говорю, пойдешь встречать? – Арам повторил свой вопрос, медленно поправляя криво затянутую бабочку у своего воротника.

– А? Да, конечно! Все идут... – ответил Андрей, понимая, что и ему уже давно пора идти в раздевалку, переодеваться и готовиться к выпускному торжеству, которое вот-вот должно было начаться. Но перед тем как подняться со стула, он, удивленно подняв брови, окинул Арама надменным взглядом и с ухмылкой промолвил: – Да, крутой фрак, однако!

– А то! – паренек очень легко и игриво крутанулся вокруг себя, демонстрируя товарищу свой модный наряд. – Но это еще цветочки! Видел бы ты нашу птицу!

– Аиста? – переспросил Андрей. – Могу себе представить.

– Нет, такое не представить!

– Что ж, пойду гляну.

– Давай! Тебя там ждут уже все.

С этими словами Арам направился к двери и незамедлительно покинул кабинет.

Андрей тоже зашагал к выходу, но перед тем как оказаться в длинном школьном коридоре, он оглянулся и в очередной раз посмотрел на кабинет английского языка, понимая, что он скорее всего сюда больше никогда не вернется. Его глазам открылось огромное количество старых, обшарпанных парт, поверх которых ученики, по приобретенной за одиннадцать лет привычке уходя расставили стулья, тем самым облегчая работу уборщика; он также увидел огромную темно-зеленую доску, на которой крупными буквами была нанесена белым мелом надпись «Arrivederci, придурки!», по-видимому, оставленная пареньком, имевшим прозвище Аристотель, ибо подобная шутка была именно в его стиле. Но самое главное – Андрей увидел, как по ту сторону широкого окна алое солнце близилось к горизонту, прячась за крышами многоэтажных домов, рисуя розовато-оранжевые кружева на чистейше-белом небе.

В эти секунды Андрею хотелось застыть на месте и продолжить любоваться этим красочным закатом до самого конца, но из коридора его позвала Настя, и тот, мгновенно выбросив из головы мысли о своей возлюбленной Анжеле и о том красочном закате, покинул кабинет и направился в сторону школьных раздевалок.

– Андрей, – вновь раздался голос Насти, – где тебя носит? Ты почему еще не одет? Марш в раздевалку!

Не торопясь шагая по длинному коридору, паренек неохотно повернул голову и в нескольких метрах от себя в очередной раз увидел того самого Арама, находящегося в компании симпатичной шестнадцатилетней черноволосой девушки, одетой в шикарное и очень пышное белое платье, которое от свадебного отличалось только отсутствием фаты.

Девушку звали Асей.

А рядом с ней, как всегда, стояла ее не совсем удачная копия, а точнее девушка, вовсе непохожая на Асю, но всеми возможными способами пытающаяся подрожать ей практически во всем: в одежде, в макияже, в манере общения и даже в мимике – из-за чего их в шутку за глаза называли клонами.

Вот только этот самый клон, имя которого и было Настя, разительно отличался от своего оригинала. Ася, в отличие от Насти, была из довольно небедной семьи, а следовательно, все ее юбочки и кофточки по последней моде привозились из элитных заграничных бутиков, тогда как Насте, желающей подрожать своей подруге, приходилось приобретать китайские подделки тех же самых фасонов, которые, по сути, кроме цены и некоего иллюзорного престижа, мало чем отличались, ведь все так и так изготовлялось в Китае на тех же самых заводах. Но все-таки остальные девчонки из их окружения подсмеивались над Настей, хотя вслух об этом старались не говорить.

Ася-то была не против того, что ее копировали, а даже, наоборот, гордилась этим, считая себя некой законодательницей мод. А вот о чем думала Настя, уничтожая свою индивидуальность, подражая кому-то, – ответить не мог никто.

– Побыстрее идти не можешь? – она продолжала подгонять Андрея, намекая на то, что Арам давно одет и что ей тоже хочется, подобно ее лучшей подруге, уже ходить по школе со своим партнером по вальсу, держась за ручки.

Но Андрей даже и не собирался ускорять шаг, потому что, по правде говоря, он в глубине своих мыслей проклинал весь этот выпускной и уж тем более этот прощальный вальс, так как изначально должен был танцевать его с Анжелой. Но поскольку Анжела уехала, его партнершей стала Настя.

Подобные вальсы, когда девушки одевали белые, почти подвенечные платья, а парни красовались в строгих черных фраках, были частью обязательной традиции всех выпускных балов. Вот только обычно их танцевали во время праздника, посвященного последнему звонку, который уже успешно состоялся перед школьными экзаменами несколько недель назад. Но в тот день танцевали только выпускники параллельного класса, а точнее класса «Б». Класс «А» танцевать не стал, ибо, во-первых, считал, что выпускной вальс надо танцевать все-таки в ночь самого выпускного, а не в день последнего звонка, а во-вторых, он тогда был еще не совсем готов к этому танцу, ну и в-третьих, надо сказать, что эти выпускники попросту не желали выступать с учениками из класса «Б», с которыми у них уже несколько лет велась беспричинная вражда, разделяющая старшеклассников на два ненавидящих друг друга лагеря.

Что же именно служило причиной для этой вражды – никто из учеников не помнил давно, но уже где-то с девятого класса они пытались всеми возможными способами друг другу доказать свое превосходство, которое чаще всего выражалось не через возвышение себя в глазах своего противника, а, наоборот, в унижении неприятеля в своих собственных глазах.

Шагая по школе, в которой Андрей знал каждый уголок, ибо провел здесь почти половину своей жизни, он видел, как учителя вместе с его одноклассниками, давно одетыми по-парадному, выносили из кабинетов какие-то парты и стулья, расставляя их в школьном дворе, где одиннадцатый «А» класс и собирался отмечать свой выпускной. Изначально планы на вечер были совсем другими: все должны были пойти в ресторан, куда, выслушав прощальные речи учителей, уже направились родители учеников, но молодежь в последний момент уговорила школьную администрацию устроить небольшую прощальную дискотеку для их класса, где ребята бы и станцевали свой долгожданный вальс, поскольку в том ресторане, что заказали взрослые, было, мягко говоря, не развернуться.

Провести дискотеку учителя, конечно, разрешили, однако тут же стали жалеть об этом решении, ведь это означало то, что и им не идти в ресторан до тех пор, пока молодежь не навеселится вдоволь и сама не соизволит направиться туда. Оставлять юношей на территории школы без учительского надзора, разумеется, было нельзя. Учителя хоть и старались не показывать виду, но в момент приготовления аппаратуры для громкой музыки по их глазам было заметно, что они с явной злостью проклинали всю эту затею с дискотекой, так как были вынуждены в очередной раз находиться на ненавистном им рабочем месте, тогда как в нескольких кварталах отсюда в дорогом ресторане их уже давно дожидались литры алкоголя.

А на территории школы потреблять спиртное, согласно многим правилам, конечно же было строго-настрого запрещено.

Однако учеников это обычно не останавливало.

И даже в этот вечер паренек с довольно говорящим прозвищем Алкаш умудрился притащить в школу целую бутылку красного абсента, которая уже давно ходила из рук в руки как по мужской, так и по женской раздевалке. И глядя на то, с какой радостью и азартом в глазах ученики хватались за эту бутылку, стараясь сделать глоток как можно побольше, после которого каждый до неузнаваемости кривил лицо в жутком отвращении, мгновенно становилось ясно, что они пьют вовсе не ради удовольствия, а ради показухи и юношеской бравады.

Не пили только двое.

Первым из них был длинноволосый паренек с очередным говорящим прозвищем Артист. Он не потреблял алкоголь, ибо имел очень строгий кодекс чести, который сам себе же и придумал. Также надо отметить и то, что он был инвалидом, следовательно, ему вовсе не нужны были какие-либо дурманящие средства, чтобы периодически валиться с ног на ровном месте.

А второй непьющей личностью была очень заметная рыжеволосая девушка по имени Альбина. Вот только она не пила вовсе не потому, что была какой-то там скромницей (коей она ни в коем случае не являлась), а, скорее, наоборот: не пила она только из-за того, что была уже почти на восьмом месяце беременности.

Имя отца ее ребенка, как это недавно вошло в моду среди несовершеннолетних забеременевших девочек, она, разумеется, скрывала. И если бы не ее набожная бабушка, которая в своей жизни не прочитала ни одной книги, кроме «Нового завета» (и то отрывочно), то Альбина бы сразу сделала аборт, пока это еще можно было сделать. К тому же надо сказать, что беременность у нее была очень сложной: Альбину тошнило практически ото всего, и чем больше становился живот, тем хуже было ее состояние, отчего она с каждым днем все больше и больше проклинала саму себя за то, что все-таки послушала бабушку и не избавилась от испортившего ее фигурку груза. Но теперь уже было поздно.

Открылась дверь, и из раздевалки навстречу Андрею вышел Саша Аист, которого все, включая учителей и даже его родной матери, очень часто называли Птичкой, по-видимому, ссылаясь на его смешную и необычную фамилию. Аист был крупным пареньком, безусловно, самым крупным среди своих одноклассников, однако особо толстым его назвать было сложно, но и худым он конечно же не был.

Увидев его, Андрей невольно улыбнулся, так как Птичка, одетый в черный фрак, был похож на огромного пингвина, а это в очередной раз доказывало то, что свое «пернатое» прозвище он получил не случайно.

Вслед за Аистом из раздевалки вышли еще двое парней, известные под псевдонимами Апостол и Архитектор.

Апостол имел заметные кучерявые волосы, и, признаться, он поначалу сильно ругался, когда его называли Апостолом, но со временем привык, поскольку деваться было некуда. И надо сказать, что его этим словом прозвали вовсе не просто так. Он был из очень религиозной семьи, а посему и сам был довольно верующим. Да вот только, если судить исключительно по его поведению – он был кем угодно, но только не христианином, коим постоянно, с гордостью ударяя себя в грудь, любил нарекать самого себя. Он был, мягко говоря, школьным шутом и самым главным озорником среди местной молодежи. Несмотря на свой возраст, этот юноша был из тех, в ком в полной мере еще сохранилось детское дурачество, а посему он запросто мог в любой момент надеть себе на голову мусорный ящик и начать безостановочно бегать кругами по школе, выкрикивая какую-нибудь глупость, или же учудить что-нибудь еще в подобной манере. Даже ученики начальных классов по сравнению с ним казались куда более серьезным и сдержанными. Однако несмотря на такое безрассудное поведение, имел он, в прямом смысле этого слова, гениальный склад ума, касательно компьютеров, информатики и математики. Но ни гением, ни шутом его не называли, а называли именно Апостолом, ибо «православие головного мозга» с его стороны порой было просто невыносимым.

А вот почему того второго светловолосого юношу, который вышел вместе с ним из раздевалки, называли Архитектором – не знал никто, а если же кто-то и знал, то скорее всего уже давно позабыл... что неудивительно, так как Архитектор был самым неприметным учеником этого класса. Про него все всегда забывали: как ученики, так и учителя – из-за чего его даже никогда не вызывали на уроках отвечать, ибо вовсе не замечали его, несмотря на то что на занятиях он обычно сидел на самом видном месте. Также надо сказать, что Архитектор был, безусловно, самым плохим учеником в классе, ибо просто не горел желанием учиться. Однако оценки у него были удовлетворительными, ведь по счастливому случаю его соседом по парте был отличник Анатолий, у которого Архитектор списывал по каждому предмету. Впрочем, у Толика списывали все: и Птичка, и Андрей, и Альбина, и все остальные, кто на уроках сидел рядом с его партой. И все-таки у Архитектора был один предмет, с которым он не просто справлялся самостоятельно, но еще и был одним из лучших во всей школе. Это был необязательный к посещению, но обязательный для сдачи курсовых работ предмет черчения. И, возможно, из-за этого-то к нему и прилипло именно это, а не какое-нибудь другое прозвище.

– Ну и что там? – продолжая беседу с Апостолом, спросил Архитектор, направляясь к выходу из школьного здания.

– Короче, там такая реальная войнушка от первого лица, – тут же ответил его собеседник, говоря о неком новом компьютерном военном симуляторе, которые ребята называли просто играми. – Все современные пушки... абсолютно все! Причем, как в реальности, может ствол заклинить, сломаться, а если патроны кончатся, то можно любую дубину с пола подобрать и ею вышибить противнику мозги. Реальные локации. А графика вообще супер, как в кино.

– Класс! – воскликнул Архитектор. – Скинь мне ссылку в интернете! Надеюсь, заработает на моем старом компьютере. Повышибаю пару мозгов.

– Погоди-погоди! – ненавязчиво с ухмылкой заговорил Аист, слушая этот разговор. – А тебе, Апостол, твоя религия разве позволяет убивать народ?

– Ты чего? – с возмущением ответил тот такой интонацией, будто его только что обвинили в преступлении, которого он не совершал. – Я же никого не убиваю-то на самом деле, – продолжил он, шагая по школьному коридору. – А если и убиваю, то всего-навсего искусственно созданного человека, а точнее виртуальную иллюзию. Ты что... никогда в видеоигры не играл?

– Ну я понимаю, что ты убиваешь всего лишь цифровую модель. Но с моральной точки зрения чем убийство настоящего человека отличается от убийства человека воображаемого? – настойчиво спросил Аист и своим здоровенным локтем отворил дверь, ведущую во двор.

– Да тем, что компьютерного человека не существует. Это модель, которую создали разработчики игры. И даже убивая этого виртуального человечка, я в любой момент могу его обратно перезагрузить, – ответил Апостол, оказавшись на улице, где солнце уже спряталось за горизонтом, однако безоблачное небо темнеть пока не спешило.

– Ага. И, типа, создал на шестой день бог человека! – Аист усмехнулся. – Я тебя понял. Люди играют в игры, дабы ощущать себя богом. Они создают персонажей, диктуют кому жить, а кому нет, и убивая не испытывают при этом никакого угрызения совести, так как в любой момент, типа, всех могут воскресить и вернуть.

– Причем тут это? – удивился Апостол, посмотрев на идущего рядом с ними Архитектора, который тоже не понял, о чем идет речь. – Хорошо... – Кучерявый собрался с мыслями. – А чем тогда, по-твоему, кино и литература отличаются от видеоигр? В смысле что... там тоже придумывают множество героев, а потом издеваются над ними, как хотят. И, как правило, чем жестче события, тем интереснее сам сюжет.

– Да, тут ты прав. – Птичка почесал себе затылок. – И это кстати объясняет такую страстную любовь человечества к фильмам ужасов и почему «Быд-лия» – мировой бестселлер. – Он произнес это именно таким образом, чтобы намекнуть, что в священном писании христиан нет ничего, кроме антинаучной глупости, подлости и жестокости.

– А ты бога не боишься? – устало спросил Апостол с интонацией недовольного учителя, понимая, в каком русле ведется этот разговор.

– Какого именно? – с сарказмом переспросил Аист.

– А он, вообще-то, один.

– Ах, ну как же! – Здоровяк усмехнулся. Он лично знал не менее сотни различных богов, поскольку буквально на днях изучал истоки язычества всех народов, надеясь там найти ответ на вопрос о смысле жизни, которого он не находил ни в христианстве, дважды прочитав «Библию», ни в исламе, недавно ознакомившись с «Кораном» (который он совсем не понял, объясняя себе это тем, что данную книгу невозможно понять в переводе), ни в иудаизме, ни в каких-либо других религиях, с которыми уже успел ознакомиться к своим годам. И сразу надо сказать, что Птичка был тем на редкость эксцентричным для своего возраста человеком, который, если и брал в руки книгу, прочитывал ее до конца, а не останавливался на титульном листе, как это делает большая часть человечества.

Вторым и последним пареньком среди этой, по своей сути, ничем не примечательной молодежи, который тоже читал книги и, что довольно удивительно, любил это делать, был тот самый непьющий Артист, который даже в доказательство своей теории о том, что люди идиоты, ибо дальше обложки никогда не читают, провел масштабный и необычный социальный эксперимент, взяв произведение Фридриха Ницше «Антихрист» и опубликовав его в недрах российского интернета под названием «Откровения апостола Афанасия». И как Артист и ожидал, книга вызвала море занимательных обсуждений и, в частности, среди верующих людей, ибо, как они утверждали, книга хранила в себе глубинную христианскую истину... притом что никакого апостола Афанасия никогда не существовало, а уж каких-то там «откровений» и подавно. Но, так или иначе, атеисты над христианами посмеялись на славу.

Крупнокостный Аист, кучерявый Апостол и белобрысый Архитектор, пройдя через школьный двор, повернули за угол здания и увидели там очередного своего одноклассника в черном фраке. Это был Толик. А рядом с ним были две девушки: как всегда надменная Арина и светловолосая красавица, которую все с девятого класса почему-то называли Невестой. И надо сказать, что глядя на белые и пышные наряды, в которые были облачены выпускницы в тот вечер, невестой хотелось называть каждую из них. Да вот только романтики в этих «невестах» не чувствовалось ни капли, как, впрочем, и во всех остальных девушках данного поколения, ибо все курили сигареты и употребляли обширный запас ругательных и непристойных слов.

Арина с Невестой не были тому исключением.

– Как же меня бесит это платье! – недовольно прохрипела Арина, выплюнув жвачку на землю. – И какой дебил это придумал?

– А, по-моему, красиво, – ответила вторая девушка, крутанувшись вокруг себя.

Белый наряд идеально подчеркивал ее тонкую фигурку.

– Ах, ну да! Ты же у нас «невеста»! – ехидно усмехнулась Арина, на что та криво бросила взгляд на подругу, давая понять, что эта шутка совсем никого не смешит... да и к тому же давно успела надоесть.

– А мне нравятся такие наряды, – в разговор вступил Толик. – Они уж точно получше всяких там ваших джинсов и прочего...

– Вот и ходи в платье! – тут же возмутилась Арина.

– Да я серьезно, – продолжил юноша. – Девушка в брюках – это, как мужик в юбке.

– В Шотландии мужики носят юбки, – подметила Невеста.

– То не юбки, а килты... символ мужества и воинской чести.

– Да какая разница! – проворчала Арина, после чего девушки достали из своих сумочек сигареты и принялись их потреблять.

Обычно ученики ходили, как они выражались, подышать воздухом через фильтр на автозаправку, которая располагалась прямо напротив школы, и на которую ходили даже те, кто сроду не держал в руках сигарету, потому что среди молодежи было заведено так, что, если кто-то не ходит с остальными на эту заправку (даже если он и не курит вовсе), то он, попросту говоря, не заслуживает уважения своих сверстников, из-за чего туда на переменах бегали практически все ученики с девятого по одиннадцатые классы.

Да вот только в последние месяцы выпускной класс стал замечать, что, по сути, эта автозаправка превратилась в некий, как они говорили, детский сад, так как туда стали приходить и ученики средних классов, и только для того, чтобы постоять рядом со старшеклассниками и послушать то, о чем те говорят, разумеется, не понимая и половины из сказанного. А посему одиннадцатый «А» нашел себе новую точку для табачной «заправки» – прямо за углом школьного здания под старым дубом, где они не очень бросались в глаза учителям, поскольку на территории школы курить не разрешалось. Но учителя-то мгновенно поняли, ради какой именно цели старшеклассники бегали туда за угол, но как-либо противиться этому они не могли... да и если честно, то не особо-то и хотели.

Заметив, что кто-то приближается, девчонки по привычке стали прятать дымящиеся сигареты за свои худенькие спинки. Но тревога была ложной – из-за угла показались их одноклассники. А даже если какой-нибудь учитель и увидел бы их сегодня курящими здесь, то выговаривать им очередную нравоучительную лекцию он бы уже точно не стал, ведь если они их не слушали в течение одиннадцати лет, то в выпускную ночь-то тем более слушать бы не стали.

Девушки, увидев крупного Сашу Аиста во фраке, тихо захихикали между собой, подметив то, что он действительно был похож на пингвина. Арине сразу захотелось посмотреть со стороны и на себя, и поэтому попросила у подруги зеркало.

– Вот. Держи! – Невеста достала из сумки маленькое косметическое зеркальце и протянула однокласснице. А та, пытаясь ухватить его рукой, в которой уже и так держала сигарету, из-за своей неловкости выронила хрупкий предмет на землю.

Упав и ударившись о тротуарную плитку, зеркало с тихим звоном разбилось, и острые осколки отблескивая разлетелись в разные стороны.

– Вот черт! – грубо вырвалось из уст Арины. Она опустилась на колени, пытаясь подобрать с пола кусочки зеркала и сложить их воедино, как некую мозаику. – Не к добру это, – добавила она, видя, как в этих битых осколках видоизменяется ее отражение.

– Да забей! – лениво отмахнулась Невеста.

– Да нет, это серьезно! – продолжила та.

– Просто выкинь и забудь! Ты же знаешь, что я не суеверная на такие дела.

– А очень зря! – холодно промолвила Арина и, подняв с земли все крупные осколки, начала рассказывать случаи из жизни ее родных, когда те разбивали зеркала, после чего с ними через какой-то неопределенный промежуток времени происходили различные несчастия.

Анатолий же, который не курил, но почему-то держал тонкую спичку в зубах, не желая слушать все эти глупые девичьи предрассудки, развернулся и направился к только что подошедшим парням. Да вот только они, к его еще большему разочарованию, говорили не просто о суевериях, а о богах и целых религиях, продолжая все тот же скучный разговор, превращающийся в спор.

– Ты ничего не знаешь о христианской вере! Ты полный придурок... и пытаешься говорить о том, чего тебе просто не дано понять! – с недовольством и гневом в глазах повторял Апостол, разговаривая с Аистом, думая, что переводя стрелки и делая попытки оскорбить собеседника, он способен кого-то в чем-то переубедить.

– Слушайте, ребята... Вам еще не надоело? – усмехнулся Архитектор, пытаясь примирить юношей и поставить точку в их разногласиях. Но его, как всегда, проигнорировали.

– Почему же? – с легким сарказмом удивился Аист. – Я же читал вашу книгу на букву «Бэ-э-э». – Он заблеял, как баран. – А посему знаю, о чем говорю. А вот ты ее явно не читал.

– Мне не надо читать, чтобы верить! – гордо произнес Апостол.

– Оно и видно.

Здоровяк не прекращал глумление над товарищем.

– Бог един! И точка! – разгневано вставил тот.

– Вообще-то триедин, если ты о христианстве, – в разговор вклинился Анатолий, который просто уже не мог молча слушать весь этот бред.

Аист с улыбкой подмигнул Толику, зная, что тот на его стороне, после чего сунул себе в зубы сигарету и деловито заговорил, все также подкалывая кучерявого юношу:

– Если и существует какой-нибудь единый бог, то...

– ...то это, типа, Аллах. Мы поняли! – неожиданно вставил Архитектор, пытаясь пошутить.

– Э-э-э... это ты совсем не в тему, – сбившись с мысли, пробубнил Птичка.

– Почему же? – переспросил он и в свое оправдание продолжил: – Мы, как я понимаю, живем в православной стране, однако здесь столько мечетей понаставили, что я порой сомневаюсь, что вообще проживаю в России. А уж про то, что сейчас каждый дебил курит кальян и каждая дура учится танцу живота, я вообще молчу. – Он торопливо посмотрел на Арину, которая как раз и занималась этими танцами, и тут же добавил: – Без обид, ладно!

Но та, общаясь с Невестой о чем-то своем, его и вовсе не услышала, да и парни тоже не поняли, какую именно мысль он хотел донести, так как половине из услышанного просто-напросто не придали значения. И тогда осознав, что его здесь никто не воспринимает всерьез, чего бы он ни говорил, Архитектор махнул на всех рукой и направился в обход через школьную площадку в сторону центрального двора, где и должен был состояться выпускной бал.

По пути он заметил оставленный в траве какими-то детьми грязный мяч и принялся ловко скакать туда-сюда и играть сам с собой в футбол. А через минуту, когда ему уже надоела эта затея, он, перед тем как уйти, изо всех сил пнул этот мяч в сторону своих одноклассников, но они на это никак не отреагировали.

– Понимаешь... – задумчиво продолжал Аист, – бог – это такая парадоксальная фигня, которой как только дают какое-нибудь определение или имя... будь то Один, Зевс, Аллах, Перун, Ктулху, Летающий макаронный Монстр... да или просто «б», «о», «г», как она мигом теряет какой-либо смысл и значение. А посему все религии ложны уже в своем основании!

– Это неправда! – Апостол никак не мог пойти против тех учений, которые навязали ему с детства, притом что его критически мыслящее сознание понимало, что слова Аиста не лишены логики и здравого смысла.

– Время – истинный бог. А время есть не что иное, как количество вдохов и выдохов от момента рождения до смерти. А все остальное бред собачий! – лениво заключил Толик.

– И ты в это веришь? – удивился кучерявый.

– Да ни во что я не верю. – Он усмехнулся. – Я вообще атеист!

– Как каждый уважающий себя человек, – вставил Аист, своими словами ставя точку в этой бессмысленной беседе, которую сам же и начал.

И через минуту к ним из-за угла вышли еще двое парней: некурящий Артем и тот самый паренек с прозвищем Алкаш, который, достав из кармана сигарету и сунув ее себе в зубы, тут же попросил у Толика огоньку.

Он знал, что у Толика всегда есть спички, ибо тот по какой-то никому не известной причине всегда и везде носил с собой старый много раз переклеенный клейкой лентой белый спичечный коробок. И при этом за эти два года, а точнее за все то время, сколько его знали в этой школе, еще никто ни разу не видел, чтобы он хоть когда-либо воспользовался этими спичками.

– Ты же знаешь, что я не курю, – холодно ответил Толик и убрал в коробок ту самую спичку, которую только что обратным от серы концом держал в зубах, после чего в карман брюк спрятал и сам коробок, дабы не привлекать внимание наличием спичек.

– Да ладно тебе! – возмутился Алкаш с нотками явного нахальства в голосе. – Ну истратишь одну палку...

– Оставь его! – вмешался Артем. – Не будет он их жечь.

– Вот чего-чего, а людей с бзиками не понимаю, – через пару мгновений прохрипел Алкаш, делая вид, что вовсе не замечает Толика, но при этом произнес именно таким образом, чтобы тот его непременно услышал. – Зачем он вообще тогда спички носит? – добавил он, когда Аист уже поджег ему сигарету своей старинной американской зажигалкой.

– Да тебе какая разница? – грозно вставила Арина. – Свою зажигалку надо иметь, чтобы у других не клянчить!

– Вот-вот! – Аист подхватил мысль. – А-то ты постоянно у кого-нибудь что-либо да попросишь... то сигареты, то еще что-то.

– Ага? А кто вам выпивку доставал все эти годы?.. – начал Алкаш, но ему так и не дали договорить.

– К тому же можно подумать, у тебя бзиков нет? – продолжил здоровяк. – Он на своих спичках помешен, а ты на России. Нашелся тут патриотик!

– Ну у тебя и сравнения! То кусок зубочистки, а то великая страна, которая воспитала нас и дала нам практически все. Поэтому, если еще раз сопоставишь...

– Ну... – Аист усмехнулся. – Насчет слова «практически» – тут я не уверен, но теоретически... да. К тому же, Алкаш ты наш, есть люди, которым что спичка, что страна – все одно и то же.

– Это ты про себя?

– Может, и про себя. – Он сделал паузу. – Однако согласись, что ведь даже и от одной спички может зависеть судьба целой страны.

– Опять ты за свое! – возмутился Апостол, ибо философия Аиста порой была невыносимой. – Твое многословие когда-нибудь точно убьет мой мозг. А мне еще вступительные экзамены сдавать.

– О-о-о! Даже не напоминай о них! – Артема пробила легкая дрожь.

– Ага, – подхватил здоровяк. – Если я хотя бы один из экзаменов провалю, то мне прямая дорога сам знаешь куда.

– Ну послужишь маленько. Не отслужишь сейчас, после университета заберут. Какая разница? – Алкаш пожал плечами.

– Ага, разбежался! – Вздрогнул и Аист. – У нас сейчас на каждой границе воюют. С грузинами война, с бандеровцами неспокойно, на востоке с китайцами вообще мрак. С американцами за Аляску бодаемся. Вот отправят в горячую точку – потом бегай, снись матушке!

– Мировая война! Что тут скажешь! – вздыхая обмолвился Толик.

Арина и Невеста, понимая, что им обеим вовсе не интересно слушать подобные разговоры, выбросив на землю недокуренные сигареты, покинули это место, оставив мальчиков наедине с их мужскими темами.

– В смысле мировая? – удивился Артем.

– В прямом и единственном, – ответил Толик.

– Да, – Аист решил продолжить, а главное, развить начатую Толиком мысль, – по сути-то... сегодня у нас действительно идет мировая война, так как, если открыть атлас... ну... в смысле карту... то можно заметить, что почти на каждой границе у каждой страны есть какой-нибудь вооруженный конфликт.

– Именно! – воскликнул Толик. – Просто современные СМИ не решаются называть это «мировой войной», ибо, как они говорят, во-первых, на гражданских лицах, то есть на нас с вами, эти войны никак не отражаются... что я считаю редкостным бредом! А во-вторых, якобы в этих конфликтах нет так называемого единого неприятеля. – Он недобро усмехнулся, сделав недолгую паузу. – А он-то есть всегда. И причем всегда один и тот же.

– Да? И кто он? – поинтересовался Алкаш, бросая горящий бычок на сухую траву. – Кто же этот враг человечества?

– Власть и деньги, мой друг! Власть и деньги!

– Если бы не деньги и не власть отдельных личностей, люди бы до сих пор жили в каменном веке, – уверенно сказал Алкаш, своей интонацией давая понять, что его слово – это неоспоримая истина.

– Ну-ну! – усмехнулся Толик с явным несогласием.

И сразу после этих слов молодые люди молча покосились друг на друга, не особо желая продолжать начатую тему. Каждый хотел оставаться при своем мнении, прекрасно понимая, даже несмотря на свой пока еще небольшой жизненный опыт, что большинство, а, возможно, даже и все разговоры на политические и религиозные темы всегда заканчиваются агрессией, с которой сегодня они не очень хотели сталкиваться, дабы в драке не попортить свои красивые, а главное, дорогие фраки. А Алкаш-то всегда любил затеять драку, когда он не соглашался с чьими-то убеждениями, и уж тем более когда кто-то не соглашался с его взглядами на мир.

Аист, докурив сигарету, принялся медленно шагать в сторону центрального дворика, разглядывая обшарпанный фасад школьного здания, молча прощаясь с этим местом. И не успел он оглянуться, заметил, как с ним в ногу уже зашагал Артем.

– Ты действительно считаешь, что идет мировая война? – не без любопытства поинтересовался он.

– Да, – ответил Аист, – четвертая мировая.

– Четвертая? – тот непонимающе посмотрел на собеседника.

– Ну... да! Была первая, вторая и третья... она же холодная, в которой мы, дружище, проиграли, как пташки позорные. А поскольку ты как бы в математике разбираешься лучше меня, то должен-то понимать, что после цифры «три» следует цифра «четыре». А значит...

– Мы не проиграли холодную! – возразил Артем и тут же задумался. – В смысле что... ну в общем... это спорный вопрос! И я уверен... Алкаш бы тебя в этом переубедил.

– Вот именно, – продолжил Аист, – так как только бывалый, трус и балбес будут отрицать тот явный и неоспоримый факт того, что американцы в третей мировой прочистили нам трубы. – Здоровяк улыбнулся. – Сказки про то, что «кто с мечом к нам придет, тот от меча и погибнет» в этот раз были бессмысленными, ибо холодная война велась вовсе не на нашей территории. Она велась на территории средств массовой информации... типа «Hollywood представляет», – он произнес это с пафосным американским акцентом. – А данная территория нам-то уж точно не принадлежит. – Птичка, продолжая шагать в ногу с товарищем, сделал недолгую паузу, после чего, почесав себе затылок, который у него почему-то постоянно чесался, продолжил свою речь: – Вот ты думаешь: почему наша страна в таком глубоком анусе? Да потому, что после любой войны страна-победитель проигравшему диктует свои так называемые условия, а посему с распада СССР, что опять же было одним из условий, мы живем строго по американским правилам, и все наши президенты – это просто-напросто их марионетки в балагане под названием политика. Мы их рабы, дружище... и ничего тут не поделаешь.

– Ну, как бы... я отказываюсь в это верить!

– Не верь! Тебя никто не заставляет. Ты-то уж должен знать лучше меня, что вера – это отсутствие знаний! – Аист с ехидной улыбкой похлопал его по плечу. – А посему... не верь, а изучай!

– Да, – неожиданно за спиной Птички прозвучал низкий голос, – и кто заткнет в тебе Сократа?

Здоровяк развернулся и увидел позади себя Артиста, одетого в такой же праздничный фрак, как и у всех собравшихся здесь сегодня парней, вот только фрак этого молодого человека был кристально-белым, а вместо черной бабочки виднелся кроваво-красный галстук. Этот длинноволосый паренек был из тех, кто, если чем-то и отличался от своих сверстников, то отличался сразу во всем. Однако, если бы он надел обычный, как у всех, костюм, то он бы все равно выделялся среди остальных, потому что, во-первых, он сильно хромал, обладая нарушенным чувством равновесия, во-вторых, у него на ногах были тяжелые ортопедические скобы, которые довольно заметно виднелись из-под его штанов, как бы он ни пытался их прятать, и в-третьих, он был, бесспорно, самого низкого роста среди сверстников из-за сильно искривленного позвоночника. Но, несмотря на все свои многочисленные физические недостатки, Артист зарекомендовал себя таким образом, что был одним из самых уважаемых парней в этой школе.

– Разве я что-то не то говорю? – риторически спросил здоровяк, удивленно разглядывая белый фрак Артиста. – Вот кто, по-твоему, развалил СССР?

– Мальчик Бананан из фильма «Асса», – почти не раздумывая ответил хромой. – И не спорь!

Аист призадумался, вспоминая тот своеобразный фильм и конечно же ту легендарную песню, звучащую в заключительных титрах, после чего игриво поднял руки и сказал:

– Сдаюсь! – Он усмехнулся над собой. – Эх, только ты, Артист, меня понимаешь!

– Как раз тебя-то, Аист, я и не понимаю. Ну ладно там я обалдуй, но ты-то зачем так глубоко копаешь? Нет бы быть, как все, наслаждаться жизнью и ни о чем не думать!

– Толик тоже копает.

– Толик ботаник!

– Ну а я ищу смысл жизни, – твердо сказал здоровяк.

И сразу после этих слов юноши вышли на центральный школьный двор и увидели симпатичную темноволосую девушку по имени Алиса, которую все очень часто называли Лисой. Она, бегая туда-сюда по двору в своем белом платье, игриво гоняла стаю голубей, напевая самой себе какие-то вальсирующие песни. Как только она пробегала, птицы синхронно взлетали в воздух, но уже через несколько секунд опускались обратно на землю, и девушка начинала делать повторный забег. Она вовсе не хотела разгонять голубей, а просто наслаждалась теми мимолетными мгновениями, когда птицы, расправляя крылья, начинали взлетать, а она тем временем, окруженная ими, беззаботно мчалась куда-то в свободном направлении, ощущая себя такой же легкой и воздушной, как и эти пернатые создания.

– Ищешь смысл жизни, говоришь? – переспросил Артист, глядя на девушку во дворе. – А кто-то его уже явно нашел и счастлив.

– Да, – прохрипел Аист. – Разум – счастью конкурент.

А Артем, наблюдая за всей этой сценой, уже думал побежать к Алисе навстречу и повторить все то, что делала она, но неожиданно для всех включились колонки, расставленные по периметру школьного двора. Заиграла громкая музыка. И от столь резких и неожиданных звуков напуганные голуби взлетели очень высоко и стаей покинули территорию учебного заведения.

– Эй! Куда же вы? – Алиса закричала вслед ее пернатым друзьям. – Вернитесь!

Но те не вернулись.

Музыка продолжала звучать на весь двор. Одна песня сменяла другую. Небо над головой ребят незаметно темнело, и со временем учителя были вынуждены зажечь во дворе искусственное освещение, представляющее из себя набор праздничных разноцветных огоньков. Какие-то выпускники к тому времени уже начали танцевать во дворе под молодежные ритмы, какие-то просто гуляли, рассказывая друг другу анекдоты и различные истории, а какие-то же сидели ото всех в стороне на лавочках и, попивая сок с холодным чаем из пластмассовых стаканчиков, смотрели на танцующих, тоже общаясь и периодически хихикая между собой.

– Наконец-то я смогу его сжечь! – достав из своей совсем не школьной сумочки учебный дневник, сказала сидящая на скамейке Настя.

– Дай сюда! – Ася с улыбкой выхватила у подруги этот замятый предмет и стала с интересом его перелистывать. – Подожди! – неожиданно воскликнула она. – А почему тут написано, что у тебя сегодня день рождения? Он же будет на следующей неделе.

– Так и есть, – ответила Настя, забрав у Аси дневник, – но по бумагам я как бы официально рождена сегодня.

– Это как?

– Ну... Просто когда еще только мое свидетельство о рождении делали, какая-то пьяная дура в роддоме или где-то там... перепутала все цифры. С тех пор, когда документы делают, пишут именно эту дату.

– А ты мне про это не рассказывала, – Ася удивилась, так как впервые за одиннадцать лет их знакомства появилось нечто, чего они друг о друге не знали.

– А теперь, чтобы одну эту цифру переделать, надо столько мучений пройти по всем этими бюрократическим инстанциям, что легче повеситься. Мы один раз как-то попытались. Полгода пробегали да ничего не получилось. – Она улыбнулась. – О, как оно! Что тебе напишут в документах, то ты и есть. Напишут, что ты, Ася, вообще не существуешь – потом иди доказывай, что ты родилась когда-то. Или напишут, что ты вообще... мальчик!

Они в голос засмеялись между собой, продолжая фантазировать на тему того, в какие абсурдные ситуации может попасть человек, если ему неправильно составить тот или иной документ, что в повседневной жизни частенько случается.

К лавочкам подошла девушка по имени Аномин и, аккуратно придерживая руками свое не менее пышное белое платье, села рядом с Настей и Асей.

– А почему Андрей такой странный последнее время? – спросила она, произнося слова с необычным и малоприятным акцентом.

Аномин была родом из Архангая, одного из центральных аймаков Монголии, и только совсем недавно начала учить русский язык, который, что довольно удивительно, давался ей очень легко. Она была самой тихой и обделенной вниманием девушкой в классе. И это вовсе не потому, что она была здесь единственной азиаткой, а потому, что была просто непривлекательной.

– Последнее время? – удивившись переспросила Ася, безрезультатно пытаясь глазами отыскать Андрея, о котором так неожиданно зашла речь. – Да он уже полгода такой.

– С тех пор как уехала Анжела, – добавила Настя.

– Любовь-морковь! – усмехнулась Ася.

– Точно! – Настя подтвердила.

– А почему Анжела уехала? – Аномин вновь озарила всех своим отталкивающим акцентом.

– А действительно... Почему? – Ася спросила у Насти, и та молча пожала плечами.

– У нее же мать умерла. И их с отцом здесь больше ничего не держало. Вот они и переехали в столицу, – неожиданно заговорила сидящая на соседней скамейке рыжеволосая Альбина, на которую, если и смотрели, то смотрели только на ее беременный животик, который в этом белом платье почему-то казался не настолько большим, как обычно.

– Да, – сказала Ася. – Я слышала, что ее папаня получил какую-то там крутую премию по медицинским наукам, и его чуть-ли не в сам Кремль пригласили работать.

– Да, я тоже что-то такое слышала, – промолвила Настя. – О нем, говорят, даже по зомбоящику показывали.

– Как раз после смерти жены он серьезно и занялся своими исследованиями, – дополнила Альбина, устало задрав подбородок наверх и взглянув на темнеющее небо. – Не мог смириться с утратой.

– Романтика! – игриво прошептала Ася, после чего девушки, сделав глубокий вздох, притихли, каждая думая о чем-то своем.

Они молча любовались тем, что происходило на школьном балу, который разворачивался прямо перед их глазами и который, как им казалось, был скучным и однообразным.

В нескольких метрах от них под совсем не танцевальную музыку в ярком освещении разноцветных фонарей кружился Анзор, паренек кавказской внешности, и черноволосая Александра, известная своей жгучей красотой и абсолютным равнодушием к противоположному полу. Также было видно, как в другом конце двора с Невестой танцевал Артем, рассказывая ей какие-то небылицы. Остальные выпускники тоже были на школьной площадке, но они не танцевали, а только наблюдали за танцующими со стороны.

И в этот момент неожиданно к девчонкам на лавочку подсел появившийся непонятно откуда Андрей, о котором они совсем недавно сплетничали. Он тут же с легкой усталостью закрыл глаза и рукой подал им жест, означающий то, что он не будет отвечать на их вопросы, даже несмотря на то что у них к нему и вовсе их не было.

А вместе с Андреем нарисовался еще один человек. Это был худой и очень высокий паренек, на фоне которого все остальные выпускники казались непомерно маленькими, хотя при этом он являлся самым молодым среди своих одноклассников. Его настоящего имени, кроме учителей, ну и, конечно, его родной матери, уже давно никто не помнил, так как все звали его Аристотелем. Скорее всего данное прозвище как-то ассоциировалось с его фамилией, но, возможно, оно ему было дано из-за его роста, ведь он на все смотрел с высоты, а точнее, как в шутку говорили ребята, имел «возвышенный взгляд». А многие же просто считали, что имя древнегреческого философа ему было дано в качестве насмешки, ибо этот паренек особо не обладал умными мыслями, однако при этом своей глупости всегда находил разумное объяснение. А еще он славился тем, что посещал школу по настроению, а точнее один раз в неделю. И даже в те дни его хватало только на пару уроков.

По всем нормам образования из-за непосещаемости его должны были давно отчислить из школы или по крайней мере не допустить до аттестации, но поскольку его мать была небезызвестным в городе адвокатом, ее сыну прощалось практически все. Однако, надо сказать, что, кроме пропущенных уроков, за этим молодым человеком больше и не было никаких серьезных прегрешений.

– Почему не танцуем, девчонки? – с улыбкой спросил он.

Те сделали вид, что улыбнулись ему, после чего тут же, с явным снобизмом закатив глаза, отвернулись, оставив его совсем нериторический вопрос без ответа.

– Идемте! – продолжил он, несмотря на то что девушки его проигнорировали. – Это же наш выпускной! Другого не будет!

Он схватил Альбину за руку и чуть не потащил ее под разноцветные огоньки танцплощадки.

– Оставь ее! – возмутилась Ася. – Не видишь: она вся уставшая!

– Будь ты на ее месте, я бы на тебя посмотрела! – заступилась и Настя.

А Аристотель, в очередной раз взглянув на животик Альбины, пожал плечами и скороговоркой проговорил:

– Ну... Наше дело не рожать, сунул, вынул... да бежать!

Он громко засмеялся от собственной же шутки и протянул Андрею руку ладонью кверху, чтобы тот, будучи с ним солидарным, шлепнул по ней. И Андрей, хоть и без особого энтузиазма, но все же дал ему пять.

А Ася с Настей тем временем стали в два голоса твердить о том, что какой же Аристотель все-таки дурак, впрочем, как и все остальные мужчины на планете. Но теперь уже он их игнорировал, предложив потанцевать Аномин, в глазах которой было отчетливо видно, что ей непомерно скучно и одиноко и что она очень хочет пойти на танцплощадку.

– Да, чуть не забыл... – уходя с Аномин под разноцветные лампочки в центре школьного двора, неожиданно обернувшись к Андрею, крикнул Аристотель. – Звонил Аллигатор. Он с минуты на минуту должен прийти!

Андрей же, приподняв брови и одобрительно кивнув, сделал вид, что рад это слышать, тогда как на самом деле пропустил эти слова мимо ушей.

Его голова была забита мыслями о том, что Анжела с момента ее переезда в столицу ни разу ему не написала ни обыкновенным письмом, ни даже электронным. Однако в день их последнего свидания она неоднократно обещала, что будет писать и звонить чуть ли не каждые сутки, но поскольку она этого не делала, Андрей медленно сходил с ума от постоянного беспокойства и неопределенности. Самому же ей написать или позвонить он не мог, ибо из-за того, что связь с Анжелой была потеряна, он не знал ее московских координат, и даже по интернету она не отвечала, что больше всего Андрея и настораживало.

«Я буду ждать тебя! Где бы ты ни был, ты всегда будешь со мной, в моих мыслях, в моих снах, в мечтах...»

Юноша снова и снова повторял эти слова у себя голове, вспоминая те последние минуты, когда Анжела с ним прощалась.

Они были знакомы три года, эти же три года просидели вместе за одной школьной партой. У них была, в прямом смысле этого слова, любовь. И тогда как все остальные ребята в их школе то встречались, то расставались, пара Андрея и Анжелы была эталоном взаимопонимания и стабильности. А посему Андрей отказывался верить тому, что Анжела, переехав в столицу, так просто без каких-либо причин могла начать его игнорировать. Его худшим опасением было даже не столько то, что с ней мог произойти какой-нибудь несчастный случай, из-за которого она была просто не в состоянии с ним связаться, а то, что, оказавшись в Москве, она могла измениться в характере, разлюбить его и за эти полгода давно найти себе какого-нибудь столичного мачо с квартирой и машиной, о котором тут мечтает почти каждая женщина, независимо от возраста.

На танцплощадке резко сменилась песня на более заводную.

К лавочкам подошел Арам и, молча протянув своей партнерше руку, пригласил ее потанцевать. Не раздумывая, Ася согласилась.

Настя же, понимая, что Андрей уж точно приглашать ее не собирается, приподнялась с сиденья и сама навязалась белобрысому пареньку, которого, следует отметить, тоже звали Андреем.

Но чтобы их не путать, его чаще называли по фамилии, однако это ни капли не помогало, так как и фамилия его была Андреев, что служило причиной для очень многих шуток в его адрес. И невозможно не поведать о том, что Андреев являлся типичным московским зазнайкой, приехавшим с родителями в провинцию, а следовательно, он постоянно демонстрировал свое превосходство над остальными через свой никому не нужный столичный пафос и даже акцент, который заключался в том, что, произнося слова, он лениво затягивал гласные.

Но как бы там ни было, он был из тех, кого, как ни странно, любили девушки, ибо он относился к ним, как к мусору, своим словом и поступками постоянно втаптывая их лицом в грязь, что, как показывает практика, девушки очень любят (хотя и не признаются в этом). Однако же молодежь мужского пола его, наоборот, недолюбливала, а порой даже и ненавидела, ведь Андреев пытался унижать и их. А каждый уважающий себя человек подобного поведения по отношению к себе не прощает и, разумеется, не должен этого делать. Из-за чего Андреева многие ребята, которых он имел смелость так или иначе оскорбить и унизить, раза три в открытую вызывали на рельсы. На два из этих вызовов он не явился, в последствии придумывая какие-то оправдания, дабы не запятнать свою репутацию, поскольку вызов на рельсы для местной молодежи был своеобразным вызовом на дуэль – вопросом чести, чем-то напоминающим игру в русскую рулетку.

Когда конфликт между двумя молодыми людьми достигал критического состояния, и его невозможно было решить мирным путем, одна из враждующих сторон вызывала другую встать на рельсы, а точнее, как говорили обеспокоенные девушки, которых не допускали к этому зрелищу, «поиграть с поездами». При свидетелях, по сути, выполняющих роль секундантов, враги вставали плечом к плечу между рельсами на шпалу, взирая на то, как на них с огромной скоростью надвигается поезд. Тот, кто сходил первым, назывался трусом, а следовательно, являлся проигравшим в том конфликте, ради которого они сюда и пришли. И как не трудно догадаться, это было очень опасным занятием, так как, если вовремя не сойти с рельс, то все могло закончиться летальным исходом для одного, а, возможно, даже и для обоих участников. Однако с подобным, что удивительно, ребята, приходящие сюда, еще ни разу не сталкивались. И все же по школе ходила легенда о том, что где-то более десяти лет назад какой-то паренек во время очередной дуэли остался без ног. Но какого-либо доказательства этому, разумеется, не было, а посему эту легенду все считали обыкновенной страшилкой для детей. Но так или иначе, в связи с понимаем всей серьезности, а главное, опасности подобных дуэлей, проводились они очень редко, а если и проводились, то в строжайшей тайне от учителей и конечно же родителей.

И все-таки последний выход на рельсы, в котором Андреев как раз и участвовал, понаделал немало шума.

Месяц тому назад этот белобрысый московский наглец, разговаривая о девушках, в общем контексте, сам того не заметив, назвал Анжелу сукой, а тому, кто ее любил, это очень не понравилось. Все отговаривали молодых людей выходить на рельсы, считая, что это самый безрассудный повод для дуэли, но оба Андрея все же решились ее провести, тем самым поставив жирную точку и в их предыдущих конфликтах, которые возникали между ними в течение всего учебного года по большей мере из-за того, что они не могли поделить место главного диск-жокея на школьных дискотеках.

Однако несмотря на все таинство проведения подобных поединков, Альбина, каким-то образом узнав о запланированной дуэли, в надежде остановить глупцов рассказала об их затее учителям, что никак не отразилось на самой дуэли, но на следующее утро вызвало в школе огромный скандал, после которого обеспокоенные учителя даже уговорили городское управление поставить металлический забор с колючей проволокой вокруг находящейся рядом со школой железной дороги, где и проводились подобные игры со смертью.

Но самым интересным, разумеется, было то, что же именно произошло на этой их последней дуэли.

Секундантом Андрея был Артист, а секундантом Андреева был Арам, и на их глазах развернулась череда довольно необычных происшествий. Когда у ближайшего перекрестка уже мигал красный свет и дуэлянты встали на рельсы, враждующие между собой тезки, не сговариваясь, стоя плечом к плечу, взялись за руки, что означало только то, что они были готовы стоять до конца и без боя уж точно сдаваться не собирались. А при таком раскладе даже если кто-то и пожелал бы сойти с рельс, второй его мог, понятно ради какой цели, на этих рельсах задержать.

И когда поезд, сотрясая землю, уже мчался на них, судя по непоколебимости дуэлянтов, было ясно, что никто из них действительно не сойдет с дорожки до тех пор, пока на ней стоит другой.

Но в последний момент влюбленный в Анжелу, заметив, что поезд уже давно пересек ту отметку, после которой обычно ребята и спрыгивали с рельс, неожиданно разумел, что ввиду своей юношеской вспыльчивости он погорячился, вызвав недруга на дуэль, и что, продолжая взирать на надвигающуюся тень перед собой, совершает наивеличайшую глупость, которую только можно совершить. И более не теряя ни единого мгновения, он, резко повернувшись к Андрееву, с силой обеих рук вытолкнул его с железной дороги, дабы сохранить ему жизнь, после чего и сам спрыгнул с рельс, грубо приземлившись на спину, разбив себе о камни затылок и в самом полете все-таки коснувшись ботинком пролетающего мимо поезда.

Свидетели происходящего, несмотря на то что были нарушены правила данной традиции, победу приписали все-таки Андрею, ибо с дорожки-то он сошел последним. Однако Андреев считал, что тот, вытолкнув его, попросту струсил, а посему требовал реванш.

Но повторная дуэль так и не состоялась.

Выпускной вечер был в самом разгаре, и, судя по состоянию молодежи, было ясно, что они вовсе не торопятся идти в тот ресторан, где их уже давно ждали родители. Вот только, если судить потому, что за все это время никто из родителей даже не позвонил спросить, когда ребята к ним придут и придут ли вообще, – можно было с уверенностью утверждать, что им там и без детей было хорошо.

Неудовлетворенными были только оставшиеся присматривать за выпускниками учителя, которые хотели, чтобы те уже поскорее станцевали свой многообещающий прощальный вальс и наконец-то покинули школу. Но вскоре поняли, что, если этих ребят не поторопить, то они и до утра отсюда никуда не уйдут. К тому же минуту назад на балу объявился еще один молодой человек, который был прошлогодним выпускником этой школы и близким другом практически всего выпускного «А». А его появление всегда означало то, что вечеринка еще только начинается.

Этот парень был заметной личностью, ибо, во-первых, был очень толстым, настолько толстым, что даже Аист по сравнению с ним казался стройным, а во-вторых, он имел очень громкий и своеобразный голос, которым любил читать стихи собственного сочинения в жанре ритмичной африканской поэзии, более известной в быту по аббревиатуре «RAP». И надо сказать, что в этой сфере он был достаточно небезуспешным, поскольку его некачественно записанные песни, которые называли «дорожками», и его творческий псевдоним, звучащий никак иначе как Аллигатор, знал почти весь российский интернет.

Придя на выпускной бал, этот единственный здесь, не считая некоторых учителей, одетый не по-парадному человек, сразу взял с общего стола чей-то пластмассовый стаканчик с соком и подошел к общающимся между собой парням. В центре внимания той компании был Арам, держащийся рукой за свою покрасневшую щеку.

– Что... Что ты ей сказал? – в два голоса с явным любопытством интересовались Тема и Архитектор, посмеиваясь над товарищем.

– Да... ничего, – с улыбкой ответил тот, при этом всем своим видом демонстрируя то, что оплеуху он получил вовсе не без повода.

– И все-таки? – желая понять, чего же именно им было пропущено, громко промолвил появившийся Аллигатор, пожимающий ребятам руки, как это было заведено по традиции, пришедшей из древних Афин.

– Да хотел уговорить Асю на секс и... – Арам призадумался, как бы ему правильнее выразиться, – слегка перегнул палку.

– Слегка? – с ухмылкой переспросил толстяк, глядя на красную щеку Арама. – Ну-ну!

– Да, с этого места давай поподробнее! – проговорил Анзор, намекая на то, что он, впрочем, как и все остальные ребята, не отстанет от него, не получив общей картины произошедшего.

И как ни странно Арам именно этого-то от них и добивался, ибо подобное поведение в глазах молодежи всегда выглядело респектабельно, так как он якобы не хотел сам о себе рассказывать, но его уговорили, и он, подобно некоему божеству, все же сделал одолжение.

– Ну... мы с ней танцуем, – начал он. – И я ей на ухо заливаю что-то, типа: «Ты женщина, я мужчина. Мы рождены, чтобы вас трахать, а вы, собственно, для того, чтобы раздвигать ноги, поэтому чем больше женщину трахают, тем как бы больше она женщиной и является». – Он усмехнулся. – Потом я ей хотел сказать: «Подумай об этом!» – но... что было дальше вы уже сами все видели.

– Ну ты и идиот! – промолвил Артем, закрывая лицо ладонью от смеха.

Анзор и Архитектор же, не скрывая эмоций, стали хохотать в голос над выходкой Арама, которая была в духе Андреева, ибо в основном тот любил разговаривать подобным образом с девушками.

А Арам на все это, разведя руками и сделав невинное выражение лица, риторически спросил:

– А что? Я разве не прав?

– Прав, – ответил Аллигатор. – Если отбросить все предрассудки, то ты все правильно сказал.

– Вот видишь! – Арам указал пальцем на Анзора, как будто у них был некий спор. – А вот интересно... Настя бы повелась?

– А если отбросить абсолютно все предрассудки, – Аллигатор продолжил свою мысль, – то секс – это сугубо переоцененное явление.

– Чего-чего? – Архитектор поперхнулся.

– Это я, как специалист, говорю, – добавил толстяк.

– Ну ты здесь не единственный специалист в этом деле, –обмолвился Артем. – И я могу с тобой поспорить!

– Вот именно! – сказал Арам, желая поставить точку на данной теме.

Но в этот момент за их спинами нарисовался Артист, который уверенно произнес мысль о том, что и он бы мог поспорить с каждым из этих молодых людей, ибо, во-первых, слушая их нелепый разговор да глядя им в глаза, сразу было понятно, что половина из этих парней и вовсе не знала женщину на вкус, тогда как вторая половина, если и знала, то максимум вкушала раза два, не более, а во-вторых, мировоззрения Артиста всегда и по любому поводу разительно отличались от мировоззрений всех его сверстников.

– Перед тем как рассуждать переоценен или же, наоборот, недооценен ли акт совокупления, надо сперва понимать, что это вообще такое, – начал Артист.

– Способ продления жизни, – мгновенно ответил Анзор, и все с ухмылкой посмотрели на того, кто был в белом фраке, ибо это была самая очевидная вещь, которая прозвучала за сегодняшний вечер.

Но Артист, покосившись на них хитрым взглядом, тут же дал всем понять, что они не только не видят ничего дальше своего носа, но еще и не знают того, что творится по ту сторону их собственных глаз.

– Чтобы что-либо понять, надо исходить от обратного, – сказал он. – Поэтому ответьте: что, согласно всем общечеловеческим ценностям, является самым страшным и нежеланным явлением?

– Война... – предположил Анзор.

– Смерть! – его перебил Аллигатор.

– Именно смерть! – Артист подтвердил. – И вот что интересно... – Он сделал легкую паузу. – Смерть уничтожает тело. Но при этом, как ни странно, само тело смерти-то не боится. А если оно чего-то и боится, то это будет боль и голод... что опять же довольно-таки спорно, ибо голод – это тоже своеобразная боль, а боль – импульс в мозгу, но я не об этом... А о том, что смерти боится исключительно наш разум и подсознание.

– Э-э-э... А при чем тут секс? – прохрипел Архитектор, не понимая ни слова из того, что только что было сказано.

И Артист продолжил свою мысль:

– А при том, что, если наше тело не боится смерти, а по закону энтропии оно, наоборот, к ней даже стремится, то по такому же принципу тело и не желает продолжать собственное существование. А посему наши тела и вовсе не стремятся заниматься тем, что, как сказал Анзор, способствует продлению жизни. К этому стремится исключительно наш разум. – Он иронично улыбнулся. – Иначе говоря, люди совокупляются друг с другом, ибо боятся умереть. Акт сугубо телесный, но удовольствие, бесспорно, подсознательное. Так как, поскольку секс – это единственный способ создавать жизнь, занимаясь им, мы на глубинном уровне своих мыслей отдаляемся от осознания неизбежности смерти, порой того даже и не осознавая.

Ребята удивленно переглянулись между собой, пытаясь понять: понял ли Артист сам хоть что-нибудь из того, что сказал.

– А это кстати объясняет, почему так много людей с возрастом становятся старыми развратниками, – усмехнулся Архитектор. – Чем ближе к смерти, тем больше желания ощущать себя живым...

– Лучше быть старым развратником, чем маленьким засранцем! – подметил Аллигатор.

– Вообще-то энтропия, как второй закон термодинамики, в реальной жизни невозможна. Это сугубо теоретическое и лабораторное явление, – задумчиво добавил Артем, тем самым пытаясь опровергнуть слова юноши в белом.

А Арам, все-таки разумев, что же именно хотел донести Артист, настойчиво и с явным неодобрением и завистью в голосе, по-видимому, из-за того, что подобные мысли пришли в голову не ему, ехидно спросил:

– А тебе-то откуда все это известно? Тебе же Александра так и не дала!

Услышав имя своей возлюбленной, которой, что ни для кого не было секретом, он признавался в любви не менее пяти раз (и все пять раз был отвергнут), Артист недовольно цыкнул самому себе, тем самым дав понять, что ему с этими ребятами не о чем более разговаривать, и, махнув на них рукой, неторопливо хромая на левую ногу, со своими мыслями направился в другой конец школьного двора. Но к нему тут же примкнул Архитектор.

– А я вот считаю, что ты прав, – заговорил он.

– Да? – Артист устало вздохнул. – И на чем основана твоя... считалка?

– Ну в смысле, что секс – это в первую очередь, как ты говоришь, вопрос подсознания, а уж только потом тела. – Он почесал себе лоб, не зная стоит, ли ему произносить то, о чем он хотел сказать, поскольку поднималась очень личная тема. Но он все же решился: – У тебя наверняка тоже была такая вещь, что просыпаешься среди ночи и...

– Nocturnal emission, – не дав ему договорить до конца и даже не глядя на идущего рядом, сказал Артист название того явления, о котором тот завел речь.

– Точно! – резко продолжил Архитектор. – Ведь как это обычно бывает? Сперва тебе снится какой-нибудь сон с клевыми девочками...

– С суккубами или дочерьми Лилит, – прохрипел Артист, ссылаясь на мифологию, но тот его даже не услышал.

– ...а уж только потом ты просыпаешься под утро или среди ночи и ощущение такое, будто ты действительно только что кого-то поимел. В общем, как я понимаю, подсознательное удовольствие делает явью телесное. Как та теория «мозгов в колбе», о которой, помнишь, ты как-то рассказывал на уроке анатомии, и училка вообще ничего не поняла...

– Теория Рене Декарта. Да, – неохотно проговорил Артист, продолжая глядеть совсем в другую сторону, – вот только все как раз наоборот: тебе потому и снятся подобные сны, ибо наяву твое тело эякулирует по простой физиологической необходимости. Слушай... это все, конечно, очень интересно но... – Он резко остановился и, всем своим видом невольно демонстрируя то, что на самом-то деле ему это ни капли не было интересным, предложил Архитектору поговорить о данной теме как-нибудь в другой раз.

– Ну... Ладно! – сказал тот, гладя на то, как Артист направился к сидящей на лавочке и разговаривающей с подружками Александре.

Подойдя к черноволосой девушке, невысокий паренек в белом фраке уже хотел ей о чем-то поведать, но в последний момент заметив, что на него нацелен десяток лишних глаз и конечно же ушей, миловидно улыбнулся всем этим представительницам прекрасной половины человечества и тут же предложил Александре, как он выразился, покинуть это место.

– А... А куда пойдем? – растерянно спросила она, ощущая некую неловкость, так как понимала, что скорее всего Артист в этот яркий праздничный вечер в очередной раз начнет признаваться ей в любви, и ей вновь придется долго и тщательно выбирать слова, которыми она сможет ему отказать, при этом не обидев его, как инвалида.

– Не знаю, – ответил он, пытаясь перекричать громкую музыку. – Куда-нибудь подальше отсюда.

– Ну хорошо, – все также неуверенно сказала она. – Через минут пять можем встретиться под лестницей у шкафчиков.

– Да нет же... – Он сморщил лицо, ибо услышал совсем не то, чего ожидал. – Я имею в виду... давай вообще уйдем... с этого праздника!

– И куда? К родителям в ресторан что ли? – Александра наивно и довольно удивленно улыбнулась, поглядывая на подруг.

И Артист, думая о том, что она либо не понимает, либо просто не желает воспринимать его всерьез, тихо захрипел себе под нос, так как у него не получалось того разговора, на который он надеялся.

– Ландо... – опустив руки, холодно промолвил он. – Тогда жду тебя под лестницей! Пять минут.

После этих слов он незамедлительно покинул освещенный яркими фонарями школьный двор.

А девушки тем временем продолжили шептаться между собой, мгновенно позабыв об Артисте, поскольку горячей темой для обсуждения в тот момент была, бесспорно, та неожиданная пощечина, которой Ася наградила Арама. Выпускницы даже и мысли не допускали о том, что Арам мог быть настолько, как они выражались, прямолинейным и наглым, притом что всем было хорошо известно, что каким-либо другим он никогда и не был. Но больше всего их удивил не столько Арам, ибо он парень, а следовательно, от него ничего иного и нельзя было ожидать, сколько сама Ася, ведь ее реакция тоже немного не соответствовала ее характеру.

Среди старшеклассниц Ася была помимо всего прочего также известна тем, что постоянно со всеми флиртовала. И если судить исключительно по ее словам, она и сама не раз позволяла себе говорить парням непристойные и завлекающие вещи, после чего, как она утверждала, парни велись за ней, как малые щенки. Но на вопрос: «Почему же она тогда в этот раз изменила своим принципам и даже посмела ударить того, кто был ей явно симпатичен?» – Ася ответила, что, во-первых, ожидала от Арама более романтического подхода, а во-вторых, для разнообразия просто решила проявить вторую сторону своей так называемой стервозности.

И надо сразу отметить тот факт, что, судя по всему, слову «стерва» парни и девушки придавали кардинально разные значения. Парни, нарекая девушку этим словом, попросту желали оскорбить, ведь стерва – это мертвая туша. А девушки же, по-видимому, из-за того, что их так часто называли, уже давно стали считать это неким своеобразным комплиментом. Из-за чего невольно складывалось мнение, что, если женщин начать часто называть толстыми уродинами, они со временем и это будут чтить за почетное звание и проявлением внимания в свой адрес.

Артист зашел в здание школы, где было темно, так как в целях экономии электричества свет в помещении был отключен, неторопливо прошелся по главному холлу и, повернув за угол, оказался под лестничной площадкой, где располагались личные шкафчики учеников. Это было излюбленным местом у старшеклассников для уединения ото всех, потому что несмотря на то что место было очень заметным, туда, кроме уборщицы, редко кто заглядывал.

Оговоренные пять минут пролетели незаметно, но Александра к Артисту на встречу так и не явилась. А явилась только тогда, когда наступила десятая минута ожиданий, и юноша уже намеревался уходить. Но в последний момент, заметив в обратной стороне темного коридора свою возлюбленную, он с улыбкой, делая попытку приблизиться к ней и по возможности обнять, в шутку произнес:

– Мой отец познакомился с моей матерью в те самые пять минут, на которые опоздала его бывшая. Поэтому девушкам, взявшим за моду не приходить вовремя, могу сказать только то, что они очень сильно заблуждаются.

Однако Александра, не подпустив к себе Артиста ближе, чем на расстояние вытянутой руки, тут же, проигнорировав его слова, заговорила с грубой интонацией:

– Не надо! Зачем все это? Ты же знаешь, что я тебя не люблю. Это все бесполезно. Ты только себя мучаешь! Смирись уже с этим! Как тебе еще объяснить?

Услышав подобное, тот на мгновение резко отвернулся, дабы в эти секунды не видеть лица своей возлюбленной, тем самым сдерживая эмоции, ибо, несмотря на то что он был физически слабым, он все-таки привык давать сдачу, когда ему делали больно. И хотя Артист был способен многое вытерпеть, для него не было ничего больнее этих слов, а слышал он от нее подобные вещи уже не первый раз.

– Пойми! – продолжила она, тоже боясь поднять на него глаза, прекрасно осознавая, что, если он захочет, он ее изнасилует прямо здесь, у этих шкафчиков в темном коридоре. – Я не хочу делать тебе больно. Ты хороший друг. Ты мне как брат. Да, нам хорошо, очень весело вместе. Мы понимаем друг друга. Возможно, у нас, как говорится, даже души родственные. Но пойми! Я никогда не полюблю тебя. Зачем мне лгать или притворяться?

Александра с печалью взглянула на Артиста и, понимая, что тот уже не хочет с ней разговаривать, в надежде подбодрить молодого парня произнесла то, что он слышал от разных людей почти каждый день и чего ей-то уж точно не следовало произносить:

– Да еще успеешь найти свою...

И даже не дослушав предложение до конца, зная лучше всех остальных, чем оно заканчивается, Артист изо всех сил с яростью ударил по стене, разбив висящее на ней зеркало.

– Да я уже нашел! – выкрикнул он.

От неожиданности этого поступка Александра с ужасом вздрогнула, после чего, понимая, что ей с ним наедине оставаться больше нельзя, медленно развернулась и направилась в сторону выхода из этого темного и безлюдного школьного коридора, но тот резко схватил ее за руку и, пытаясь прижать к себе, пальцем указал на металлические скобы, виднеющиеся из-под штанин.

– Это все из-за этого, да? – со злостью прохрипел он, и его эхо стало долго кружить по помещению.

– И из-за этого тоже, – отвернувшись и закрыв глаза, с явной неприязнью прошептала она в ответ.

– И что мне тогда прикажешь делать? Застрелиться? Тебя застрелить?

– Не знаю я...

Она сделала попытку оттолкнуть его от себя. Но в этот момент, грубо прижав ее спиной к тому разбитому зеркалу, отверженный схватился обеими руками за ее тоненькую, хрупкую шейку, тем самым давая понять, что, если бы была сейчас перед ним другая девушка, то он бы уже давно придушил ее без каких-либо колебаний. Однако потом тут же признался себе в том, что, если бы была здесь другая, он бы себя так не вел.

Осторожно и без резких движений отпустив Александру, Артист, стараясь на нее и вовсе не смотреть, сделал несколько шагов назад, медленно отдалившись от девушки, невольно размышляя о том, что ударяющая в голову сперма, несмотря на то что она очень способствовала ему в творческом плане, все-таки до добра довести не может. А черноволосая красавица, понимая, что им сказать друг другу больше нечего, не задерживаясь ни на секунду, торопливо покинула здание школы, вновь очутившись в ярком дворе.

– Черт! – выкрикнул Артист самому себе, когда Александра уже оставила его одного в темноте. Он начал нервно ходить туда-сюда по помещению и вскоре, слегка приподняв голову, заметил, что на самом-то деле он был здесь вовсе не один.

На лестнице, под которой состоялся разговор, виднелись чьи-то силуэты. И обойдя эту лестницу с другой стороны, юноша увидел кучерявого Апостола и Толика, которые, как выяснилось, все это время сидели на ступеньках и без сомнений были свидетелями всего, что только что здесь было сказано.

Они, попивая водку из маленькой дорожной фляги, которую глоток за глотком передавали друг другу, с грустью и сочувствием смотрели на паренька в белом фраке, не зная, что ему на все произошедшее вообще можно было сказать. Но Артист, увидев их лица, заговорил первым:

– Вы что тут делаете?

– Следим за тем, чтобы ты никого не убил, – довольно серьезно произнес Толик.

– Да? – Артист посмотрел по сторонам. – А вот была такая мысль. И все-таки?

– Да ничего не делаем, – ответил Апостол. – Расслабляемся!

– А выпивка откуда?

– Нашли в шкафчике у Алкаша.

– Ну да. У кого же еще... – парень в белом усмехнулся, но эта усмешка вовсе не стерла грусть с его лица. – А как вы шкафы открыли? Мы же отдали учителям все ключи...

– У меня есть отмычка, – сказал Толик, ловко достав из кармана какой-то маленький предмет и продемонстрировав его друзьям.

– Ладно, ребята... Вальс я все равно не танцую, поэтому прощайте! – полушепотом пробормотал Артист, глядя на стены этой школы, мысленно прощаясь и с ней. – Пошел я отсюда. Не думаю, что мы еще увидимся.

– Ты не будешь встречать рассвет? – удивился Апостол. – Что... и в ресторан не пойдешь?

– Нет, – ответил тот. – Сперва пойду на заправку – покурю. А потом...

– Ты же не куришь!

– Знаю. Потому и пойду!

– Ладно! Бывай! – улыбнулся Апостол, неохотно кинув Артисту замятую пачку сигарет, в которой еще оставался последний сверток с табаком.

– Погоди! – сказал Толик, просунув руку себе в карман и достав оттуда свой таинственный белый коробок, из которого он не мешкая вытащил две тоненькие спички. Одну из них он по привычке зажал у себя между зубов, а вторую молча протянул Артисту, даже не глядя на него.

– О! Большая честь! – приняв спичку в дар, промолвил хромой, зная насколько Толик дорожил каждой из них.

– Шел бы уже отсюда! – мгновенно ответил тот, пытаясь с наигранным хладнокровием прогнать товарища, тем самым давая понять, что не любит долгие и мелодраматичные прощания.

Артист в ответ улыбнулся и, выхватив у Апостола флягу с алкогольным напитком, игриво произнес:

– Пью за то, чтобы каждый из нас нашел свое предназначение в жизни до того, пока предназначение само не нашло нас!

Апостол и Толик переглянулись, ибо вовсе не поняли смысла этих слов. А тот, кто был в белом фраке, поднеся напиток к устам, в последний момент приостановился и, вспомнив свои многочисленные принципы, из-за которых он не потреблял алкоголь, тем самым являясь значительно мудрее всех, кто в алкоголе себе не отказывал, посмотрел на эту металлическую бутылку и мгновенно вылил остаток ее содержания на пол.

– Вот скотина! – сказал кучерявый вслед уходящему Артисту.

– Да... – тихо прошептал Толик, глядя на то, как черная тень человека в белом скрылась во тьме длинного коридора. – Вот кого-кого, а Артиста я уважаю.

– С чего это? – ненавязчиво поинтересовался Апостол.

– Ну вот ты посмотри, к примеру, на нас. Как мы живем? Мы на каждых выходных, а иногда даже и по будням только и делаем, что ходим на какие-то бессмысленные вечеринки, курим да пьем по черному.

– А что еще делать-то? Мы молодые!

– Вот именно, что молодые. Но Артист же нашел, что ему делать. Пишет поэмы, музыку, недавно роман написал. А про то, что он прочитал половину городской библиотеки, я вообще молчу. Пока мы бухаем, он занимается творчеством...

– Ну не все же обязаны быть такими креативными! – возразил Апостол. – У каждого должны быть свои интересы.

– Правильно! Но у нас-то, по сути, этих интересов и нет совсем, ибо, если б они по-настоящему были, то все то время, что мы тратим на алкоголь и вечеринки, мы бы посвящали тому, что нам действительно интересно, как это и делает Артист. Но нет! Мы все также бессмысленно продолжаем тратить наше собственное время и деньги наших родителей на выпивку. А уж извини, но алкоголь интересом ни в коем случае быть не может... ну разве что его изготовление, в чем я очень сильно сомневаюсь. – Толик глубоко вздохнул. – Вот мы совсем недавно шутили над Алкашом за то, что он, помнишь, как в начале года напился до потери адекватной речи, и, как я понимаю, после того случая мы и стали его так называть. Но сегодня-то чем мы лучше?

– Ладно, хорошо! – торопливо заговорил Апостол, пытаясь себя оправдать. – А как же Аллигатор? Он так же, как и мы все, пьет, курит, целыми днями гуляет на всяких там подпольных тусовках, и при этом его песни, да и его самого, в отличие от того же Артиста, уже знают по всему интернету.

– Аллигатор здоровый парень, – мгновенно уточнил Толик. – А Артист, скажем так, должен постоянно доказывать свое право на существование, ибо, если ты хорошо знаешь историю, то должен понимать, что таких, как он, либо сразу оставляли в роддоме, либо просто убивали при рождении, дабы не мучились. Вот у меня брат двоюродный – наш ровесник, тоже инвалид, так у него даже начального образования нет, ибо его попросту в школу отказались принимать, даже несмотря на то что он математический гений... и даже поумнее тебя будет.

– А на каком основании не приняли?

– Ну... Принять-то приняли. Да уже на второй учебный день отчислили, ибо родители остальных детей написали коллективное письмо в администрацию, заявив о том, что они не хотят, чтобы их дети учились в одном классе с какой-то, цитирую, «ошибкой природы». Конец цитаты.

– Да уж, – призадумался Апостол. – Не по-христиански это...

– А ты чего ожидал? Понятие справедливости – величайшее заблуждение человечества, уж поверь мне! В этом мире все решает жребий! – Он вытащил спичку изо рта и, аккуратно держа ее кончиками пальцев, принялся разглядывать.

– Мальчики, – неожиданно раздался голос взрослого человека за их спинами, и оглянувшись они увидели Шандора Шаронова, директора школы, который, сразу стоит отметить, как человек, был очень жадным до денег. Он постоянно и при любом поводе довольно дипломатично выпрашивал различные суммы денег у родителей своих учеников. Однако сами дети его любили, так как он обладал хорошим чувством юмора, что для педагога является наиважнейшим критерием. – Вы что тут расселись? – продолжил он. – Давайте во двор! Ищите своих партнеров! Пора уже танцевать этот вальс несчастный!

Парни без особого желания стали подниматься на ноги, и в этот момент школьный директор ощутил до боли знакомый ему запах, исходящий от молодых людей.

– Вы что? Пили? – резко спросил он, по-видимому, из зависти, нежели из каких-то там воспитательных соображений.

Те, с легким испугом в глазах невольно проглотив слюну, переглянулись, после чего, демонстрируя, что у них в руках ничего нет, в два голоса сказали, что они не без удовольствия что-нибудь бы и выпили, если бы было чего пить. Директор покосился на них с легким подозрением, но потом, понимая, что этих, как он говорил, партизан на чистую воду все равно не вывести, махнул рукой, давая понять, что пора уже заканчивать бал.

Ребята вышли во двор, где непрерывно звучала громкая музыка, и увидели, что на самом-то деле закончить это мероприятие было не так уж и просто, как это прозвучало из уст директора, ибо выяснилось, что все парни к тому времени уже расхотели танцевать вальс, ведь ни родители, ни большинство учителей, давно ушедших в ресторан, его все равно не увидят, а сами для себя танцевать не видели никакого смысла. Однако девушки же, наоборот, твердили, что до тех пор, пока они не станцуют сей долгожданный танец, движения к которому разучивали почти год, никуда уходить отсюда даже и не подумают.

– Кстати, – заговорил Аллигатор, общаясь с выпускниками, стоя в центре двора, – в момент, когда вы встретите рассвет, мы, ребята, уже не сможем быть друзьями.

– С чего это? – улыбнулся Аристотель, вовсе не понимая, о чем идет речь.

– Да потому, что вы станете моими конкурентами.

– В смысле?

– В прямом и единственном, – ответил толстяк. – Вот ты куда поступаешь?

– Туда же, куда и все, – сказал Тема. – На управление и менеджмент.

– Вот об этом я и говорю! – продолжил Аллигатор. – Все туда поступают. И я туда поступил и большая часть моего класса. У нас там этих управляющих столько, что хоть лопатой греби – всех не закопаешь! А сейчас еще и вы туда придете! И теперь только попытайтесь вообразить, какая у нас будет конкуренция на одно рабочее место, когда мы все получим диплом... К сожалению, дружба дружбой, а реальность нам встанет реальностью.

– А куда еще поступать-то? – риторически спросил Аристотель.

– Да вот именно, что мы, как полные дураки, даже не знаем куда нам поступать, так как понятия не имеем, чего же мы сами, кроме сисек и выпивки, хотим-то в этой жизни. А потому мы тупо по привычке стадом баранов идем туда, куда и все. – Он с грустью в глазах усмехнулся, ибо в первую очередь говорил о самом себе. – Сколько вас в классе? Человек двадцать? – Аллигатор посмотрел на Артема, и тот положительно кивнул. – И из них... в смысле, что вас... человек, наверное, пятнадцать поступает в общем потоке в одно и тоже заведение.

– Как бы... ты прав! Да! – Тема призадумался. – У нас только Анзор, Толик и Артист не идут с нами, да и Невеста с Аномин.

– Ибо поступают, небось, ни куда-нибудь, а именно по интересам. И вот теперь подумай: кто из вашего класса дебил, а кто умный? – Он деловито поднял брови.

– Ну не скажи! – Артем возразил. – Вот мне Лиса недавно говорила, что хотела пойти учиться на актрису. Так ей родители запретили, сказав, что, типа, проституткой всегда успеет стать! А посему поступает со всеми. Не у всех есть такая роскошь, как право выбора.

– Да, изучение менеджмента и управления – это вещь не такая уж плохая и, пожалуй, даже нужная. Но вот, как ты думаешь: почему у нас в стране такая высокая безработица?

Артем никогда об этом ранее не задумывался и поэтому просто пожал плечами.

– Да потому, что реальных ремесленников или точнее специалистов и рабочих – единицы, а управляющих и всяких там экономистов, повторяю, хоть попой ешь! И поэтому получается, что на одного рабочего – десять управляющих, тогда как все должно быть с точностью да наоборот. И пока мы, русские, бьем друг другу рыльца в борьбе за хорошую должность, ибо не желаем реально работать, а желаем только сидеть на заднице и управлять, все те свободные места, на которые никто особо не торопится, постепенно занимают различные иммигранты. И когда уже понимаем, что нам с нашими крутыми дипломами, которые есть у каждого второго, по специальности никак не устроиться, мы идем брать в руки лопату, но становится поздно, ибо этой лопатой уже орудует десяток дешевых узбеков, а ты такой дорогой и модный на хрен кому сдался.

– Да уж, – прошептал Артем, и после этих слов повисла недолгая пауза.

– И вообще... – Аллигатор улыбнулся. – Вы хоть имеете представление, что вы будете изучать?

– Ну... – закатив глаза, глядя куда-то в звездное небо, начал Аристотель. – В общих чертах.

– В общих чертах? Да вы и понятия не имеете, что за бред там будет. Я год проучился и половину предметов до сих пор не понимаю. А большая часть моего класса даже и не ходит на лекции, ибо ненавидит их. И задается вопрос: а зачем тогда вообще всему этому учиться?

– Ты хочешь сказать, что, поступая в университет, мы совершаем глупость? – с удивлением спросил Аристотель.

– Почему сразу глупость? – резко вставил Аллигатор. – Если вас данная специальность действительно интересует, то поступайте на нее! В этом нет ничего плохого. Но если вы, как это сделал я, идете туда только потому, что туда идут все, ибо якобы больше некуда, то, наверное, лучше тогда даже и не начинать. – Он сделал легкую паузу и, повернувшись к Артему, спросил: – Вот скажи: зачем ты идешь на управление?

– Не знаю, – ответил тот. – Но, думаю, пригодится!

– Не знает он! – усмехнулся толстяк. – Вот я знаю, что Невеста идет учиться на ветеринара. И я уверен, что спроси ее: «Почему именно на ветеринара?» – она тебе все мозги прожужжит на тему милых зверюшек и того, как она их любит. И никакие родители ее в этом не переубедят!

– Это верно.

– Так что делайте выводы, дабы потом не жалеть! Да, и сразу должен предупредить, что, если вы поступите, то вам будет очень сложно, ибо это больше не школьная система с двоечками, троечками. Там вы либо сопьетесь, в пустую потеряв кучу времени и денег на каждодневных вечеринках, которые устраивают либо сами учителя, либо умные ученики для того, чтобы дураки не учились и не составляли конкуренцию... либо вы хотя бы сделаете попытку чего-нибудь добиться, но для этого надо будет, как минимум, съесть всех, кто идет рядом.

– Прорвемся! – лениво махнув рукой, сказал Аристотель, считая, что Аллигатор, будучи выпускником прошлого года, попросту хочет показать свою умность перед остальными, так как все то, что он говорил, очень напоминало некий довольно нудный монолог типичных родителей, нежели речь молодого парня, не достигшего и двадцати лет.

– Так, ребята, – к ним подошел директор школы, – пора бы уже закругляться! Ищите девчонок и давайте вальс танцевать!

– Нет! Только не вальс! – лениво завыл Артем. – Перед кем его танцевать-то? Все уж ушли давно...

– Передо мной, Настасьей Юрьевной, Александром Степановичем. Давайте-давайте! – Директор стал хлопать в ладони, подгоняя ребят. – Ищите Анзора, Андрея, Аиста и вперед!

– Аист не танцует, – уточнил Аристотель.

– Не важно! Ваши дамы уже заждались.

– А вон он! – неожиданно вставил Аллигатор, указав пальцем на Аиста, который, к всеобщему удивлению, каким-то чудом уснул, лежа на школьной скамейке, расположенной возле музыкальной колонки, из которой доносилась громкая и очень заводная музыка, под которую, как казалось, заснуть было просто невозможно.

Увидев эту картину все стали громко смеяться.

– Вот видите! Люди уже засыпают, – добавил директор, но его уже никто не слушал.

Аристотель подмигнул Алисе, которая сидела на той же скамейке, на которой храпел здоровяк, и подал ей сигнал незаметно подкрасться к спящему и каким-нибудь забавным способом его разбудить. Алиса заметила рядом с собой небольшой целлофановый пакетик, в котором некогда были печения, и, взяв его, наполнила воздухом, после чего аккуратно, дабы не разбудить спящего раньше времени, подставила пакет возле уха Аиста и сильно ударила по пакету.

Раздался громкий, оглушительный хлопок. И Аист, мгновенно пробудившись, вскочил на ноги со взъерошенными волосами, но через несколько секунд придя в себя и увидев улыбки своих одноклассников, миловидно улыбнулся и вновь присел на скамейку.

– Как я рад, что ты меня разбудила, – вытирая со лба холодный пот, произнес он.

– Да? – удивилась Алиса. – А что тебе снилось?

Аист призадумавшись принялся вертеть горизонтально шеей, демонстрируя то, что не очень хочет ей этого рассказывать.

– Ну же! – она жалобно заскулила. – А я там была?

– Только твой труп, – задумчиво улыбнулся здоровяк.

– Звучит интригующе! – Алиса театрально начала хлопать глазками, намекая на то, что, пока не удовлетворит свое любопытство, не отвяжется от него.

– Да ничего хорошего там не было, – заговорил он, не особо желая вспоминать свое же видение. – Приснилась какая-то красная пустыня, посреди которой располагался некий склад, похожий на металлический бункер. А внутри вы все мертвые и уже давно разлагающиеся, игриво плескаясь в лужах крови, танцуете вальс, даже и не подозревая, что давно уже мертвы. Но при этом все красивые такие, одетые, как сейчас, в белые платья.

– Мы... в смысле наш класс? – уточнила Лиса, ибо он говорил с ней одной, однако, казалось, будто он обращался ко всем выпускникам одновременно.

– Да, – продолжил Аист. – Но самым главным было то, что там чуть дальше проходила река неестественно черного цвета, перед которой стояла седая старуха. Я к ней подхожу, и она говорит: «Ну что, голубчик, понял, в чем смысл жизни?» А я отвечаю: «Пока нет». Она развернулась и ушла. И тут я на горизонте по ту сторону реки вижу некий красный город с высокими куполами, который как взорвется... А это ты меня разбудила.

Он усмехнулся.

– Ну да! – игриво заговорила Алиса, поднявшись со скамейки. – Сперва начитаешься всякой дряни про военных, варягов и викингов, а потом бегаешь по школе с криками: «Мы все умрем!»

Здоровяк виновато почесал себе затылок, после чего спросил:

– А что? Ты хочешь сказать, что это не так?

– Типун тебе на язык! – с улыбкой проговорила она и, положив руку на голову Аиста, растрепала его и без того взъерошенную прическу. – Дай пожить-то, еще замуж не вышла!

– Ну-ну! – сказал тот, тоже привстав со скамейки, разминая ноги.

И когда Лиса уже пошла искать своего партнера по вальсу, коим был Апостол, здоровяк, развязав свою ранее неправильно завязанную бабочку на воротнике, решил отлучиться по малой нужде, направившись в мужскую уборную.

Неторопливо шагая по периметру школьного двора, дабы не идти напрямик через танцплощадку, на которой к тому времени уже давно никто не танцевал, Аист прошел мимо Аси, Невесты и Насти, которые бурно обсуждали тот факт, что Невесте с недавних пор чем-то приглянулся Анзор, но она не была до конца уверенна, стоит ли ей затевать с ним какие-нибудь отношения, ибо тот, будучи, мусульманином, как они говорили, имел право на четырех жен и, что больше всего вызывало дискуссий у девушек, имел обрезанную крайнюю плоть, однако что это вообще такое, они очень смутно себе представляли.

Невольно услышав часть этого разговора, Аист, продолжая идти своей дорогой, задумался о том, что, если бы парни так занимательно обсуждали чьи-то гениталии, то их бы уже давно провозгласили пошляками и извращенцами, однако же девушкам за подобное, если, конечно, это не переходило все допустимые границы, особо никто претензий никогда не предъявлял. И тогда здоровяк начал размышлять о том, что, по сути, девушкам сходило с рук практически все, что обычно мальчишкам портило репутацию, ибо из уст девушек многие вещи звучат, как нечто само собой разумеющееся, а стоит тоже самое сказать или, что еще хуже, сделать парню, как ему тут же привешивают некий ярлык, от которого уже не отмыться. Аист даже сам себе смог мысленно привести довольно сомнительное, но на тот момент очень убедительное доказательство своей же теории, подумав о том, что он еще никогда не видел того, чтобы какая-нибудь молодая девушка в одиночку направилась в уборную. Они, если туда и шли, то по возможности только парами, причем одна другой обязательно должна игриво и ненавязчиво предложить туда сходить, как они выражаются, «за компанию», да вот только, если бы двое парней позволили себе нечто подобное, то их за один только намек на это уже бы давно стали считать представителями нетрадиционной сексуальной ориентации.

Оказавшись в здании школы, Аист зевая свернул в сторону туалетов. По пути он встретил Алкаша, выражение лица которого по неизвестной причине было настолько разъяренным, что здоровяк даже побоялся с ним заговорить, несмотря на то что они прошли всего в двух метрах друг от друга.

Когда же Аист, наконец-то достиг своего пункта назначения, он по ту сторону стены, на которой располагался писсуар, услышал чей-то тихий плачь. Удовлетворив свою естественную потребность, он направился в женскую уборную, откуда, судя по всему, плачь и доносился, дабы понять его происхождение и теперь уже удовлетворить и свое любопытство.

Осторожно, но при этом без стука войдя в комнату, в которую мальчикам было запрещено входить, здоровяк увидел сидящую в темноте на грязном полу девушку в белом платье, лицо которой было заляпано слезами и кровью.

– Арина? – тихо произнес Аист, приблизившись к девушке. – Что тут случилось? – Он, присев на корточки, мгновенно вспомнил того, кого только что видел в холле. – Это Алкаш тебя так?

Произнося эти слова, здоровяк торопливо разглядывал ее платье, дабы понять не порвано ли оно и представить себе картину того, что здесь случилось. И вроде, как ему показалось, платье девушки, впрочем, как и ее слегка просвечивающееся нижнее белье, было нетронутым.

– Ася... Ася... – сквозь слезы повторяла Арина.

– Подожди! Это тебе Ася нос разбила? – удивился Аист.

– Нет. Это я дура! – выкрикнула она.

Убедившись, что с девушкой все в порядке, не считая, конечно, ее уже переставшего кровоточить носа, парень, своим не очень чистым носовым платком, который нашелся в его кармане, вытирая слезы и кровь с лица Арины, попросил без лишних истерик рассказать ему все, что здесь произошло. И надо сказать, что она и так бы все поведала, даже если бы он того не хотел, так как Аист по какой-то неизвестной даже ему самому причине был тем, кому девушки (очень напрасно) доверяли все свои личные тайны.

– Ася мне рассказывала, – начала Арина, – что она прочитала в каком-то молодежном журнале, что... для того, чтобы подчинить себе парня, надо во время этого... – Она сама же засмущалась от собственных слов. – В общем, надо не дать ему закончить это дело!

Здоровяк удивленно поднял брови, невольно рисуя улыбку на своем лице, понимая примерный сюжет того, что же именно произошло в этой уборной.

– Так вот... – смущенно продолжила она. – Я делала ему это... ну это... – Она не желала произносить вслух слово «минет». – И когда он сказал, что он уже вот-вот... я остановилась. В общем... он сперва был в шоке, хотел продолжить руками, но я настояла на том, чтобы он остановился. Я сказала, что мы продолжим в следующий раз, и он не охотно, но все-таки согласился поиграть в эту игру и ушел... И я не знаю, о чем он думал и что вообще произошло, но через минуту он вернулся и, не сказав ни слова, просто врезал мне по лицу без повода.

Аист, дабы не показывать, что у него от смеха уже у самого давно текут слезы, прикрыл лицо ладонью и, старясь прекратить это бросающее в дрожь тихое хихиканье, которое Арину в данном случае никак не могло подбодрить, заговорил:

– Ну ты и дура! Ты своих подруг больше слушай! А уж про какие-то там журнальчики я вообще молчу... – Здоровяк сделал короткую паузу, успокаивая в первую очередь себя самого. – Он правильно сделал, что залепил тебе по носу. А я бы тебя так вообще убил!

Арина иронично улыбнулась над собой сквозь слезы.

– Знаешь, – прошептала она, – а я ведь даже нецелованная.

– Ну вот тебе и поворот! Нецелованная, а уже в рот...

И не успел Аист договорить свою мысль до конца, как Арина сделала попытку поцеловать его.

– О-о-о... Нет! Стой-стоять! – отвернувшись от девушки, торопливо проговорил юноша, напрочь отказавшись с ней целоваться по той причине, что, во-первых, это было довольно-таки неожиданным с ее стороны, а во-вторых, просто не желал соприкасаться с губами, которые минуту назад ласкали чьи-то гениталии. – Тебе нужен не я, а он! Поэтому... – Аист слегка призадумался, но уже через несколько мгновений поднялся на ноги и грубым голосом наставника продолжил: – Значит так! Ты ведь с ним танцуешь?

Арина кивнула.

– А вот теперь приводишь себя в порядок, идешь и извиняешься!

– Я извиняюсь? – удивилась она, демонстрируя пятна крови на белом платье и на своих изящных пальцах, пытаясь изобразить из себя жертву.

– Ты-ты! Ибо мужик не игрушка – так его дразнить! Ты эту кашу заварила, тебе и расхлебывать! – ответил Аист. – Извинишься ты, извинится и он, а если же не извинится, то и шли его ко всем чертям собачьим! Так что... Марш на танцпол! Да и избавься от крови!

– Уж за нее-то не переживай! – тихо обмолвилась она, продолжая вытираться платком Аиста, который даже не удосужилась намочить.

– Ага, я вижу, как это у тебя получается.

Арина с явным чувством высокомерия приподняла на молодого парня глаза.

– Слушай, – лениво начала она, – я девушка, уж я-то знаю, как обращаться с кровью!

Для Аиста это прозвучало более чем убедительно, и поэтому он, понимая, что Арина вовсе не нуждается в какой-либо помощи, покинул женскую уборную.

Он зашагал обратно во двор, где тем временем все-таки началась подготовка к долгожданному вальсу, которая в основном заключалась в том, что каждый из выпускников просто пытался отыскать своего партнера. А это в тот час было не так просто. Молодежь за вечер успела разойтись по разным уголкам школьной территории, и для того чтобы всех отыскать, а главное, собрать в одном месте, надо было повозиться.

Но уже где-то минут через двадцать директор вместе с учителем алгебры Александром Степановичем, дважды обойдя школьное здание, все-таки смогли собрать выпускников в центральном дворе. Не нашелся только Артист и Андрей.

Артиста-то особо никто и не искал, поскольку Толик с Апостолом уже обмолвились про то, что тот скорее всего давно покинул вечеринку. К тому же он вальс все равно не танцевал, ибо был не в состоянии долго держаться на ногах без опоры, а даже если бы он и был здоровым парнем, то ему бы просто не хватило партнерши, так как девушек в этом классе на всех не хватало.

А вот в поисках Андрея все просто сбились с ног, ведь пара Андрея и Насти должна была быть одной из самых центральных в отрепетированном танце.

Однако этот молодой человек даже и не думал скрываться. Чтобы его увидеть, достаточно было просто приподнять голову вверх, ибо все это время он пребывал в уединении со своими мыслями на высокой крыше школьного здания, откуда открывался наипрекраснейший вид как на весь школьный двор, освещаемый яркими разноцветными праздничными огнями, так и на довольно романтические лампочки ночного города и бескрайнее звездное небо над ним, где ярко светила полная луна и периодически мелькали красочные искры салюта, пускаемого выпускниками других школ.

Глядя на все это, Андрей вспоминал те незабываемые мгновения его первой встречи с Анжелой, которая состоялась три года назад, когда они оба учились в девятом классе. Анжела тогда еще только переехала с родителями в Астрахань и никого здесь не знала. Ближе к середине первой четверти учебного года перейдя в эту школу, она села за парту Андрея. Да вот только сам Андрей по какой-то давно забытой причине, уподобляясь примеру прогульщика Аристотеля, всю ту неделю пропускал уроки, даже и не подозревая, что за его партой уже давно сидит его будущая любовь. Однако на школьную дискотеку, состоявшуюся в конце той же недели, он все-таки соизволил явиться, даже несмотря на то что никогда на них не танцевал, ибо, во-первых, не особо умел, а во-вторых, считал себя выше этого. И стоя, как всегда, со своими мыслями в темном уголке, взирая на то, как в этом же дворе при свете мигающих лампочек танцевали ребята из его школы, Андрей в нескольких метрах от себя краем глаза заметил незнакомую ему девушку в легком белом платьице и на высоких каблучках. Не успел он задаться вопросами: «Кто же она такая?», и главное: «Почему он ее ранее никогда не видел?» – как эта девушка с ярко-красными волосами уже сама ему игриво подмигнула. «Чего грустим?» – сказала она, с улыбкой подойдя к тому, кто не танцевал. Слова незнакомки, равносильно как и ее ослепительная внешность, заставили Андрея засмущаться. А девушка же, услышав, как в тот момент за ее спиной заводная музыка сменилась на более медленный и романтичный ритм, схватила паренька за руку и со словами «идем танцевать!» вопреки его сопротивлениям потащила за собой на танцплощадку. И поскольку Андрей никогда до этого не танцевал, и уж тем более медленный танец с девушкой, он робко стоял, не зная, что делать, однако милая незнакомка, с лица которой та чарующая улыбка так и не спадала, всю инициативу мгновенно взяла на себя, торопливо положив его руки себе на талию, а свои ему на плечи. Она начала плавно двигаться влево и вправо под ритм медленной музыки, раскачивая в первую очередь не себя, а Андрея, и уже очень скоро осознав, что же именно от него требуется, Андрей сам стал вести девушку. Они, не спуская друг c друга глаз, танцевали довольно долго, не замечая никого и ничего вокруг себя. Когда же песня закончилась, незнакомка в очередной раз озарила паренька своей улыбкой и, сделав жест, по-видимому, означающий то, что она скоро вернется, куда-то бесследно удалилась, растворившись в толпе. И как и следовало ожидать, она конечно же не вернулась. Андрей потом долго расспрашивал ребят об этой девушке, но половина из тех, кого он спросил, говорила, что, кроме того, что она новенькая, ничего о ней больше не знают, тогда как вторая половина утверждала, что никакой девушки-то и вовсе нет. Последующие два дня были выходными, и Андрей провел их в мучительной агонии, безрезультатно пытаясь найти разгадку личности той таинственной незнакомки, которая так непредвиденно научила его танцевать и любить. А придя в понедельник в школу, опоздав на половину первого урока, он увидел, что та самая красавица-незнакомка оказалась не только его одноклассницей, но еще и соседкой по парте...

И в этот момент поток приятных воспоминаний был прерван, так как Андрей ощутил чью-то холодную тень, приближающуюся к нему со спины. Оглянувшись, он заметил Настасью Юрьевну, одетую в скромное, но при этом элегантное ярко-красное вечерние платье. Эта светловолосая женщина была самым молодым членом педагогического совета данной школы, однако, надо сказать, что со своими обязанностями учителя английского языка и классного руководителя, получив в первый же год практики этот безумный выпускной «А», она справилась неплохо.

Громко ударяя каблуками о бетонную поверхность крыши, женщина медленно подошла к Андрею, поведав о том, что его уже давно все ищут. Однако тот, проигнорировав ее слова и даже не взглянув в ее сторону, молча продолжил любоваться этим прекрасным видом на ночное небо, которое открывалось перед ним. И тогда Настасья Юрьевна, зная о неразговорчивости этого молодого человека, тоже, подобно ему, облокотилась локтями на перегородку и, пребывая в полушаге от паренька, также начала созерцать яркость полной луны, слушая приятную, мелодичную и романтическую музыку, доносящуюся снизу.

Где-то вдалеке наряду с приглушенными взрывами разноцветного салюта раздался отдаленный и очень тяжелый звон одинокого колокола. Настасья Юрьевна посмотрела на свои крошечные наручные часы и полушепотом проговорила:

– Полночь.

Она глубоко вздохнула.

– Знаешь, – вновь прозвучал ее тихий голос, – а ведь с этого момента я тебе больше не учительница. – Настасья Юрьевна иронично улыбнулась. – Вот только, признаться, ты был не очень хорошим учеником, писал черными чернилами, из-за чего я постоянно ругалась, не делал домашнюю работу, опаздывал...

Андрей, который, по сути, для того и поднялся на эту крышу, чтобы ни с кем не разговаривать, слушая все это, недовольно надул щеки, медленно выпуская из них воздух. А через несколько секунд уже и вовсе подумывая о том, чтобы отсюда уйти, лениво повернув голову и взглянув на учительницу еще раз, неожиданно для себя увидел перед собой привлекательную молодую женщину, которая на самом-то деле была старше его всего только на семь с половиной лет и которая внешне особо ничем не отличалась от его одноклассниц, разве что старомодной прической и типичными для педагога очками, которые она медленно и очень осторожно, периодически поглядывая на Андрея, начала снимать, будто знала заранее, что для того, чтобы в ту минуту быть красивой, ей достаточно было просто от них избавиться.

– И при всем этом, – тихо продолжила она, – ты был моим любимым учеником. Я не могла тебя трезво оценивать. – Настасья Юрьевна снова улыбнулась, глядя на школьный двор, что простирался под ними. – Потому-то в начале года и ставила тебе только двойки-тройки, желая, чтобы ты старался и был лучшим среди остальных. Вот только теперь я также неуверенна: заслуживаешь ли ты эту пятерку, что у тебя в аттестате?

Не зная, как на все это реагировать, молодой человек отвернулся от женщины в красном, так как никогда даже и мысли не допускал, что он мог быть симпатичен какой-нибудь учительнице не как ученик, а как мужчина, о чем явно говорили глаза Настасьи Юрьевны.

– Ты не такой, как остальные ребята, – шептала она, взирая на них с высоты не низкого здания. – Ты мне кажешься куда более серьезным и взрослым.

Андрей не сдержался и снова бросил на нее взгляд своих карих глаз и, к своему очередному удивлению, заметил, что она за этот не очень значительный промежуток времени уже успела и волосы свои распустить, тем самым избавившись и от той бесформенной, но привычной для нее прически прошлого века, из-за которой она выглядела, как минимум, лет на десять старше своего настоящего возраста. Теперь же ее светлые и, как оказалось, очень длинные волосы, наоборот, только украшали ее, ибо стали игриво развеваться на ветру, делая Настасью Юрьевну не менее привлекательной, чем все те молодые девушки в белых платьях.

– И если хочешь... – гипнотизируя зеленью своих очей, словно ядовитая змея, продолжала шептать учительница, – я сделаю из тебя настоящего мужчину.

И в этот момент, понимая, что перед ним стоит вовсе не человек, а сам дьявол в красном платье, Андрей, закрыв на мгновение глаза, вспомнил об Анжеле, которой он имел честь неоднократно клясться в верности. И уже через секунду снова взглянув на искусительницу, юноша, продолжая хранить в мыслях образ своей возлюбленной, с непоколебимой гордостью ответил:

– Настасья Юрьевна, если вы хотите меня соблазнить, то вынужден буду вас огорчить. Мое сердце принадлежит другой, а посему... прощайте!

После этих слов он, более не задерживаясь ни на секунду, повернулся к учительнице спиной и гордо покинул крышу.

А оставшаяся наедине с собой женщина начала медленно каменеть от злости, которая внешне, если как-то и проявлялась, то только, наоборот, отсутствием каких-либо эмоций на лице. Не моргая и глядя в никуда, она принялась вновь закручивать на голове свою старомодную прическу, после чего неохотно, но все же надела обратно те крупные очки на глаза.

Оказавшись в темном помещении школьного здания, где освещение шло только от света праздничных огней, сочившихся сквозь окна, Андрей стал прогуливаться по длинным, а главное, пустым коридорам, слушая, как по ним разносится тихое и одинокое эхо его непостоянных шагов. Через несколько минут дойдя до центральной лестницы, он увидел, как к нему навстречу уверенной походкой шли какие-то неизвестные мужчины среднего возраста, одетые в идентичные черные пиджаки, брюки, лакированные туфли, белые рубашки, черные галстуки и даже очки с затемненными стеклами, несмотря на то что на дворе давно стояла полночь. У каждого из этих людей в руках было по одному деловому чемоданчику, в которых, судя по тому, как крепко они сжимали их ручки, явно хранились какие-то важные документы.

– Молодой человек, – к Андрею приблизились трое из пяти таинственных личностей и очень сухим и однообразным голосом поинтересовались: – где находится администрация данного заведения?

– Учительская? – переспросил выпускник. – Ее тут все с трудом находят! – Он усмехнулся и указал пальцем в сторону того длинного коридора, откуда сам только что пришел. – Идете прямо, потом в конце налево и там вторая дверь.

Эти три человека, не сказав ни слова и даже не кивнув с благодарностью за то, что Андрей им разъяснил направление, будто некий механизм, одновременно тронулись с места и в ногу стали шагать по указанному пути. Парень заметил, что у этих бледнолицых господ были крошечные наушники на тонком, почти невидимом проводке, а те заквадраченные чемоданы, что они так крепко держали, были вдобавок ко всему еще и прицеплены тяжелыми наручниками к их запястьям.

Понимая, что это какие-то очень серьезные люди, Андрей неожиданно вспомнил, что директора, к которому они скорее всего направлялись, в учительской-то и не было вовсе, ведь он находился с молодежью в школьном дворе, а посему вслед этой черной троицы проговорил:

– Если вы хотите встретиться с директором, то вам надо бы спуститься во двор. Он скорее всего там.

Услышав это, три таинственных человека оглянулись через плечо, без каких-либо эмоций посмотрев на паренька. И глядя на их холодные лица, Андрею почему-то стало казаться, что на него смотрит сам Цербер. Через несколько секунд один из этих господ двумя пальцами подал ловкий жест тем двум мужчинам, стоявшим на нижних ступеньках центральной лестницы. Получив сигнал, они мгновенно направились во двор, где отмечали выпускной, тогда как та троица, что уже начала шагать в сторону учительской, так и продолжила свой путь по заданному направлению. И не успел Андрей оглянуться, как все эти с виду идентичные люди в черных костюмах уже бесследно испарились в тени длинных, школьных коридоров, будто их здесь и вовсе-то никогда не было.

Пытаясь понять, для чего они вообще могли сюда явиться, выпускник задумался о том, что, что бы ни было причиной их визита, это должно было быть нечто очень важным, а главное, срочным, так как в какой-либо другой ситуации ни один нормальный человек никогда не стал бы приходить в учебное заведение в двенадцать часов ночи. Но уже через минуту, выбросив из головы эти немного параноидальные мысли, Андрей неторопливо явился в школьной двор, где на него сразу набросился весь класс, в один голос ругаясь из-за того, что они уже где-то полчаса пытались его отыскать.

– Где тебя носит? – Настя кричала громче всех, ибо танцевать с ним должна была именно она. – Мы уже думали, что ты вообще ушел!

– Я был на крыше, – ответил Андрей, приподняв глаза вверх. И как он и ожидал, Настасья Юрьевна все еще продолжала стоять на том месте, где он ее оставил.

Заметив, что Андрей смотрит на нее снизу вверх, женщина в красном тут же развернулась и, отойдя от крайней перегородки крыши, пропала из виду.

– А почему на телефон не отвечал? – Настя продолжала ругаться на своего партнера. – Мы тебе раз десять звонили!

– Телефон в сумке. – Андрей, не оборачиваясь, указал пальцем на темный уголок позади себя, где ребята побросали свои школьные портфели, которые они на выпускной вечер взяли исключительно по привычке и которые сегодня-то уж точно не были нужны.

– Движения, надеюсь, помнишь? – все также настойчиво спросила она, схватив партнера за руку и потащив в центр танцплощадки.

– Да как их можно забыть? – прохрипел юноша, вспомнив, что он этот танец совсем недавно разучивал с Анжелой, а следовательно, был не в состоянии так просто стереть его из памяти.

– Мы готовы! – крикнула пара Арама и Аси, увидев, что Андрей наконец-то соизволил явиться.

Но когда, как это и было запланировано, все встали на свои изначальные позиции, разделившись на восемь пар, не считая тех нескольких ребят, которым попросту не хватило партнеров ввиду неравного количества мальчиков и девочек в классе, выпускники неожиданно для себя заметили, что теперь уже сам директор с учителями бесследно пропали со двора.

– Да что же это такое! – возмутилась Алиса, не желающая вальсировать без оценивающих взглядом зрителей.

– Куда они делись-то? Все на месте давно! – проговорила и Невеста, которая, в свою очередь, уже как можно скорее хотела уйти из этой школы, ибо сильно проголодалась.

– Да вон они! В учительской! – лениво сказал нетанцующий Андреев, сидящий на лавочке, заметив, как в окне учительского кабинета зажегся свет, после чего там нарисовались какие-то черные силуэты.

– Архитектор, – Тема обратился к товарищу, – сходи-ка за ними!

– А что сразу я? – возмутился тот.

– Ну ты все равно не танцуешь, – разъяснил Артем, намекая на то, что, если Архитектор затеряется, то его по крайней мере не надо будет искать.

– Андреев тоже не танцует! – возразил он, не желая тащиться через весь двор.

– Давай-давай! Иди! – услышав свое имя, в приказном тоне вставил Андреев, развалившись на лавочке, подобно некоему королю на величественном троне.

И Архитектор, понимая, что деваться ему некуда, ведь на него уже смотрит весь класс, тихо возмутился, что-то прошептав себе под нос, и неторопливо зашагал туда, куда его отправили.

Проделав весь путь и оказавшись в коридоре, ведущим в тот единственный кабинет школьного здания, где в ту минуту горел свет, молодой паренек по обратную сторону слегка приоткрытой двери учительской комнаты услышал голоса нескольких, как ему показалось, ругающихся между собой мужчин. Один из этих голосов, безусловно, принадлежал директору школы, ибо его слегка гнусавый писк было просто невозможно не узнать. Второй же голос, тембр которого ничем особо не выделялся, принадлежал никому иному, как учителю алгебры. Однако остальных людей Архитектор был не в силах опознать, так как ту сухую, монотонную и безэмоциональную манеру общения, с которой они произносили слова, подобно диктору прогноза погоды на радио, выпускник слышал впервые.

– А что, если я откажусь? – прозвучал голос директора.

– Боюсь, что это приказ, – холодно ответил неизвестный.

– Прямой приказ самой высшей инстанции, – уточнил второй незнакомец. – А следовательно, вы просто не имеете права нам отказать.

– Если же вы не подчинитесь или попытаетесь придать это дело огласке, мы, разумеется, будем все отрицать, а вы в лучшем случае проститесь со своей должностью, в худшем же случае... ну, я надеюсь, у вас развитое воображение.

Архитектор, слыша этот странный разговор, бесшумно приблизился к двери и через приоткрытую щель молча заглянул в учительскую, где перед его глазами происходила некая сцена, смысл которой он не понял. Выпускник отчетливо увидел учителя алгебры, сидящего в углу кабинета на скрипучем стуле, нервно потирая свой потный лоб, рядом находился директор школы, с испугом в глазах перелистывающий какое-то толстое досье, а в центре учительской стояли трое очень похожих друг на друга неизвестных мужчин, одетых в одинаковые черные костюмы и черные очки.

– И что же теперь будет? – после недолгого затишья тихо спросил директор, подойдя к окну, чтобы в очередной раз посмотреть на своих учеников.

– В документах, что вы держите в руках, все изложено очень подробно. Остальное же вам знать не положено, – ответил еще один обладатель монотонного голоса. – Все, что от вас требуется, – это поставить подпись. – Он достал из чемодана некий документ и, положив его на учительский стол, добавил: – Вот здесь.

– Ага, типа, товар сдал – товар принял! – поднявшись со стула, возмутился учитель алгебры. – Я не позволю!

– Степанович! – Его тут же остановил директор, перегородив своим телом дорогу к этим нежданным визитерам, дабы тот не наделал глупости. – Не надо!

Желая много чего высказать этим непоколебимым людям в лицо, разъяренный учитель, явно сдерживая себя, развернулся и махнул на них рукой, тем самым демонстрируя смирение перед безвыходностью положения. Он сел обратно на стул и, почти беззвучно шепча самому себе слова проклятья, закрыл лицо руками.

– Шурик, ты что тут делаешь? – обратившись к Архитектору, спросила Настасья Юрьевна, неожиданно подойдя к нему со спины, невольно заставив юношу вздрогнуть.

В эту же секунду в учительской воцарилась тишина, поскольку данный разговор был не для посторонних ушей. Заметив молодого паренька, стоящего у двери, взрослые стали молча смотреть на него с неким подозрением, требуя от выпускника каких-то объяснений. Архитектор же, чувствуя себя не очень комфортно под таким пристальным наблюдением, в частности, со стороны тех трех неизвестных ему людей, какой-то оправдывающий себя интонацией поведал, что ребята послали его сюда, дабы доложить о том, что все уже готовы танцевать вальс, но пока не начинают, так как ждут учителей.

– Спасибо, Саша! Мы скоро спустимся, – с испуганной улыбкой на лице ответил директор.

И молодой человек, понимая, что он здесь явно лишний, очень зажато держа плечи, опасаясь того, что взрослые его могут заподозрить в том, что он слышал нечто такое, чего ему не стоило, медленно зашагал обратно по коридору. А через минуту, вернувшись во двор, стал рассказывать одноклассникам то, что какие-то люди, как ему показалось, шантажируют директора, но никто Архитектору конечно же не поверил, ведь, судя по его словам, он и сам до конца не понимал, свидетелем чего только что оказался.

– Вот! Полюбуйтесь! – протягивая учительнице английского толстое досье, более уверенным голосом заговорил директор, когда выпускник уже пропал из их поля зрения и люди в черных костюмах наглухо закрыли дверь кабинета.

Настасья Юрьевна осторожно взяла документы и, тщательно знакомясь с ними, начала медленно прогуливаться по помещению.

– Мы теряем время, – после довольного длительного затишья неожиданно вставил центральный из этих бледнолицых людей, обращаясь к директору. – Прошу вас: вы, как ответственный за данное учебное заведение и всех его учеников, просто поставьте свою подпись на предъявленном документе, и мы уйдем!

– Да этого просто не может быть! – Александр Степанович снова поднялся со стула и, затяжными шагами обойдя этот стул, сморщив лицо, обеими ладонями своих рук оперся о стену кабинета, низко опустив при этом голову.

– Как я понимаю, у меня нет другого выхода, не так ли? – продолжая глядеть в окно, деловито сложив руки за спиной, нервно подергивая пальцами, спросил директор.

– Мы здесь не для того, чтобы предоставлять вам выбор, – произнес человек в черном костюме все с той же неизменной интонацией.

– Да вы даже и им его не предоставили! – со скрежетом в зубах сорвалось у того, кто стоял у стены.

В этот момент один из черных гостей резко повернулся к своим коллегам, давая им понять, что, если надо, он мог бы легко усмирить этого вспыльчивого учителя, но те двое, покачав головой, подали знак, что в подобных действиях пока нет необходимости.

– Хорошо! – директор сделал глубокий вздох и, отвернувшись от окна, уверенно заговорил: – Берите класс «Б»!

– Что? – не веря своим ушам, удивился математик.

– Ибо это не класс, а сборище хулиганов и вредителей, – стараясь успокоить самого себя собственной речью, продолжил директор. – Они и так ни черта не учились, следовательно, о каких-либо серьезных карьерах и мысли быть не может. И там кстати тоже двадцать учеников, как вы и просили. Поэтому, если вам нужны мои выпускнички, то пусть это будет одиннадцатый «Б». – С этими словами директор снова повернулся лицом к окну. – Класс «А» я вам не отдам! В нем слишком много светлых умов: Толик, тот же Сашка Аист, Анзор. А Волкова у нас так вообще в положении! – Он поник головой, лбом коснувшись холодного стекла, и, оставляя на прозрачной поверхности след от своего дыхания, тихо прошептал: – Хотя кто я такой, чтобы брать на себя такие решения?

Люди в черных костюмах молча переглянулись между собой и с легким удивлением пожали плечами, демонстрируя тем самым тот факт, что, по сути, они и вовсе не ведают разницы между какими-то там школьными классами. Они пришли сюда, дабы исполнить приказ, и им было абсолютно безразлично – уйти отсюда с классом «А» или «Б».

– А их родители? – осторожно спросил Степанович, взяв в руки документ, который должен быть подписан.

– У нас с ними будет отдельный разговор, – лениво ответил центральный из этой троицы, не желая затрагивать данную тему, ибо в их планы не входило обсуждать подобные вопросы с администрацией школы.

– А что, если... – вновь задумчиво затянул учитель алгебры, и гости не без интереса к нему повернулись. – А что, если вы просто нас не застали? Вы нас не нашли! Выпускной же! Мало ли, куда мы с учениками отправились...

– Работа с детьми делает вас наивным, уважаемый Александр Степанович, – его тут же перебил центральный, и на лицах нежданных гостей нарисовались первые за все это время эмоции, которые проявились в виде почти незаметных ухмылок. – Если вы хотите придумать оправдание тому, что вы не желаете ставить свою подпись на документе, то знайте... – их лица вновь похолодели, – она там нужна не в виде вашего согласия, а в виде подтверждения вашего ознакомления с его содержанием. Не получив подпись, мы можем предъявить и другие доказательства того, что данный документ до вас дошел: отпечатки пальцев на бумаге, звукозапись помещения... Нам продолжать?

– Значит, это действительно происходит? – риторически прохрипел директор, неохотно приблизившись к столу и тоже посмотрев на пугающий документ.

– Так точно! – ответили те.

– Нет! – неожиданно раздался голос Настасьи Юрьевны, которая все это время, гуляя сама с собой по кабинету, ознакомлялась с содержанием предъявленного ей досье. – Это должен быть именно мой класс! – твердо добавила она. – Одиннадцатый «А».

– Но... Но почему? – непонимающе зашептал директор.

Не желая отвечать на поставленный вопрос, женщина подошла к столу и молча отдала толстую папку в руки удивленному Александру Степановичу, после чего с любопытством посмотрела на эту важную, но пока еще неподписанную бумагу и, вспоминая все то, что минут пятнадцать назад произошло с ней на крыше школьного здания, с легким высокомерием заговорила:

– Я, как классный руководитель, все еще являюсь ответственной за свой класс, не так ли?

Она, поворачивая голову в разные стороны, не без любопытства стала смотреть на лица всех здесь присутствующих и медленно приподняла со стола шариковую ручку.

– Уже нет! – твердо вставил директор, понимая, что даже в безвыигрышном поединке нельзя сдаваться без боя. – Вы, Настасья Юрьевна, уже как четверть часа не являетесь руководителем этого класса. – Он посмотрел на большие пластмассовые аналоговые часы, висящие в учительском кабинете, на циферблате которых полночь миновала чуть более пятнадцати минут назад. – А посему вы не имеете никакого права подписывать эту бумагу. Это должен сделать я... – добавил он, но в его глазах отразилось то, что он совсем не желает этого делать.

Люди в черных костюмах переглянулись, после чего один из них ненавязчиво спросил:

– Эти часы правильно идут? – Он указал пальцем на громко тикающий механизм.

– Уж будьте уверены! – ответил математик с призрением к гостью. – По ним дают звонок.

– Да? – наигранно удивился тот, поглядывая теперь уже и на свои наручные часы. – А по мне так они немного спешат.

После этих слов мужчина приблизился к тем настенным часам, у которых, как выяснилось, не было закрывающего циферблат стекла, и нагло передвинул пальцем минутную стрелку на двадцать минут назад.

– Так-то лучше! – воскликнул гость, продолжая делать наигранный вид того, что сверяет время. – Как видите, сутки еще не миновали, а посему... – Человек в черном протянул недолгую паузу, всем своим видом демонстрируя то, что не собирается здесь ни с кем церемониться, после чего довольно спокойным голосом продолжил: – Подписывайте, Настасья Юрьевна!

Женщина в красном сделала попытку оставить свою подпись на зловещем документе, но, осуществив ловкий поворот кисти, поняла, что эта шариковая ручка, которая, как оказалась, была еще и с черными чернилами, попросту отказалась писать. В этот момент она в очередной раз вспомнила об Андрее, ибо в основном он любил работать данным цветом, из-за чего у нее с ним было немало споров. Тогда англичанка попыталась снова оставить свой автограф, но и в этот раз все оказалось безрезультатно. Отбросив ручку в сторону, она, почти не глядя, торопливо схватила со стола очередное пишущее средство, и типичный для учителя стержень с красными чернилами ловко лег ей в руку. Настасья Юрьевна немедля нарисовала на бумаге свой вензель, чем-то напоминающий круг со вписанной в него буквой «А», и пренебрежительно бросила роковое орудие обратно на стол.

– Все, – сказала она.

– Но зачем? – прошептал директор, с ужасом приподняв глаза на женщину, однако его вопрос так и остался без ответа.

– Благодарю вас, – дружелюбно промолвил мужчина в черном, мигом выхватив из рук учительницы документ, который он тут же спрятал в свой чемоданчик, после чего пристегнул чемодан к своему запястью стальными наручниками. – Да, – вдруг добавил он, – надеюсь, мне не надо напоминать, что под страхом смерти и обвинения в предательстве отечества вы обязаны хранить тайну всего, о чем вам сегодня стало известно.

Второй человек в черном приблизился к Александру Степановичу и протянул свою руку вперед, дабы ему вернули досье. И учитель алгебры с явной ненавистью глядя на отражение в черных очках этого господина, медленно отдал ему то, что тот хотел забрать. И уже через несколько секунд нежданные визитеры, взяв с собой все, с чем сюда явились, направились к выходу из учительского кабинета.

– Да, кстати... – остановившись у самой двери, произнес центральный из этой троицы, даже не повернув голову в сторону тех людей, к кому обратился. – У вас часы опаздывают.

С этими словами они покинули светлый кабинет и оказались в темном коридоре, оставив педагогов наедине со своими мыслями. Шагая к центральному выходу из учебного заведения все той же механической походкой, один из этих загадочных бледнолицых господ в черных костюмах слегка повернул голову, облокотив ее на свое же плечо, и тихо шепнул в воротник пиджака, где, судя по всему, был спрятан микрофон, одно единственное, но роковое слово: «Начинайте!»

– Ура! – хором закричали выпускники, когда во дворе наконец-то объявился директор и учитель алгебры, ибо те их давно заждались.

Настасья Юрьевна не стала спускаться во двор. Она осталась в учительской, взирая на все происходящее через двойной слой твердого стекла.

– Вы все еще настроены танцевать? – спросил директор какой-то явно несвойственной ему интонацией, стараясь скрыть с лица свои эмоции под неестественной маской хладнокровия.

– А мы что, типа, зря старались, по-вашему? – тут же раздались голоса девушек. – Давайте уже станцуем и пойдем встречать рассвет!

Директор на это ничего не ответил, а только заторможенно взял в руки старый компакт диск и, аккуратно вытащив его из ломкой, пластмассовой коробочки, засунул в аудио проигрыватель, остановив на полуслове ту звучащую на весь двор веселую молодежную песню.

– А под какой вальс они будут танцевать? – спросил сидящий на лавочке в нескольких шагах от этого проигрывателя Александр Степанович, глядя на своих учеников сухими и опустошенными глазами.

– Под белый вальс, – ответил директор, долго и неспеша пытаясь настроить правильную звуковую дорожку, понимая, что торопиться теперь уже все равно некуда.

– Это же военный вальс! – заметил математик, продолжая бледнеть.

– Символично! – в ответ прошептал тот, после чего неторопливо присел на скамейку рядом со своим коллегой, также уставив свой испуганный взор на этих выпускников. – И дата сегодня символичная, – добавил он.

– Двадцать первое?

– Уже двадцать второе... – уточнил директор и, игнорируя школьные правила, большую часть которых составлял сам, трясущимися руками засунул себе в зубы сигарету, после чего, не отрывая глаз от готовых к танцу молодых ребят, протянул пачку сигарет тому, кто сидел рядом. – Будете?

– Нет, не курю. Спасибо, – ответил Александр Степанович.

– А я вот бросить хотел. Да, видать, теперь уже не получится.

Неожиданным громом на весь школьный двор раздались звуки вальса, которые стали звучать в ритм оглушительного и так красочно взрывающегося в небе салюта, разнося по атмосфере это неповторимое и мимолетное праздничное настроение.

Взирая на то, как над головой на черном фоне блестят разноцветные обжигающие искры, и слушая вступительные аккорды бросающей в дрожь музыки, молодые девушки, одетые в пышные белые платья, сделав глубокий вздох свежего ночного воздуха, в ритме вальса игривой походкой пройдя по освещаемому яркими фонарями двору, приблизились к своим партнерам, одетым в черные фраки, и, театрально поклонившись, пригласили их на белый танец. Парни же одновременно сделали резкий и много раз отрепетированный ответный поклон, более похожий на неожиданный кивок головой, демонстрируя свое согласие разделить с дамами этот прекрасный вальс, после чего они незамедлительно одной рукой хватали партнерш за руку, другой же за талию и в ритме три четверти один за другим выходили кружась на танцплощадку.

Когда все восемь пар уже украшали своим видом и движениями пространство, стало казаться, что молодые люди вовсе даже не танцуют, а парят в воздухе, словно чайки или же разлетающиеся лепестки весенних цветов в минуты сильного вихря, игнорируя все законы гравитации, ибо платья девушек при резких разворотах очень воздушно приподнимались, а за скоростью ног вальсирующих было просто невозможно уследить. Женские белые туфельки на каблучках и черная хорошо налакированная мужская обувь постоянно пересекались в бесконечных движениях различными комбинациями, вызывая легкое головокружения у того, кто наблюдал за всем этим великолепием; и при этом партнеры друг об друга ни разу даже не спотыкались, продолжая кружиться вокруг самих себя и вокруг остальных пар, подобно далеким и необъятным планетам или же, наоборот, мельчайшим молекулам.

Надрывистая, громкая музыка, слушая которую было очень сложно от всего ее величия и трагичности не пустить слезу, продолжала звучать по школьной территории, содрогая и все ближайшие здания и даже, как казалось, целый квартал. А выпускники, для которых этот вальс должен был стать последним явлением, которое они познают в своей школьной жизни, ибо в момент его завершения так называемое детство уйдет безвозвратно и вопреки всякой воле наступит взрослая жизнь, мимолетно кружась и улыбаясь друг другу, думали о чем-то своем.

Арам, танцующий в паре с Асей, в эти неуловимые минуты эйфории вальса думал о том, что, если Ася ему так категорично отказала в интимной близости, наградив довольно болезненной оплеухой, то тогда ему и к Насте с этим же вопросом нет никакого смысла подходить, потому что она, даже не раздумывая, поступит так же, как и та, которой всецело подражала. А посему Арам, считающий, что в выпускную ночь надо обязательно переспать с какой-нибудь одноклассницей, как это обычно происходит в молодежных, американских фильмах, стал, кружась в танце, поглядывать по сторонам, лицезря остальных девушек, мысленно решая, которую из них ему сегодня стоило бы подбить на это дело.

А Ася, пребывающая в его объятиях, понимая, что Арам смотрит куда угодно, но только не на нее, уже начала ругать себя, жалея о том, что посмела ему отказать, так как, несмотря на пошлость, грубость и прямолинейность Арама, он был слишком привлекательным молодым человеком, чтобы так безрассудно разбрасываться его вниманием, к тому же он предложил ей именно то, о чем она сама очень долго мечтала. Но было уже поздно. Ася хорошо осознавала, что после ее выходки второго такого шанса с Арамом у нее больше не будет, и все-таки на протяжении танца она не спускала с него глаз, все еще на что-то надеясь. Однако, когда этот шанс, к ее удивлению, все-таки выпал, и юноша, открыто посмотрев на Асю, игриво ей подмигнул, она в очередной раз все испортила, высокомерно и пренебрежительно отведя от него свой взгляд.

Вторая пара, которая в эти мгновения кружилась под звуки вальса в самом центре торжественного праздника, была парой Андрея и Насти. И надо сразу сказать, что они танцевали так, будто и вовсе даже друг друга не замечали, притом что смотрели друг другу в глаза. Вальсируя с Настей, Андрей в глубине своих мыслей воображал, что танцует ни с кем-нибудь, а именно со своей возлюбленной Анжелой, которая игриво и мимолетно улыбалась и стреляла ему глазами, из-за чего он тоже периодически улыбался своей партнерше в ответ. Вот только Настя понимала, что эти улыбки предназначались совсем не для нее. И все-таки она продолжала смотреть на Андрея, видимо, потому, что и Ася на протяжении вальса не сводила взгляд со своего партнера.

Однако же пара Алкаша и Арины, которая кружилась в нескольких метрах от центра и, как казалось, кружилась медленнее всех остальных, периодически нарушая цепочку движений, наоборот, смотрела куда угодно, но только не друг на друга. Этим самым они давали друг другу понять, что они из принципа не желают более общаться. И все-таки ближе к середине танца Арина попыталась извиниться перед Алкашом, но тот ее мгновенно перебил на половине первого же слова, грубо и очень хладнокровно сказав: «Заткнись!»

А мысли Артема, танцующего с Невестой, в эти мгновения переполнялись неким неуловимым чувством ностальгии к его заканчивающимся раз и навсегда школьным годам. Он, периодически поглядывая на черное небо, где так зрелищно мерцал шипящий салют, хотел насладиться каждым мгновением этого торжественного праздника, жадно глотая воздух, ибо понимал, что с восходом солнца все, что все эти годы ему было важным и ценным, останется где-то в прошлом, там же, где уже осталось его детство и где вот-вот останется и юность.

А Невеста, с улыбкой глядя на то, как в глазах Артема отражались разноцветные искры, вспоминала свои самые яркие минуты проведенные в стенах этой школы. Ей припомнился и ее первый день в первом классе, и ее первая двойка, из-за которой она очень громко рыдала, вспомнился и бросающий в дрожь экзамен на скорость чтения под секундомером, от тиканья которого она во втором классе чуть не потеряла сознание, побледнев настолько, что ее пришлось даже к доктору отводит. Конечно же Невеста не могла не вспомнить и тот забавный школьный спектакль в девятом классе, где она перепутала все слова, после чего к ней каким-то странным образом и прилипло ее нынешнее прозвище, и ее первый поцелуй, состоявшийся в кладовке кабинета уроков труда с мальчиком постарше, который уже давно выпустился из их школы.

Следующей же парой в этом круговороте черно-белых нарядов, кружащихся под звуки вальса, была пара Толика и Аномин. Аномин старалась выполнять все движения правильно, периодически глядя себе под ноги и оглядываясь на других девушек, желая им полностью соответствовать, ибо, как ей всегда казалось, одноклассницы ее не очень долюбливали и постоянно за глаза над ней подсмеивались из-за ее неразборчивого акцента и общепризнанной непривлекательности. А посему Аномин хотела в этот вечер всем доказать то, что по крайней мере этот вальс, к которому все так долго готовились, она станцует не хуже, а даже интереснее и краше всех остальных. Да вот только ее партнер, наоборот, устав за эти долгие годы следовать бесчисленным правилам, которые навязывались ему учителями, уже со второй четверти танца начал импровизировать, половину движений придумывая прямо на лету, мотивируя себе это тем, что он в первую очередь танцевал для самого себя, а уж только потом для каких-то там зрителей, которых в тот вечер и так практически не было. И когда Толик в очередной раз сделал незапланированный поворот, у Аномин сломался каблук, из-за чего девушка, медленно краснея, была вынуждена остановиться в центре танцплощадки, дабы проверить, что же случилось с ее обувью. Но ее как всегда держащий в зубах спичку партнер, не желающий останавливаться ни на мгновение, заметив, что Аномин с явным трудом передвигает ноги, игнорируя все на свете, резко взял девушку на руки и продолжил кружиться в общем потоке. Аномин, смеясь и при этом удивляясь от неожиданности этого поступка, крепко ухватившись за шею паренька, начала умолять Толика опустить ее обратно на землю. Но тот ее не слушал.

А Анзор в этот момент, увидев то, как ловко Толик взгромоздил себе на руки Аномин, предложил своей партнерше сделать то же самое, но Александра, даже не раздумывая, отказалась. Ей хотелось, чтобы этот танец закончился как можно быстрее, ибо по какой-то причине, известной только ей одной, она проклинала все эти громкие праздники, торжественные наряды и уж тем более белые платья. Однако Анзору же, наоборот, как и подобает нормальному человеку на своем выпускном, было довольно-таки весело кружиться под звуки вальса, так как, во-первых, он все еще был под воздействием той немаленькой бутылки абсента, которую они с ребятами опустошили в раздевалке несколько часов назад, а во-вторых, он понимал, что в его крошечной азербайджанской деревушке, откуда был он родом, подобного праздника в его честь он бы уж точно никогда не увидел. И поэтому хотел веселиться до упаду, пока такая возможность ему предоставлялась. И глядя на не столько скучающее, сколько опечаленное выражение лица Александры, Анзор, желающий, чтобы всем в тот час было так же хорошо, как и ему, стал рассказывать своей партнерше старый азербайджанский анекдот, который оказался настолько смешным, что Александра в миг развеселилась.

Пара Апостола и Алисы тоже к тому времени очень громко смеялась. Еще с самых первых аккордов музыки они шепотом начали друг другу рассказывать различные истории, вовсе даже и не задумываясь о танце, который у них, как ни странно, получался лучше всех остальных. А ближе к середине вальса их шепот сменился на откровенный, громкий смех, которым они так ясно озаряли весь школьный двор, перебивая даже музыку. И все-таки, несмотря на беззаботные улыбки, в которых очень быстро пропадали все проблемы, Алиса невольно размышляла о том, что ей уже пора рассказать своим родителям про то, что она, вопреки их воле, все-таки отдала документы на поступление в театральное училище. А Апостол, продолжающий под звуки чарующего вальса ловко перебирать ногами и рассказывающий Лисе шутки из интернета, думал, проглатывая слюни, о том, что по окончанию этого мероприятия ему надо будет хорошенько напиться, дабы на следующий день даже и не вспомнить, как именно он встретит сей долгожданный рассвет, о котором мечтал еще с первого класса.

Примерно об этом же думал и нетанцующий паренек по прозвищу Архитектор, стоя в тени школьной площадки, наблюдая за одноклассниками, кружащимися в свете разноцветных огней. Вот только в отличие от Апостола, данный выпускник желал в эту ночь потреблять алкоголь не потому, что ему было как-то весело, а, наоборот, потому, что было грустно и хотелось заглушить в себе переполняющее его в те минуты чувство гнева по отношению к тому, что он за эти годы, по сути, не обзавелся ни одним хорошим другом. И как он предполагал, это было так только из-за того, что ребята либо сразу забывали о его существование уже в ту же минуту, когда он исчезал из их поля зрения, либо же просто никогда не воспринимали его всерьез, независимо от того, что он говорил или делал. В средних классах такое поведение сверстников по отношению к себе его сильно раздражало, но уже в старших классах, смирившись со всем этим, Архитектор сам стал отстраняться от ребят, по возможности даже избегая общения с ними.

В нескольких метрах от него игриво пронеслась последняя пара этого выпускного класса «А». Это была пара Аристотеля и беременной Альбины, которая передвигалась по танцплощадке очень аккуратно, дабы не укружить себя в вальсе до головокружения, притом что Альбине, несмотря на ее положение, хотелось веселиться не меньше всех остальных. Она в этой праздничной эйфории желала до утра придумать имя своему ребенку, дабы с восходом солнца более не мучить себя этим вопросом, и поэтому на протяжении танца в мыслях перебирала различные женские имена. Вот только она до сих пор не знала точно: будет ли у нее мальчик или девочка, так как ее верующая бабушка строго-настрого запрещала ей делать какие-либо ультразвуки и вообще пользоваться услугами современной медицины.

И один только Аристотель, что было совсем не удивительным, в эти мгновения ни о чем не думал, а просто танцевал.

В какой-то момент, ближе к середине вальса он стал смотреть по сторонам, улыбаясь друзьям. Его взгляд пал на Аиста и Аллигатора, сидящих отдельно ото всех на лавочке. Не заметить тех юношей по причине их крупного телосложения было просто невозможно, и Аристотель игриво махнул им рукой.

Аллигатор же, глядя на все это торжество, мысленно сочинял новую песню о мимолетности мгновений, которую уже завтрашним днем надеялся записать в своей подпольной звукозаписывающей студии под какой-нибудь незамысловатый повторяющийся мотив.

А Аист, сидя рядом, пытался разгадать вечный вопрос на тему человеческих сновидений и конечно же их смысла, поскольку тот зловещий сон, который привиделся ему совсем недавно и в котором он видел разлагающиеся тела своих одноклассников, танцующих этот же самый вальс, по-прежнему не вылетал из его головы. Он хотел забыться, но, глядя на кружащиеся пары, пугающие картинки, пришедшие из сна, снова и снова всплывали в его воображении.

Но через какое-то время его мысли задались совершенно иной загадкой, так как к нему со спины очень тихо и неожиданно приблизился директор школы, который, осторожно положив молодому человеку руку на плечи, дрожащим и таинственным шепотом на ухо проговорил одно единственное слово:

– Бегите!

Пытаясь понять, к чему это было сказано, Аист удивленно оглянулся, но к тому моменту директор за его спиной уже куда-то исчез.

А тем временем по темным школьным коридорам неторопливой и хладнокровной походкой прогуливался Андреев, держа зажженную и уже наполовину скуренную сигарету между пальцев, полностью игнорируя тот факт, что он дымит в стенах учебного заведения. Наслаждаясь уединением, выпускник размышлял о том, что он, как бы там кто чего ни говорил, все-таки рассчитался со всеми долгами чести, которыми сумел обзавестись в течение своих школьных лет. Однако же та последняя дуэль, где ему так несправедливо засчитали поражение, по-прежнему терзала его гордость.

Подойдя к окну, ведущему на городскую дорогу, Андреев, небрежно открыв форточку, чтобы дым не застаивался в помещении, начал размышлять о том, что на рассвете ему все-таки надо будет вызвать своего тезку на рельсы, дабы их поединок-реванш состоялся, и тем самым всем напоследок доказать, что никакой он не трус.

Но неожиданно его размышления были прерваны тем фактом, что по ту сторону приоткрытого окна он увидел несколько идентичных военных грузовых машин, заполонивших всю тускло освещаемую городскими фонарями улицу. Высунув голову наружу и облокотившись локтями о подоконник, Андреев, к своему удивлению, заметил, что эти машины целым забором огородили весь периметр школьной территории. Пытаясь найти разгадку происходящего, выпускник без какой-либо задней мысли протянул руку вперед и ударил пальцем по сигарете, чтобы отделить от нее пепел, а через секунду, повернув голову, разглядел в темноте прямо под этим окном первого этажа незнакомого мужчину в военном костюме с большими и явно удивленными глазами, поскольку паренек на него только что стряхнул сигарету.

– Ой, мужик, извини! Не заметил, – тут же промолвил Андреев. И уже через мгновение, начав осознавать всю странность и неоднозначную подозрительность ситуации, спросил: – Погоди, а ты вообще кто такой?

И не успел он договорить свой вопрос до конца, как незнакомец уже с силой ударил паренька прикладом автомата по лицу, отчего Андреев в миг потерял сознание и повалился из окна прямо в руки солдатам, которых, как оказалось под окнами здания был не один десяток.

В школьном дворе то там, то здесь стали раздаваться громкие и для кого-то очень даже оглушительные хлопки. Но молодежь, танцующая белый вальс, в те минуты вовсе не обращала на них внимание, ибо они и так на протяжении всего праздника каждые пять секунд слышали многочисленные взрывы, исходящие с неба, сопровождающиеся зрелищным салютом. Однако когда выпускники уже стали замечать, что их окутывает некий дым, от которого начинали слезиться глаза и становилось трудно дышать, тревога и паника проникла в их юные и беззаботные сознания.

Остановив танец, пока музыка все еще звучала, молодые люди, неподвижно стоя в центре школьного двора, стали с удивлением и недопонимаем смотреть по сторонам, взирая на то, как появившийся столь неожиданно серый туман медленно окутывал их с ног до головы. И уже через несколько мгновений их взору показались какие-то странные и пугающие черные силуэты, находящиеся по ту сторону густой и непроглядной серой мглы.

– Что происходит? – закричали девчонки, но из-за громкой музыки их практически никто не услышал.

Парни же молча хотели разобраться с ситуацией, стараясь особо не дышать этим тяжелым воздухом, так как по примитивной логике посчитали, что дым – это, по-видимому, результат пожара, который мог возникнуть где-нибудь поблизости из-за различных петард и салюта, а эти окружившие их люди в тяжелом обмундировании показались им обыкновенными пожарниками.

– Мы в порядке! – закричал Анзор, выбежав сквозь слой тумана к черным силуэтам навстречу. Но подойдя к ним поближе, отчетливо разглядел, что эти люди на самом-то деле были никакими не спасателями, а, наоборот, судя по их военному снаряжению, солдатами-боевиками.

До сих пор не понимая всей сути происходящего, молодой человек захотел заговорить с таинственными мужчинами в темно-зеленых униформах, дабы они объяснили причину их такого неожиданного появления. Но не дав ему и слова произнести вслух, двое из этих солдат быстро схватили паренька с обеих сторон, ловко скрутив ему за спиной руки, после чего третий солдат торопливо под ритм вальса достал непонятно откуда какой-то уже давно заготовленный шприц и незамедлительно воткнул иглу в шею Анзора.

Остальные выпускники, глядя на эти непредвиденные события сквозь завесу серой мглы, стали возмущаться и громко кричать, требуя отпустить их одноклассника. Но в течение последующих десяти секунд еще каких-то двое мужчин в форме, так неожиданно выбежавших из тумана, никого не спрашивая, проделали ту же самую операцию с первой попавшейся им под руки девушкой, коей оказалась Арина, из-за чего она мгновенно потеряла сознание и, закатив глаза, повалилась на землю.

– Что за беспредел?! – воскликнул Аллигатор во всю силу своего голоса, начав прописывать в своей голове примерный сценарий всех последующих действий этих людей в военном камуфляже.

– Черт! Бежим! – в испуге закричал Толик, когда прямо перед его глазами подобным же способом усыпили Аномин и Александру. Однако далеко убежать он не смог: молодежь была окружена.

Пугающие тени, появляющиеся на школьной площадке со всех возможных сторон, с силой хватали выпускников, которые были от них в радиусе нескольких шагов, и очень ловким и много раз отработанным методом вкалывали им некое быстродействующее снотворное средство. Когда выпускники засыпали и, теряя над собой контроль, валились с ног, эти солдаты один за другим выносили их юные тела со двора.

– Только без рук! – стоя в центре площадки, пробормотал Алкаш, подняв руки вверх и медленно опустившись на колени, всем своим видом демонстрируя, что он сдается и что готов добровольно идти туда, куда ему скажут, на что двое мужчин в темно-зеленом, перед которыми выпускник заиграл в труса, молча переглянусь между собой, и перед тем как вколоть ему зелье, которое кололи всем, избили паренька до потери сознания.

Артем с Невестой же, как танцевали вальс, так и продолжая держаться за руки, сделали попытку убежать со школьной территории, и, что довольно удивительно, им удалось прорваться сквозь толпу непредвиденных гостей. Но, добежав до забора ввиду своей ограничивающей движения праздничной одежды перелезть через ограду они не смогли. Артем, понимая, что медлить никак нельзя, ибо, если он сейчас не скроется от этих нежданных вредителей, то и ему вколют эту жидкость неизвестного химического состава, неохотно, но все-таки отпустил руку Невесты, ведь она, с каждым шагом путаясь в собственном платье, его сильно тормозила. Юноша сломя голову помчался туда, где был всем известный широкий проем в школьном заборе, через который можно было без особых усилий покинуть территорию учебного заведения. Но, не успев добежать до назначенной цели, он со слезами на глазах ощутил жуткую и парализующую все его тело боль в спине, поскольку один из солдат, заметив беглеца, без предупреждения пустил в него резиновую пулю.

Парень упал на землю, запачкав лицо в грязи и порвав плечи дорогого костюма, однако, к удивлению того же солдата, молодой человек оказался настырнее, а главное, крепче, чем казался с виду, ибо уже через секунду вопреки жгучей боли он заставил себя вновь подняться на ноги и продолжить свой бег. Да вот только все его усилия оказались напрасными: по ту сторону забора тоже было немало людей в камуфляже, которые мгновенно схватили Артема, приставив оружие к его голове.

– Отпустите меня! – кричал кто-то из тумана. – Что вам от нас надо?! Суки...

Андрей тоже попытался сбежать от цепких лап грозных захватчиков и, возможно, бы ему это удалось, однако, выбежав из густой тучи серого газа, которая в те минуты кружила по двору, юноша неожиданно для самого себя остановился, так как, слегка приподняв глаза, увидел над собой в окне учительского кабинета Настасью Юрьевну, смотрящую на него сверху вниз хладнокровным взглядом, похожим на взгляд монарха во время казни своего раба.

Андрей хотел ей что-то крикнуть во всю силу своих голосовых связок: то ли слова проклятия, то ли просьбу о помощи. Но, как только он сделал глубокий вздох для более громкого произношения, ему в шею уже вонзили леденящее жало острого шприца.

И в эти же мгновения прозвучали завершающие аккорды торжественного вальса.

Наступила тишина.

И даже, как казалось, салют в небе притих, а если и шумел, то очень отдаленно, тихо и незначительно редко.

Туман развеялся, и люди в военной форме стали пересчитывать неподвижные тела молодых людей, находившихся в тот час на школьной территории, которых, как и было запланировано по инструкции данного им приказа, оказалось ровно двадцать единиц.

– Благодарим за сотрудничество! – сказал руководитель всей этой операции, подойдя к директору школы, когда остальные солдаты уносили спящих выпускников со двора. – Родина вас не забудет! – добавил он, протянув директору толстый конверт.

И тот, понимая, что ему надо что-то ответить, глядя на человека в военной форме, дрожащим голосом по привычке заговорил:

– Служу Со-о-течеству!

На эти слова солдат, даже не раздумывая, отдал воинскую честь собеседнику, молниеносно приставив руку к виску, после чего торопливо удалился. Директор тоже приподнял правую руку на уровень лба, не особо понимая для чего он это делает и надо ли ему было это делать вообще, а через несколько секунд, трясущимися пальцами распечатав конверт и заглянув внутрь, истерически засмеялся со слезами на глазах, брызгая слюной, так как выяснилось, что конверт был полностью заполнен зелеными банкнотами американской валюты.

Когда боевики уже выносили последние тела со школьной территории, руководитель операции заметил тот темный уголок, где небрежно лежали сумки выпускников.

– Обработать! – сказал он, и его подчиненные мгновенно побежали изучать содержание портфелей, вытаскивая оттуда мобильные телефоны и какие-либо другие средства связи, складывая их в отдельный пакет, который в последствии был уничтожен со всем, что в него положили. Солдаты также искали и различные документы, способные доказать личности этих молодых людей, вынимая из рюкзаков даже их школьные дневники и прочие предметы, которые, как того требовала инструкция, необходимо было изъять. Остальные же вещи они понесли туда же, куда и выпускников.

А тем временем на автозаправке, которая располагалась напротив школы и которая не работала в тот день уже с девяти часов, стоя, оперевшись спиной о стену, находился тот самый паренек в белом костюме и красном галстуке, известный как Артист, которой так и не отправился гулять по ночному городу, как он запланировал, покидая школу, ибо все-таки не желал прощаться с годами своей юности, не услышав мелодию выпускного вальса. А эта мелодия даже на таком расстоянии была очень отчетливо слышна. Юноша стоял в уединении, разглядывая ту данную ему Апостолом пачку сигарет, где была только одна единственная сигарета и куда Артист уже успел положить спичку, полученную от Толика.

Когда же отдаленная музыка затихла, молодой человек, опомнившись от опьяняющих разум мыслей о своей возлюбленной, которые непрерывно кружились в его голове, посмотрел по сторонам, слушая тихое пение сверчков, и ощутил, что его колени давно затекли от долгого пребывания на ногах. Понимая, что ему уже пора уходить, он в очередной раз посмотрел на пачку дешевых сигарет и, зная, что он никогда не возьмет в рот эту гадость, захотел выбросить ее в мусорный бак, который находился на обратной стороне автозаправки. Любой другой его сверстник просто кинул бы данный предмет на асфальт или же на газон, что считалось приемлемым для людей данного возраста, но Артист все-таки считал себя интеллигентным человеком, уважающим в первую очередь себя самого, а посему, несмотря на свою хромоту, не поленился отправиться к мусорному баку.

Вот только до него он так и не дошел.

Повернув за угол неработающей автозаправки, Артист увидел перед своей школой огромное количество грузовых машин темно-зеленого цвета, тогда как над самой школой зависла серая дымка. Сперва он этому не придал особого значения, но, через несколько секунд заметив, как какой-то мужчина в солдатской форме выносит на руках молодого человека во фраке, очень похожего на Арама, паренек в белом сильно насторожился. А вскоре осознав, что это и был сам Арам, и увидев, как уже следом выносят неподвижное тело Арины, Артист, не зная о чем и думать, спрятал пачку сигарет во внутренний карман пиджака и довольно торопливыми и кривыми шагами помчался к тому солдату, который так небрежно бросил Арину в грузовой отсек огромной машины.

– Александра! – юноша выкрикнул имя своей возлюбленной, надеясь, что она его услышит и, может быть, даже отзовется.

Мгновение за мгновением ускоряя свой бег, Артист, еле дыша, приблизился к военно-транспортному средству, куда грузили его одноклассников, и начал, слегка подпрыгивая на месте, заглядывать в грузовой контейнер, дабы понять, что происходит и отыскать ту, чье имя он называл.

– Гражданин, вы что тут делаете? – неожиданно раздался грубый голос мужчины в солдатской форме за спиной выпускника.

– Что... Что произошло? – запинаясь заговорил парень в белом, указав пальцем на дым, поднимающийся над школьной площадкой.

– Учебная операция, – ответил тот. – Вам здесь нечего делать. Немедленно покиньте территорию!

– Молодой человек, подождите! – произнес второй солдат с оружием в руках, появившийся у Артиста за спиной в момент, когда третий мужчина в форме выносил тело Насти. – Вы знаете этих людей?

– Да! – взволнованно ответил юноша, продолжая глазами искать ту, которая была ему важнее всех остальных. – Это мой класс. Я с ними! – добавил он, не осознавая, чем именно обернутся для него эти слова. – Где Александра? Что происходит?

– Так... Давай его со всеми! – мгновенно промолвил очередной военнослужащий, окинув взглядом Артиста, на что двое других мужчин молча кивнули и, не обсуждая и даже не обдумывая приказ, ловко принялись его исполнять, скрутив выпускнику руки и воткнув ему в шею иглу.

В глазах парня все начало темнеть, пока кто-то за его спиной произносил мысль о том, что правительству не нужны лишние свидетели в данном деле. И последнее, что Артист увидел перед собой, было то, как какой-то очередной мужчина в темно-зеленой униформе выносил на руках из окутанного туманом здания школы молодую девушку в пышном кристально-белом платье. Была ли это Александра – Артист не успел разглядеть. И все-таки напоследок он, безнадежно сопротивляясь, сделал попытку выкрикнуть имя своей возлюбленной, но ему хватило сил произнести только первую гласную.

Процесс всей операции с момента появления солдат до помещения молодых людей в грузовой отсек автомобиля занял не более десяти минут и был бы значительно быстрее, если бы не тот паренек с псевдонимом Аллигатор, поскольку из-за того, что он был очень толстым, а главное, тяжелым, его огромное тело даже двое хорошо накаченных мужчин не могли так просто приподнять с земли, не говоря уже о том, чтобы перетащить через весь двор и поместить в машину. Не обошлось и без помощи третьих, а в последствии и четвертых рук, дабы ускорить дело, ибо военные понимали, что они только на одного этого паренька тратили не менее половины того времени, что было истрачено на всех остальных ребят в общей сумме.

Но вскоре, справившись и с этой задачей, военнослужащие принялись избавляться от всех следов своего пребывания на этой территории, подобрав с земли и использованные баллончики с газом, и даже гильзы от выпущенных ими по необходимости резиновых пуль. Когда все обязательные пункты данной операции по захвату выпускников были выполнены, солдаты, не теряя более ни единой секунды, расселись по темно-зеленым грузовым машинам. Громкие моторы синхронно завелись, и под ритм салютов военные грузовики испарились в недрах бесконечных улиц ночного города.

Астрахань продолжала праздновать выпускные балы, на которых одиннадцатиклассники различных школ с криками «Ура!» прощались навсегда со своей прежней жизнью.

А к обеду уже начавшегося дня Шандор Шаронов, директор той школы, где в ночь состоялась секретная государственная операция, был найден мертвым в ванной собственной квартиры при очень необычных и, пожалуй, даже загадочных обстоятельствах. Он, как показало следствие, самолично изуродовал свои руки, вымывая их по нескольку раз хозяйственным мылом настолько грубо и сильно, что содрал с них кожу и уже принялся отрывать с себя куски мяса. Но причиной смерти было не это, так как в его желудке и в горле нашли неопределенное количество свеженапечатанных и закрученных в трубочки стодолларовых американских купюр, которые он по непонятной следователям причине глотал не разжевывая, из-за чего и подавился.

СЛЕДУЮЩИЙ АКТ