А ты пойдешь встречать рассвет? Роман (2013)

Акт V: Апокалипсис

– А ты пойдешь встречать рассвет? – вновь прозвучал нежный голос Анжелы в подсознании Андрея, заставив его вздрогнуть и мгновенно пробудиться.

Юноша открыл глаза, и это неоднозначное и часто повторяющееся видение тут же кануло в никуда. Он обнаружил себя сидящим на заднем сиденье большого автомобиля, движущегося по разбитой дороге в сторону города Астрахань. Своим потным лбом Андрей упирался в боковое окно, по ту сторону которого мелькали деревья. Но юноша их не замечал, так как смотрел не сквозь стекло, а на стекло и видел там только свое кривое, мутное и отблескивающее отражение.

В этой старой и пыльной машине, являющейся подобием микроавтобуса, помимо Андрея и Александры, находились еще и те террористы, которые неохотно, но все-таки предложили подросткам переправить их через границу и довести до Астрахани, поскольку они тоже держали путь именно туда. Согласно плану их лидера Абдула Назид-Эва, они должны были там встретиться с остальной частью их повстанческой бригады и обсудить последовательность всех дальнейших действий, ведь они прибыли в Россию вовсе не просто так.

На протяжении долгого и утомительного пути смуглые мужчины безостановочно общались между собой на непонятном для молодых людей языке. Однако абитуриенты смогли разобрать кое-что из услышанного. Эти политические активисты очень часто говорили о Московском Кремле и, судя по всему, они каким-то образом намеревались его уничтожить. У них даже была назначена дата для проведения разрушительной акции – тридцать первое августа.

Но подростки не особо обращали внимание на подобные заявления. Они были голодными и уставшими и желали только одного – как можно скорее вернуться домой. И хотя ребята должны были испытывать лютую ненависть и страх к этим террористам, они им все же были благодарны за то, что те не оставили их на дороге, а взяли с собой и старались всячески помочь.

– Все! Приехали, – с сильным акцентом сказал тот, кого называли Амином.

Александра, в глазах которой уже на век запечатлелась недетская горечь, пододвинулась поближе к Андрею и, выглянув через грязное окно автомобиля, увидела город, в котором родилась и который до этого практически никогда не покидала. Девушки не было в Астрахани всего только чуть больше недели, однако же она смотрела на знакомые здания и улочки так, будто бы для нее прошла целая вечность. С одной стороны, Александра ощущала умиротворение и спокойствие, ведь перед ней открывались ее самые родные места, и она знала, что здесь она уж точно никогда не заблудится, но с другой стороны, ею овладевала тоска и опустошение, ибо город, который совсем не изменился с момента ее исчезновения, теперь казался каким-то далеким и, пожалуй, даже чужим.

Раньше она всегда считала себя неотъемлемой частью родного и столь любимого ей города, считала, что она чем-то особенная и что без нее на этих улочках все будет непомерно тоскливым и безжизненным, будто бы весь мир крутился только вокруг нее одной. Однако же в эти мгновения прежние иллюзии рушились. Девушка, взирая на знакомые проспекты и переулки через толстый слой стекла, видела, как по Астрахани туда-сюда ездили машины и торопливо со своими мыслями мелькали прохожие, и невольно осознавала, что ее жизнь воистину ничего не стоит, поскольку со дня ее столь неожиданного похищения в городе вообще ничего не изменилось. Она была абсолютно безразлична всем этим людям, которые пролетали перед ее глазами по ту сторону окна. Все они как решали только свои личные проблемы, так и продолжали это делать, вовсе не думая о каких-то там пропавших выпускниках и даже не зная об их существовании, а если бы они даже и знали, то им скорее всего было бы на них просто наплевать. Мир, холодный и тщеславный, как и всегда шел по своему неисповедимому пути, и Александра понимала, что от того, что она когда-то родилась и когда-то умрет, на этом свете все каким было, таким же и останется, как будто все те действия, совершаемые при жизни, на самом деле ни на что не влияют.

От этих мыслей девушке становилось тоскливо и одиноко. Она даже начала невольно ассоциировать себя с метафизическим деревом философа Джорджа Беркли. И от ощущения тотального опустошения и безысходности Александра вспомнила об Артисте, возможно, единственном человеке на земле, кому она была действительно небезразлична.

Автомобиль остановился в центре города.

Амин незамедлительно вышел из машины и отворил пассажирскую дверь снаружи с целью высадить подростков. Этот смуглый и небритый мужчина был из тех людей, кто никогда ничего не забывал, а посему он отлично помнил, как храбро эти абитуриенты шли тогда в бой против них и как храбро они погибали. Он также помнил, как Андрей чуть было не застрелил самого Абдула Назид-Эва и как он по собственной воле опустил оружие, когда у него был отличный шанс всадить пулю в самого разыскиваемого человека на земле. И из-за этого, когда юноша покидал салон автомобиля, Амин на своем ломаном русском языке очень настойчиво с ним заговорил:

– Андрэ, я понимаю, что ты должен вернуться домой... но я бы очень хотел тебя попросить, чтобы ты присоединился к нам. Мы все этого хотим. Ты храбрый человек. Нам нужны такие, как ты...

– Увы, – его резко перебил Андрей, не желая иметь с ним ничего общего. – Боюсь, что нам не по пути. Я не разделяю ваших взглядов, и я уж точно не хочу становиться каким-то там убийцей.

От собственных слов он виновато опустил глаза, так как вспомнил, что уже давно являлся таковым.

– Но ты ведь тоже стал жертвой государственных режимов, – уточнил Амин, указав пальцем куда-то в толпу. – Тебя тоже использовали, как расходный материал системы. Неужели ты не хочешь отомстить... восстановить справедливость?

– А что мы можем? – лениво спросил юноша. – Взорвать Московский Кремль, как вы там говорили? Неужели вы и правду думаете, что подобным действием вы сможете что-то изменить? – Юноша язвительно постучал себе по лбу, намекая на тупость и недальновидность этих так называемых террористов.

– Возможно, это ничего не изменит. Да. Но мы должны это сделать...

– Должны? Да вы просто ничего другого не умеете! Только взрывать и убивать... И даже если вам удастся добиться какой-то там справедливости, моих друзей все равно уже не вернуть! А ведь это вы!.. вы их всех постреляли! Аллигатора, Тему, Алису... – Юноша плюнул на асфальт, явно нарываясь на драку. Он уже был в своем городе и здесь-то чувствовал себя куда более уверенно.

Амин тяжело вздохнул, понимая, что Андрея переубедить он не сможет, и, как бы прощаясь с ним, напоследок добавил:

– Хорошо, Андрэ. Но если надумаешь, завтра утром мы еще будем здесь... на вокзале.

Юноша сделал вид, что не услышал этого, и торопливой походкой перебежал через дорогу, оставив террористов где-то далеко за спиной.

Он направился в сторону своего дома. Александра последовала за ним, так как они оба жили в одном районе. Да вот только для того чтобы добраться до того района, им пришлось идти через половину города пешком. Ни билетов на автобус, ни денег на маршрутку у них не было, а учитывая их грязный и потрепанный внешний вид, ехать «зайцем», безнадежно скрываясь от контролеров, им в тот час совсем не хотелось.

Когда же они наконец очутились в родном квартале, солнце, которое весь день невыносимым пеклом раскаляло асфальт, уже скрылось за горизонтом. Приближалась ночь. А на улицах к тому времени стало очень тихо и немноголюдно.

В этих местах все пахло каким-то неописуемым домашним уютом и спокойствием. И Андрей с Александрой просто не могли поверить, что после всего пережитого они снова оказались здесь...

Дома!

Знакомый район, застроенный жилыми многоэтажными серыми зданиями, рисовался абитуриентам именно таким, каким они его и помнили. За короткое время их отсутствия здесь ничего не изменилось. Те же порванные рекламные плакаты, окурки на земле и неубранные мешки с мусором. Однако в тот час молодые люди с горечью ощущали то, что в этих местах было уже что-то явно совсем другим. Подростки находились у себя дома, но при этом им казалось, будто они были в абсолютно чужом и незнакомом для них месте. Их родные переулки, деревья, лавочки, детские площадки и даже воздух, что имел тот самый запах, к которому они привыкли, – все теперь уже воспринималось иначе, будто им здесь больше не было места.

– Глянь-ка! – неожиданно крикнул какой-то незнакомый юноша из компании молодых парней, сидящих в стороне на лавочке, попивающих пиво из алюминиевых банок и плюющихся шелухой от семечек. – Выпускной-то уже когда прошел, а эти двое по ходу только что закончили тусу. – Он очень резко и глупо засмеялся, указывая пальцем на проходящих мимо ребят, одетых в измазанные в грязи и порванные со всех сторон бальные наряды.

– Ого! – подхватил второй паренек в спортивном костюме. – Круто, небось, повесились! Это ж сколько дней они бухали?

– Уверен там без таблеточек не обошлось, – вставил третий и наигранно засмеялся во весь рот, желая, чтобы его друзья оценили шутку.

– Да, неслабо... неслабо... – продолжил еще кто-то. – Да я под новый год столько не гулял. – Он тоже захохотал идиотским смехом. – Кстати а девочка-то ничего! Ей, красавица! – он крикнул вслед Александре. – Не составишь нам компанию? Нет? Ну что так? Всем на гулянке своей, небось, давала, а нам уже невмоготу? Ну и дура!

Абитуриенты старались не слушать тех ребят, но так или иначе, а они их просто не могли не услышать.

– Уроды... – пройдя чуть дальше, тихо выговорила девушка, и ее глаза начали наливаться слезами.

– Да ладно. Не обращай внимание, – сдерживая гнев, сказал ей Андрей.

Им очень многое хотелось высказать тем наглым мальчишкам, которые были их сверстниками, но все же нашли в себе силы воздержаться.

Вскоре они покинули тот переулок и очутились возле широкой детской площадки. В том месте всегда было очень шумно, поскольку там обычно целый день напролет бегали неугомонные и кричащие дети абсолютно разных возрастов, но сейчас на улице стоял поздний вечер, и поэтому площадка оказалась на редкость тихой и спокойной. Андрею оставалось только пересечь ее, чтобы приблизиться к подъезду своего дома, но его задержали, так как неожиданно в нескольких метрах от него раздался до боли знакомый ему голос:

– Андрей? Саша?

Ребята обернулись и увидели Александра Степановича, их школьного учителя алгебры и геометрии, играющего в красно-белые шахматы с каким-то мужчиной, сидя на лавочке под одиноким горящим уличным столбом.

– Вы... живы?! – с придыханием добавил он, разглядывая изорванную и покрытую запекшейся кровью одежду молодых людей.

Лениво приблизившись к учителю, юноша скептически посмотрел на него сверху вниз и довольно настойчивым голосом спросил:

– А откуда вы знаете, что мы должны были быть... неживыми?

Учитель ничего не ответил, а только виновато отвел глаза, взглянув на картонное шахматное поле, и сделал ход конем.

– Вы с ними заодно, да? – устало продолжил Андрей, сложив на груди руки. – Может, расскажите нам все, что знаете!

– Вообще-то мне нельзя этого делать. Я не должен... – начал тот, вовсе не желая поднимать данную тему, так как он буквально совсем недавно нашел в себе силы окончательно смириться со всей этой историей и больше не хотел думать об этом. Он даже пожалел, что вообще заговорил с ребятами.

– Да ладно! – его резко перебил сидящий рядом мужчина. – Уж если ты мне все рассказал, то они-то вдвойне обязаны знать. Как ни как, а в первую очередь это их касается.

Но Александр Степанович заговорил не сразу. Он почти целую минуту молчал, собираясь с мыслями, боясь поднять на своих учеников глаза.

– Это случилось на выпускном... – в полголоса забормотал он. – Пока вы праздновали, к нам пришли люди из правительства...

– Знаю, – неожиданно вставил Андрей. – Это я – дурак – сам их тогда в учительскую направил.

В этот момент мужчина все-таки взглянул на тех, с кем разговаривал. А они же на него не смотрели. Девушка отрешенно взирала куда-то себе под ноги, а юноша уставился на ночное небо.

– Они предоставили документы, согласно которым правительство имело полное право вас... забрать, – продолжил Александр Степанович. – Я не знаю, зачем вы им были так необходимы, но...

– Необходимы, значит, – шмыгнув носом, повторил Андрей.

– Да. – Учитель снова поник головой. – Они хотели вас забрать согласно недавно принятому закону «О привлечении подростков в целях тайных правительственных операций». Я узнавал. Такой закон действительно существует. И все бы ничего, если бы не... – Он запнулся, не зная как бы более правильно изложить свою мысль. – По тем документам, что они нам предъявили... вы им были нужны не в качестве солдат, а в качестве... статистов.

Абитуриенты молча переглянулись, не зная, что на это вообще можно ответить, однако при этом уже не были удивленны.

– Возможно, они собирались проводить над вами какие-то медицинские или военные эксперименты. Я не знаю, – говорил Александр Степанович. – Но, так или иначе, я был против этого. Шаронов... царство ему небесное... – добавил он, вспомнив о директоре школы и позабыв о том, что самоубийцы в рай не попадают, – тоже не желал, чтобы вас забирали. Он был готов даже предложить им каких-нибудь других ребят, кого угодно... лишь бы не отдавать им вас, но... – Учитель сделал глубокий вздох. – Настасья Юрьевна, когда изучила дело, почему-то дала добро... и, как классный руководитель даже настояла на том, чтобы забрали именно всех вас... выпускной класс «А».

– Настасья Юрьевна? – непонимающе переспросила девушка. – Но почему?

Александр Степанович не знал. А вот Андрей догадывался.

– Нам, разумеется, запретили кому-либо об этом рассказывать, – продолжил учитель. – И было бы чего рассказывать! Но как бы там ни было... два дня назад я сам подал заявление... уволился. Не желаю больше иметь со школой и со всей этой системой ничего общего! – Он сделал короткую паузу, а через несколько секунд с какой-то явной радостью в глазах посмотрел на своих учеников и добавил: – Но ведь вы живы, и это главное! А то ведь мы вас всех уже похоронили, – Он немного призадумался. – А где остальные? Анзор, Толик, Ася, Аномин... и кто еще там был с вами?

– Их нет, – холодно ответил Андрей. – Вы их похоронили.

Не зная, что ответить и стоит ли вообще отвечать, Александр Степанович снова отвел взгляд и закрыл лицо ладонью, выражая никому ненужную скорбь и сожаление. Однако уже через полминуты он выбросил все эти мысли из головы и уставился на шахматную доску, ясно давая понять, что он, по сути, не имеет никакого отношения к исчезновению и смерти выпускников, да и вообще не желает более об этом говорить, к тому же он и так уже сказал все, что ему было известно.

А Александра тем временем повернула голову и увидела, что у того незнакомого ей мужчины, с которым ее учитель сидел на лавочке, не было обеих ног, как будто ему их отрезали от самого колена.

– Ой, – тихо начала она, – так вы и есть тот человек, о котором в нашей школе ходят легенды?

– Что за легенды? – Он удивленно поднял на девушку глаза.

– Ну... говорят, что когда-то давно был парень, который во время дуэли на рельсах потерял обе ноги. Это... были вы? – спросила Александра, ощущая легкий дискомфорт задавая подобный вопрос.

– Да, было дело, – улыбнулся он с легкой ностальгией в голосе, после чего пододвинул на шахматном поле белую пешку, пробив ею оборону красных фигур и поставив сопернику мат. – И вы не поверите, а ведь это он меня тогда вызвал на рельсы. – Мужчина бросил взгляд на Александра Степановича.

– И не просто так, а из-за девушки! – уточнил учитель.

– Верно! Из-за девушки. И где, интересно знать, она сейчас? Мы ее с окончания школы больше и не видели-то никогда. Каждый разошелся в разные стороны. У каждого теперь своя жизнь. Как ее вообще звали? Марина?

– Маруся! – его поправил Степанович.

– Точно! Маруся... Маша!

Андрей, слушая все это, ехидно усмехнулся и проговорил:

– А я ведь тоже с поездами играл, вставал на рельсы, испытывал удачу...

– Ну, – задумался безногий мужчина, – в следующий раз будешь умнее!

– Вы тоже, – ответил юноша.

И вскоре, понимая, что более нет смысла тратить на этих людей свое время, Андрей продолжил шагать дальше, пересекая темную детскую площадку по диагонали. А Александра, шагающая в метре от своего одноклассника, периодически оглядываясь на тех мужчин, которые только что начали новую партию в шахматы, как-то озадаченно скривила лицо и прошептала:

– После всего, что между ними произошло... как они вообще могут общаться друг с другом, и уж тем более смотреть друг другу в глаза?

Юноша на этот вполне риторический вопрос тоже оглянулся, неохотно бросив взгляд на Александра Степановича, и, вспоминая свой личный конфликт с пареньком по фамилии Андреев, устало ответил:

– Время исцеляет любой идиотизм. С ранами же все немного сложнее. Но меня больше беспокоит другое. Как после всего случившегося он может смотреть в глаза нам?

Договорив эти слова, перед взором юноши показался очень красивый ярко-красный автомобиль западного производства, новенький, как будто его только на этой неделе доставили с конвейера. Юноша просто не мог не обратить внимание на это привлекательное транспортное средство, так как именно о такой машине всегда мечтал его отец. Андрея также задело еще и то, что этот автомобиль был припаркован ни где-нибудь, а именно на той стоянке, где обычно парковались его родители. Все в округе знали, что это было излюбленным местом его семьи, поэтому лишний раз старались там машину не ставить. И юноша бы еще мог предположить, что это транспортное средство принадлежало его соседям или каким-нибудь господам, приехавших сюда к кому-то в гости, но, даже особо не заглядывая в салон, он уже отчетливо увидел там тот самый христианский талисман, висящий под зеркалом заднего вида, который некогда висел в старенькой «Ладе» его отца.

Оказавшись у подъезда своего дома, звонить в домофон Андрей даже и не подумал. Его семья жила на втором этаже, и каждый раз когда он поздно возвращался с вечеринок, он, чтобы не будить сестренку и не беспокоить родителей, проникал в квартиру через окно, забираясь по водосточной трубе.

– Жди здесь! – настойчиво сказал он Александре, не желая, чтобы та шла к себе домой в одиночку.

И хотя девушка жила прямо за углом, она все-таки согласилась подождать того, с кем проделала такой огромный путь.

Оглянувшись по сторонам и удостоверившись, что на тихой и плохо освещаемой улице, кроме них, больше никого нет, Андрей принялся карабкаться вверх по стене. Поднявшись по слегка поскрипывающей трубе до окна второго этажа, юноша, как и ожидал, увидел открытую форточку, что было более чем естественным при такой жаре. Аккуратно просунув руку, Андрей, даже не гладя, на ощупь открыл окно и ловко забрался в темное помещение.

Он обнаружил себя в так называемой детской комнате, в комнате, в которой жила его младшая сестра и в которой жил он сам. В миг, когда он там очутился, им овладело какое-то странное и неуютное ощущение, поскольку его кровать, письменный стол, настенные плакаты, да и вообще все его личные вещи были куда-то вынесены, а, возможно, даже и выброшены. И из-за этого столь привычная и родная ему комната казалась наполовину пустой, хотя, по правде говоря, она таковой и являлась.

А вот вещи его сестры были на месте, впрочем, как и она сама. На удобной и мягкой кровати в углу комнаты лежала тринадцатилетняя светловолосая девчушка. Она, услышав шорох, тут же перевернулась на другой бок и, будучи слишком сонной для того, чтобы соображать трезво, тихо по привычке прошептала ту самую фразу, которую произносила каждый раз, когда Андрей возвращался домой после полуночи и тем самым невольно ее будил:

– Ты опять так поздно...

– Да ладно... Спи! – не менее тихо промолвил он именно той интонацией, которой всегда отвечал сестре в подобных ситуациях.

И та, как это всегда бывало, снова погрузилась в сон, даже и не подумав о том, что ее родители да и она сама, уже целую неделю считали Андрея мертвым.

Юноша, стараясь не шуметь, осторожно прошел на кухню и увидел, что в ней буквально на днях начали делать капитальный ремонт. Его мама часто закатывала скандалы, упрекая отца семейства в том, что тот мало зарабатывал и никак не мог накопить деньги на реставрацию квартиры и, в частности, кухни, где она и проводила большую часть своего времени. И вот, видимо, сейчас в их семье такие деньги наконец-то появились.

С одной стороны, Андрей был рад, что мечты его родителей воплощались, но с другой стороны, он был разгневан, ибо знал цену.

– Ни сорок, ни даже девять дней не прождали, а уже ремонт, блин... – юноша недовольно прошептал самому себе.

Он открыл холодильник, достал оттуда бутылку молока и, утоляя жажду, принялся жадно пить ледяной напиток прямо из горла бутылки, даже не обращая внимание на то, что он проливал жидкость на пол. Затем Андрей прошелся сквозь темноту по коридору и через слегка приоткрытую дверь заглянул в спальню родителей, в которой тоже, судя по всему, планировался ремонт, так как большая часть мебели была либо переставлена, либо куда-то убрана. Его отец и мать беззаботно спали, и юноша не стал их будить, хотя ему было, что им сказать.

Возвращаясь в детскую комнату, он заметил, что в квартире исчезли все его фотоснимки, которые совсем недавно висели на стенах вместе с другими семейными фотографиями, из-за чего складывалось такое ощущение, что Андрея просто хотели забыть, как будто его стерли или же он вовсе никогда не существовал. Единственное изображение с самим собой, которое он смог найти, был портрет, сделанный месяц назад на память для школьной стены выпускников. Этот фотоснимок стоял на письменном столе сестры Андрея и имел черную траурную ленточку, проведенную по диагонали в нижнем правом углу рамки.

Паренек, взяв в руки портрет, посмотрел на самого себя, переосмысляя все, что с ним и его друзьями произошло за эти дни. И в этот момент он осознал, что он более не испытывает ни гнева, ни ненависти, ни чего-либо еще ни к своим родителям, ни к тем, кто был виновником его трагедии. Какие-либо чувства покинули его, как будто он и вправду был уже мертв, и сейчас это был не Андрей, а лишь его безмолвный призрак.

Через несколько секунд юноша решился покинуть квартиру, в которой, судя по всему, кроме сестры, его больше никто не ждал, но в последний момент он все же немного задержался. На письменном столе среди разбросанных фломастеров и карандашей Андрей случайно увидел открытую тетрадку, в которой красивым почерком были прописаны готовые упражнения по английскому языку, а перевернув страницу заметил поверх синих чернил красные пометки знакомого ему педагога. И тогда он вспомнил, что его сестра уже несколько месяцев брала дополнительные уроки английского языка у его классного руководителя Настасьи Юрьевны, приходя к ней домой каждую субботу. Сейчас же была пятница (хотя настенные часы в комнате говорили, что суббота уже началась, так как полночь давно миновала).

Андрей знал, что этим утром его сестренка встретится с Настасьей Юрьевной и отдаст ей тетрадку для проверки домашнего задания, и поэтому он принялся торопливо искать какую-нибудь ручку, желая оставить своей учительнице короткое послание. Схватив перо с черными чернилами – теми самыми, которыми он обычно писал в школе, из-за чего педагоги постоянно возмущались, ибо требовали от своих учеников только синий цвет, – Андрей, по своей привычке оставляя на листе большие кляксы, прямо под законченным домашним заданием своим кривым и очень своеобразным почерком оставил небольшое сообщение:

«Настасья Юрьевна, спасибо за то, что сделали из меня настоящего мужчину!»

Автографа он не оставил, а только исправил явную ошибку в домашней работе сестренки и поместил тетрадку в ее портфель, чтобы она даже не подумала перепроверять свою работу, перед тем как идти на урок. Затем он очень осторожно и нежно поцеловал спящую красавицу в лоб, прощаясь с ней навсегда, и, не теряя больше ни секунды, полез обратно через окно.

В тот же день сестра Андрея встретилась с Настасьей Юрьевной и отдала ей тетрадь. У них прошел самый обычный урок, будто бы все было в полном порядке, и, по сути, так оно и было. А когда вечером наступившего дня настал час для домашней работы самого педагога, а точнее для проверки тетрадей учеников, Настасья Юрьевна с ужасом обнаружила эту надпись, оставленную черными чернилами. Прочитав ее, она конечно же вспомнила о событиях, произошедших на выпускном, и о ее последнем разговоре с Андреем на крыше школьного здания.

Что творилось в голове учительницы английского языка дальше, не знает никто, однако точно известно, что уже в тот же вечер она повесилась.

– Ну что? Как там... – осторожно начала заждавшаяся Александра, когда, покинув квартиру и спустившись на улицу по водосточной трубе, Андрей неторопливо прошел мимо нее.

Он проигнорировал вопрос девушки и, ускоряя шаг, с каждой секундой становясь все более решительным, приблизился к тому ярко-красному и очень дорогому автомобилю, затем подхватил с земли тяжелую металлическую арматуру и, не раздумывая, изо всех сил ударил ею по переднему стеклу этой совсем новой машины. Крошечные осколки мгновенно разлетелись в разные стороны. Загудела монотонная сирена.

И для Александры все стало понятно и без лишних слов, что же именно Андрей мог увидеть у себя дома.

Юноша незамедлительно ударил по машине еще раз, оставив глубокую вмятину на капоте. Потом раздался еще один громкий треск, и на сей раз разбилось боковое зеркало. Затем Андрей ударил еще, а потом еще... и еще...

Некогда красивый и новый автомобиль превращался в нечто деформированное и изуродованное. Молодой человек с бледнеющим лицом так и продолжал бы ломать это транспортное средство, но уже заметил, как в окне его квартиры зажегся свет. Демонстративно стукнув по машине в последний раз, зная, что на него смотрят, Андрей выронил арматуру из рук и театрально развел руками, глядя на свои родные окна.

А через несколько секунд он уже начал бежать без оглядки, понимая, что его родители вот-вот выбегут на улицу в надежде поймать хулигана. И Александра, медленно осознавав, что она тоже является невольной соучастницей этого деструктивного акта, испуганно помчалась за одноклассником.

Как только подростки скрылись в ночи, из подъезда выбежали отец и мать Андрея, наспех одетые в ночные халаты.

– Вот сволочи! – кричал мужчина. – Найду – урою!

– Я говорила! Говорила: машину в гараже оставить! Нет же! Хотел перед всем районом выпендриться! – ругалась женщина с бигудями в волосах.

– Лично закопаю! – неугомонно твердил тот, надеясь, что юноша, разбивший его автомобиль, все еще где-то рядом и слышит эти слова. – Своими руками задушу, скотина!

– Да... задушишь! Да ты даже догнать его не можешь... мужик называется...

– Козлы, твою мать! – продолжал он, разглядывая трещины на стекле и вмятины на капоте.

– Что козлы?! Сам виноват! Никогда меня не слушаешь, когда тебе... – безостановочно говорила женщина, комментируя каждое слово своего мужа.

– Ага! Я тебя один раз послушал! Да я ненавижу эту машину!

Он схватил ту самую арматуру, которой две минуты назад ломали его транспортное средство, и из-за всех сил теперь уже сам ударил по боковому окну, разбив тонированное стекло в дребезги.

– Ты чего? – затаив дыхание и выпучив глаза, проронила женщина, опасаясь, что сейчас и ей достанется.

– Делаю то, что мы с тобой воистину заслуживаем. Да я даже благодарен этим подонкам.

Он замахнулся тяжелой палкой еще раз, но жена его тут же остановила.

– Не знаю, как ты... а я так жить не могу, – тихо прохрипел отец Андрея. – Я не могу делать вид, что все у нас в порядке... Я не могу об этом не думать...

– А чего ты хотел? – все также язвительно продолжила она. – Тебя никто не заставлял подписывать те документы! Мог бы и...

– Меня никто не заставлял?! – разгневанно переспросил он. – А кто хотел ремонт в квартире? Кто хотел новую спальню? Деньги? Уверенность в завтрашнем дне? Новую жизнь, как в сказке или как, черт тебя дери, в твоем, мать его, телевизоре?

Та воздержалась от ответа, ибо она-то первая подписала бумаги, когда правительственные агенты им вкратце рассказали, чего же именно они хотят, а главное, за какую компенсацию.

И тогда мужчина после нескольких секунд молчания наконец-то выключил громкую и надоедливую сирену, гудящую на всю улицу, и, продолжая смотреть на то, во что превратилась его красная машина, тихо заявил:

– И вообще... Мне почему-то кажется, что Андрей жив и что это сделал либо он сам, либо его друзья. Будь я на его месте, я бы так и...

– Ты же знаешь, что это невозможно! Наш сын мертв! – вставила женщина на сей раз уже более спокойным голосом, как бы намекая на то, что им пора возвращаться домой, поскольку что-либо сделать с автомобилем они сейчас все равно были не силах. – Ты же читал документы, – продолжила она. – Знаешь, что его должны были...

– Да знаю! – недовольно, но при этом с явным смирением ответил мужчина, направившись к своему подъезду. – Так или иначе... я рад, что эти ублюдки разбили машину.

– Это еще почему?

– Да потому, что в очередной раз напомнили мне о том, какая же ты сука!

Они вернулись домой и продолжили свою жизнь, стараясь делать вид, что у них хорошая и полноценная семья, какой ей и следует быть.

А тем временем Андрей с опустошенными и холодными глазами шел по темной плохо освещаемой улице. Куда именно он шагал, проходя под тусклыми уличными фонарями, он не знал и даже не думал об этом, так как его ноги сами вели его по тихой и пустой дороге.

– Что? Что произошло? Поговори со мной! – непонимающе произносила Александра, идущая за юношей, пытаясь получить от него хоть какие-нибудь ответы.

Но тот молчал.

Он не мог поверить, что его родители, которых он всегда считал самими безупречными и правильными людьми во всем мире, были способны с ним так поступить. Он воспринимал их богами, своей личной святыней, а они обменяли его на собственное благополучие.

– Адмирал говорил правду, да? – неожиданно спросила девушка. – Нас купили? Всех нас...

Андрей не выдержал данного вопроса. Он резко остановился и, повернувшись к однокласснице, истерически, задыхаясь от нехватки кислорода в легких, прокричал:

– Чего ты за мной идешь?! Чего тебе от меня надо?! Давай, беги к своим родителям! Они тебя тоже небось заждались уже все! Который день не спят... волнуются! Спрашивают: куда же их чадо подевалось? Давай! – Он махнул рукой, прогоняя ее от себя.

– Не хочу я туда идти! – мгновенно навзрыд ответила девушка, боясь теперь даже представить, что же именно могло ждать ее дома.

– А за мной-то ты, какого черта, тащишься? – все также злобно выкрикнул Андрей. – Что я вообще с тобой вожусь?! Оставь меня в покое!

Он повернулся к ней спиной и, засунув руки в карманы брюк, продолжил торопливо шагать по мрачной улице, растворяясь во тьме, оставив Александру одну под одиноким столбом.

Минут через пять горячая голова юноши начала остывать. Он приподнял глаза и увидел перед собой знакомые места. Ноги сами привели Андрея к школе, в которой он учился и в которой он и его одноклассники так и не завершили свой прощальный белый вальс.

Пройдя мимо автозаправки, где в течение учебного года после уроков собирались старшеклассники, юноша приблизился к забору школьной территории. Перелезть через высокую ограду было не самым легким делом, и поэтому он просто обошел местность с другой стороны, проникнув на территорию через небезызвестную для учеников брешь в ограждении.

Подойдя к зданию, Андрей без каких-либо колебаний выбил локтем окно кабинета труда на первом этаже и проник внутрь. А там без особых усилий выломал запертую снаружи дверь и очутился в длинном, темном и очень родном ему школьном коридоре, по которому он совсем недавно бегал беззаботным мальчишкой, догоняя улыбающихся друзей и бросая по лестницам свой набитый учебниками тяжелый портфель.

Зачем он вообще сюда явился, Андрей не мог объяснить даже самому себе. Но, так или иначе, ему в ту ночь все равно идти было некуда. Устало шагая по пустым и знакомым коридорам, слушая голоса в своей голове, приходящие к нему из мимолетных воспоминаний, юноша пытался собраться с мыслями и понять, что же он сделал в своей жизни такого, чтобы заслужить все то, через что ему пришлось пройти. Но ответа Андрей так и не находил.

Вскоре он сам того не заметил, как оказался возле кабинета английского языка, дверь которого не была закрытой на ключ, ибо ее совсем недавно сломал Аристотель, со злостью ударив по ней кулаком, когда учительница из-за его прогулов снизила ему в аттестате оценку. Андрей вошел в пустой и мрачный кабинет и сел за свою парту, ностальгируя о минувших днях, когда в его наивной голове еще были какие-то мечты и надежды на «прекрасное далеко». Выглянув в окно, он не увидел там ничего, кроме ночной темноты. А слегка повернув голову заметил веселую надпись на доске, оставленную его одноклассниками.

– Arrivederci, придурки! – вслух прочитал Андрей, и ему стало грустно, так как он вспомнил праздник, посвященный последнему звонку, на котором все ребята его класса читали друг другу заученные полные театрализованного пафоса прощальные слова, даже не догадываясь, что они действительно прощаются друг с другом... и на сей раз навсегда.

Слегка призадумавшись, юноша схватил с учительского стола толстый красный фломастер и, покинув учебный кабинет, направился в центральный холл, где была так называемая стена выпускников, на которой висели черно-белые фотографии всех учеников, которые когда-либо заканчивали эту школу. Молодой человек приблизился к данной стене и заметил фотографию своего класса, которую они повесили здесь прямо перед началом выпускных экзаменов.

Глядя на улыбающихся ребят, понимая, что он больше никогда уже не увидит их улыбки воочию, Андрей не без горьких эмоций принялся красным фломастером крест-накрест перечеркивать лица всем этим девушкам и парням, которые погибали прямо на его глазах. Дойдя до своего собственного лица, юноша невольно пустил слезу, поскольку поставил крест и на нем. А через несколько секунд посмотрев на фотографию более трезвым взглядом, заметил, что он зачеркнул всех, кто был на изображении... всех, кроме их классного руководителя Настасьи Юрьевны, грациозно стоящей в самом центре фотоснимка.

Бросив фломастер на пол, Андрею показалось, что он был в здании не один. Поначалу ему послышался какой-то отдаленный детский смех, заставивший его невольно обернуться, а потом ему краем глаза даже привиделась какая-то убегающая тень, которая исчезла в темноте помещения так же неожиданно, как и появилась. Пытаясь понять источник этого мимолетного образа, молодой человек принялся туда-сюда бегать по школьным этажам, сам не понимая, чего же именно он пытается догнать: какого-то реального человека, призрака из прошлого или же просто игру своего воспаленного воображения.

Андрей мчался, словно сумасшедший, не желая отпускать от себя это нечто. Каждый раз оборачиваясь через плечо, он замечал, как оно тут же скрывалось прямо за углом, но стоило пареньку завернуть за тот угол, как он видел, что там вовсе ничего нет. Однако уже через секунду ему начинало казаться, что оно, возможно, прячется за следующим углом... а потом за следующим... и за следующим.

Но где бы юноша ни искал, он так и не находил то, что от него убегало.

Он ветром пронесся возле кабинетов начальных классов, где на стенах висели корявые детские рисунки. Затем он, сам того не заметив, промчался возле туалетных комнат, в одной из кабинок которых он и другие мальчишки когда-то так внимательно разглядывали игральные карты с изображениями обнаженных женщин, которые там случайно оставил кто-то из старшеклассников. Андрей также пробежал мимо кабинета химии, где в девятом классе ему впервые девушка позволила себя поцеловать; вот только он уже не помнил ее полного имени, так как она недолго проучилась в их школе. А пройдя чуть дальше, юноша заметил в нескольких метрах от себя личные шкафчики учеников и центральную раздевалку, в которой он когда-то очень серьезно подрался с пареньком из параллельного класса. Продолжая свой бег, Андрей пронесся возле актового зала, в котором он совсем недавно, будучи главным школьным диск-жокеем, устраивал незабываемые дискотеки, на одной из которых он в девятом классе и встретил свою возлюбленную Анжелу.

И тогда, бегая по длинным коридорам своей школы и переполняясь потоком ностальгических воспоминаний, он осознал, что то, чего он так отчаянно пытался догнать, было ни чем иным, как уходящим от него детством.

Он бежал не за чем-то материальным, а за собственным желанием вновь оказаться в прошлом, ибо с того момента, как он проник в здание школы (да и вообще вернулся в Астрахань), его начало сводить с ума неописуемое ощущение того, что в этих родных местах теперь уже все воспринималось как-то иначе, как будто раньше было лучше, а сейчас он был здесь явно лишним человеком, ведь он просто-напросто все это давно перерос.

Замедляя шаг, юноша заметил собственное отражение в висящем на стене зеркале. Однако приглядевшись, он увидел в нем себя не таким, каким он был сию минуту, а таким, каким он впервые пошел в первый класс, беззаботным и улыбающимся, с огромным портфелем на плечах. Этот шестилетний паренек по ту сторону зазеркалья игриво подмигнул Андрею и через мгновение принялся куда-то убегать, своим мимолетным смехом ясно давая понять, что тот его уже никогда не сможет догнать.

Протянув руку, пальцы Андрея соприкоснулись с зеркалом, сквозь которое пройти было невозможно, как бы сильно тот ни желал поймать исчезающего мальчишку. И в миг, когда юноша ощутил легкую прохладу от прикосновения с зеркальной поверхностью, поток иллюзий бесследно испарился, и молодой человек заметил, что он находится возле лестницы, ведущей на крышу школьного здания.

Неторопливо поднявшись наверх и отдернув тяжелый затвор двери, он оказался под открытым звездным небом, на горизонте которого уже начинали рисоваться первые проблески рассвета. Пройдя по крыше, Андрей подошел к тому самому месту, с которого открывался чудесный вид на город и конечно же на школьную площадку, где он и его друзья совсем недавно отмечали выпускной. Но в отличие от того прошлого раза, когда он стоял на этой точке, сейчас над его головой не блестели искры салюта и не играла громкая музыка, которая отдаленным эхом разносилась по всему кварталу. Сейчас все было тихим и спокойным... неуютным и одиноким.

Молодой человек в своем грязном и почерневшем от крови парадном костюме молча смотрел сверху вниз на широкий двор, не переставая вспоминать свой класс и все те мгновения, которые они вместе пережили и которые кто-то из них пережить так и не смог.

И тогда Андрей понял, что делать ему в этом городе было больше нечего. Его здесь ничего не держало, и его здесь никто не ждал. И в потоке этих мыслей он подумал о той единственной, которая еще придавала его жизни хоть какой-то смысл.

Он вспомнил об Анжеле.

Да вот только воспоминания о ней в эту секунду вызвали не радость, а какую-то пугающую дрожь, ведь он не видел свою возлюбленную уже так давно, что начал даже забывать звучание ее голоса.

– Андрей? – неожиданно произнесла какая-то девушка, появившаяся прямо за его спиной.

Юноша мгновенно обернулся и увидел позади себя вовсе не Анжелу, о которой думал в тот момент, и даже не Настасью Юрьевну, которая точно таким же образом подошла к нему на выпускном вечере. Нет. В этот раз это была Александра.

Она, несмотря на все те годы, которые проучилась в этом здании, еще ни разу сюда не поднималась (так как учителя запрещали ученикам здесь находиться), и поэтому, не зная, насколько опасна эта крыша, предпочла остаться у двери.

 – Что ты здесь делаешь? – холодно спросил Андрей, отвернувшись от девушки и продолжив смотреть на тихий ночной город.

– Я... не знаю, – робко ответила Александра. – Я просто шла за тобой. Я... боюсь идти домой. Боюсь даже представить, что я там увижу! Я не пошла туда...

– И правильно сделала, – хрипло вставил юноша, поникнув головой.

– А что ты здесь делаешь? – Она криво посмотрела на паренька, стоящего у самого края. – Разбил стекло, залез на крышу... Надеюсь не собираешься прыгать?

Андрей криво усмехнулся.

– Хуже! Я собираюсь ехать в Москву! – уверенно ответил он, вспомнив о том, что предложение тех политических активистов все еще оставалось в силе. – Я присоединюсь к «нашим» повстанцам!

– Ты с ума что ль сошел?! – тут же начала девушка, вспомнив, как те террористы убили ее друзей и чуть было не убили и не изнасиловали ее саму.

Но тот не ответил, однако ясно дал понять, что не изменит своего решения, к тому же менять его было попросту не на что. И тогда Александра, которая, как и Андрей, тоже ощущала себя в этом городе лишней и которой тоже было больше некуда идти, поведала о том, что, если он отправится в столицу, то она поедет вместе с ним. После всего, через что они прошли, ей теперь уже было абсолютно безразлично, в каком направлении держать путь. Ей хотелось просто двигаться вперед, и она была готова направиться куда угодно, лишь бы уехать отсюда, поскольку понимала, что и она здесь тоже никому не нужна.

Андрей, конечно, не хотел быть, как он говорил, чьей-то нянькой, ведь за эти самые долгие дни в своей жизни устал возиться с Александрой, но при этом он и не хотел ограничивать ее в выборе, которого они и так были практически лишены. А посему не стал ее отговаривать. К тому же ему было приятно осознавать, что рядом с ним будет человек, который его понимает, как никто другой, ибо весь этот долгий и нелегкий путь они прошли вместе.

– Эй! А это еще что такое?! – неожиданно со стороны двора прозвучал сиплый голос старого охранника школы.

Он, прогуливаясь по территории, заметил силуэты на крыше здания и побежал ловить нарушителей. И хотя Андрей и Александра хорошо знали этого охранника, так как видели его почти каждый день, они все-таки предпочли не попадаться в его руки, ведь как бы там ни было, а находиться на территории школы в этот час было как минимум запрещено, не говоря уже о том, что они разбили окно.

Так и не дождавшись рассвета, подростки, взявшись за руки, бегом убрались с крыши и, сметая все на своем пути, помчались обратно в кабинет уроков труда, который располагался в другом конце здания школы. Когда они оказались на первом этаже, охранник их уже ждал, но угнаться за молодежью он был не в силах. Те очень ловко перехитрили мужчину, оббежав его по параллельному коридору. А к тому моменту, когда тот, ориентируясь на топот шагов, наконец-то понял, где же именно скрываются нарушители и в каком направлении они движутся, те уже добрались до нужного кабинета. Охранник ринулся за ними, удивив подростков своим запасом ругательных слов, которых они от него никак не ожидали, но пройти через дверь он так и не смог. Андрей, мгновенно забаррикадировал ее партами и тяжелым станком для полировки дерева, который стоял в углу трудового кабинета.

Александра в ту же минуту попыталась перелезть через разбитое окно. Но из-за ее порванного некогда пышного и белого платья она была очень медлительной, и тогда юноша пролез первым, после чего сразу же помог спрыгнуть с невысокого окна и Александре. Держась за руки, они помчались к дырявому забору и незамедлительно покинули территорию школы, с игривой и ностальгирующей улыбкой на лицах пытаясь отдышаться после столь волнительной и неожиданной пробежки, напомнившей им детство.

В этот момент им даже захотелось обнять друг друга, но мимолетное влечение тут же развеялось, так как Андрей не Артист, а Александра не Анжела. И вспомнив об этом, их глаза вновь переполнились нестерпимой горечью и отчаянием.

А через несколько часов абитуриенты пришли к вокзалу, где, как сказал им Амин, и находилась та самая команда политических активистов. Эти смуглые и бородатые мужчины в ожидании поезда сидели на своих сумках в самом неприметном месте, стараясь не привлекать к себе внимание и просто слиться с толпой, дабы не вызывать подозрений у местной охраны. И особого труда им это не составляло, поскольку зарубежных лиц на очень людном вокзале было немало (и все они тоже собирались ни куда-нибудь, а именно в Москву, как будто, кроме этого мегаполиса, в России больше и не существовало других городов). И хотя Амин сам поведал Андрею о том, что тот сможет их здесь найти, он почему-то совсем не ожидал и даже не надеялся, что юноша пожелает к ним присоединиться после всего случившегося, а посему они его не ждали. К тому же в связи с неожиданными событиями, произошедшими этой ночью, они уже были готовы покидать Астрахань не первом же поезде и как можно скорее ехать в Москву.

– Наш лидер и наставник мертв! – стараясь не показывать эмоций, поведал Амин, когда Андрей заявил, что готов отправиться с ними. – Об этом говорят все СМИ, – продолжил смуглый мужчина. – Это самая обсуждаемая новость во всем мире после смерти вашего президента.

– Наш президент умер? – удивилась Александра, но ее реплику проигнорировали, ведь данная новость была уже недельной давности.

– Этой ночью на Абдула Назид-Эва и на остальную часть нашей команды напал элитный спецназ, – говорил Амин. – Даже странно, что они не сделали этого раньше. Они могли нас уничтожить, еще когда вас отправляли на разведку... или зачем еще вы им были нужны? – Небритый мужчина немного призадумался, но потом, выбросив посторонние мысли из головы, холодно продолжил: – Так или иначе... наши люди попали в засаду. Никто не выжил. Местонахождение Абдула было давно известно нашим врагам. За нами следили еще задолго до того, как вы пришли. Но мы были уверены, что пока наш лидер находится в Абхазии, российские солдаты его трогать не будут, ибо, пока он там, у россиян был хороший предлог делать с той страной все, чего они хотят. – Амин тяжело вздохнул. – Но, видимо, мы им надоели. И это все, что осталось от нашей команды... мы и еще несколько наших людей в Москве. Поэтому я рад, что ты будешь с нами! Нам нужны храбрые ребята! – Он затянул легкую паузу. – Ваш президент и наш лидер мертвы, но это не конец войне! Наша цель остается прежней! Мы должны завершить начатое!

– Я готов пойти с вами и даже стать частью вашего сопротивления, если придется, – устало произнес Андрей. – Но я делаю это вовсе не из-за каких-то там политических убеждений или же из-за желания мести. Я еду в Москву найти любимого мне человека. И я ее найду, даже если мне предстоит перевернуть весь город вверх дном.

Амин не ответил, а только одобрительно кивнул, давая понять, что не будет ему препятствовать и по возможности даже постарается помочь.

Остальные мужчины из этой команды охотно приняли к себе абитуриентов, начав договариваться с проводниками своего вагона, упрашивая их и давая им взятки, чтобы этих двух несовершеннолетних подростков, не имеющих при себе документов, все-таки пустили на поезд. И обладая солидной суммой денег, которую политические активисты всегда носили с собой для подобных или же похожих случаев, они без труда смогли найти общий язык с кондукторами.

И когда задерживающийся поезд наконец-то тронулся в путь, Андрей и Александра уже были в нем, направляясь навстречу своей судьбе подальше от прошлого и шокирующих воспоминаний, зная, что их жизни уже никогда не будут прежними.

А остальные выжившие ребята из их класса, коими оставались только Артист и Аист, в скором времени тоже прибыли в Москву. Они, покинув территорию Абхазии, не стали возвращаться в свой родной провинциальный город, а сразу направились в столицу, в надежде начать там новую жизнь... или же завершить старую.

Передвигались они автостопом, и путь их был нелегким. Из-за внешнего вида подростков, и, в частности, из-за их грязных и окровавленных одежд и того, что они уже очень давно не мылись, поймать попутный транспорт для них было не из самых легких задач. Однако время от времени им все же удавалось уговорить какого-нибудь дальнобойщика, который довозил их до того или иного поселения, где ребятам приходилось искать новый транспорт.

На протяжении всего пути Артист и Аист, останавливаясь в незнакомых городках и деревушках, были вынуждены попрошайничать, побираться, а иногда даже и воровать, чтобы им было чем питаться. При первой же возможности они украли чистую одежду, которую кто-то повесил во дворе сушиться, так как их праздничные и, главное, запачканные в крови костюмы могли легко привлекать внимание представителей дорожно-патрульной службы, которых подростки встречали чуть ли не на каждом перекрестке. А придумывать оправдания своего внешнего вида и наличия опасного огнестрельного оружия, замотанного в старые тряпки от посторонних глаз, юношам хотелось менее всего.

Но второго августа какой-то молчаливый и не задающий лишних вопросов мужчина бурятской внешности все-таки привез абитуриентов в Москву.

Оказавшись на центральных улицах столицы, где между высоких зданий на широких проспектах гудели разноцветные автомобили, образуя бесконечные пробки, где всюду галопом проносились люди всевозможных возрастов и телосложений и где стоял тяжелый смог, от которого было трудно дышать, юноши ощутили себя еще более одинокими, маленькими и ничтожными, чем даже в то время, когда они были в горах.

Аист, проходя мимо очередной зеркальной витрины магазина бессмысленных, но хорошо разрекламированных товаров, вгляделся в собственное отражение и с ужасом в глазах заметил, что он, будучи тем, кому еще только полгода назад исполнилось восемнадцать лет, уже давно поседел. И хотя лицо и тело крупного паренька все еще были юными, его волосы и его опечаленный взгляд теперь казались такими, будто за свои годы он уже прожил более чем одну земную жизнь.

Куда бы абитуриенты в тот день ни шли, в столице всюду виднелись толпы мужчин в военных камуфляжах, полосатых тельняшках и что самое важное в синих беретах на головах. Все эти представители воздушно-десантных войск, отмечая свой профессиональный праздник и собираясь толпами, что-то кричали, пили пиво из горла бутылок и пели песни под гитару на военную тематику, тем самым романтизируя войну. Кто-то из них размахивал голубыми флагами, а кто-то устраивал зрелищные представления, демонстрируя прохожим свою подготовку, разбивая крепкими кулаками и бритыми лбами тяжелые кирпичи и толстые доски (вместо того, чтобы из этих кирпичей и досок что-то смастерить). Вокруг статных мужчин красовались местные девушки, чьих лиц под слоем макияжа разглядеть было непросто. Они, прижимаясь к крепким парням, очень громко и беспричинно смеялись, тем самым привлекая к себе внимание, тоже пили пиво прямо из бутылок (и было видно невооруженным взглядом, что они делали это не ради удовольствия, а ради показухи), курили сигареты, кидая бычки на асфальт (из-за чего ни один защитник отечества даже не возмутился), и слушали рассказы этих мужчин об их воинских заслугах, делая вид, что им это интересно.

Когда Артист и Аист проходили мимо очередной толпы, отмечающей день ВДВ, им со спины кто-то высокомерно крикнул:

– Эй, салаги! А вы почему не в армии?

Аист оглянулся на тех мужчин и увидел, что животы этих уже давно немолодых и упитанных выпендрежников были настолько большими, что их военная форма, в которой они, возможно, когда-то и служили, сегодня бы на них просто не натянулась и поэтому они красовались только в своих синих беретках, которые в этот день были символом вседозволенности и безнаказанности.

– Бросайте свои университеты! Идите-ка лучше родине долг отдавать, чтобы потом не стыдно было! – гордо крикнул какой-то очередной мужчина с банкой пива в руках.

– Долг... родине... – недовольно возмутился юноша, теперь уже точно зная, что же на самом деле представляет из себя эта самая родина. – Уж чего-чего, а мне-то не стыдно. А вот ей, пожалуй, должно быть! – в полголоса добавил он и прошел мимо.

Аист сразу, как еще только оказался этим утром в Москве, хотел посетить какую-нибудь церковь, желая выразить богу благодарность за то, что тот позволил ему пережить весь произошедший с ним кошмар. И хотя Артист всячески отговаривал товарища, постоянно напоминая ему о том, что тот еще совсем недавно был убежденным атеистом, Аист все-таки настаивал на своем.

– Я тоже никогда не верил, – говорил здоровяк. – Считал, что вера – это просто отсутствие знаний. Но после всего, через что мы прошли, я теперь понимаю, что на то была воля некоего более высшего разума. Судьба неспроста с нами так распорядилась.

– Конечно, неспроста, – игриво отвечал ему Артист. – Ведь судьбы не существует. Все в этом мире – проявление хаоса и абсолютной случайности!

– Ладно. Ни в судьбу, ни в бога ты не веришь. Это я уже понял. Но а как же вера в людей?

Юноша, не расстающийся со своими белым костюмом, устало покачал головой.

– Во-первых, – сказал он, – я не Станиславский, и для меня не существует таких понятий, как «верю», «не верю». Я либо что-то знаю, либо не знаю. Если знаю, то я могу это неоднократно доказать фактами, приведя множество достоверных источников, цитат, отсылок и различных других сведений. А если же я чего-то не знаю, то тут и начинается все эти «верю», «не верю» и прочий идиотизм. Не существует никаких чудес! Есть только знания... или их отсутствие! – Он усмехнулся. – Во-вторых... Что же касается веры в людей... После того, что они с нами сделали, как вообще об этом можно спрашивать? – Артист криво покосился на товарища. – Однако, если хочешь знать мое мнение касательно веры в отдельных личностей, то скажу следующее. – Он набрал побольше воздуха, собираясь с мыслями. – За несколько дней до выпускного я по интернету смотрел старые записи матчей чемпионатов национальной баскетбольной ассоциации конца двадцатого века. И там был один запомнившийся мне момент. Команда проигрывала на одно очко, а до окончания матча им оставалось чуть менее трех секунд. Легкий форвард получил мяч и уже мчался вперед, но, добежав до штрафной линии, он вместо того, чтобы продолжить изо всех сил бежать к кольцу, резко дал пасс назад, дабы атакующий защитник забросил мяч с трехочковой линии. И ему это удалось. Тот на последней доле секунды попал в цель, и их команда выиграла игру. И возникает логический вопрос: форвард верил в силы атакующего защитника, передавая ему мяч в такой ответственный момент, притом что он и сам мог забить... или же он знал... знал обыкновенную статистику, в которой вероятность того, что он сам добежит до корзины, была не более пятидесяти процентов, тогда как процент попадания трехочковых его товарища был равен семидесяти единицам из ста? Я думаю, что ответ очевиден. – Артист в очередной раз усмехнулся. – Этим и отличаются победители от проигравших. Тот, кто во что-то верит и на что-то надеется, тот всегда проигрывает, ибо результат никогда не будет соответствовать ожиданиям. А тот, кто точно знает, тот всегда остается в победителях, так как он применяет на практике свои знания! Веру же на практике применить нельзя. Да и в теории она бесполезна. Бывают, конечно, случаи, когда люди достигают своих целей, сами даже не понимая, как они это сделали, в последствии начиная зазнаваться и уповать на веру в собственные силы и обыкновенное чудо, но в подобных случаях так называемый успех у них надолго не задерживается, ведь ни повторить свой подвиг, ни сделать что-то еще они уже не способны. А посему такие люди уже очень скоро падают на дно столь же быстро и неожиданно, как они и забрались на вершину.

– Ну, а мне-то ты веришь? – настойчиво спросил Аист.

– Нет, – ответил тот и даже сдвинул брови от удивления, поражаясь, как его товарищ вообще мог спросить такую глупость. – Я тебе не верю. Я тебя знаю! – добавил он. – После всего, через что мы прошли, я точно могу сказать, что ты из себя представляешь и на что ты способен. И никакая вера здесь совсем не нужна.

Здоровяк призадумался.

– Верит только дурак! Мудрец же точно знает! – Артист закончил свою мысль.

– Просто не может этого быть, – пробубнил Аист, думая о чем-то своем. – Вот я поверил... и теперь чувствую вот это... это... – Он начал щелкать пальцами, пытаясь подобрать какое-нибудь более правильное выражение, но какие бы слова ни возникали в его голове, ничто не могло точно охарактеризовать то состояние, которое он в те минуты ощущал. – Ну в общем... это невозможно передать словами! – продолжил он. – Это нечто особенное... Это...

– Слушай, – его перебил юноша в белом, устав от этого разговора, – у каждого понятия и явления имеется свое собственное слово. И именно словами, будь то устными или же письменными, человечество из поколения в поколение передает свои знания, идеи и мысли, ведь так?

– Ну...

– А посему, если чего-то невозможно объяснить словами... да так, чтобы другие это поняли, значит, того, о чем ты говоришь, просто не существует, а если и существует, то только в твоем воображении.

– Да, но... Как объяснить глухому, что такое музыка?

– Ну, во-первых, извиняюсь, Бетховен был глухим. А во-вторых, существуют целые школы и институты, где глухие не только танцуют под музыку, ощущая ритм, но и даже песни поют и сочиняют их. Да даже самому безнадежному дальтонику можно объяснить, что такое красный, и он это поймет! Ведь, в отличие от таких вещей, как бог, карма или, скажем, душа, красный цвет реально существует!

– Эх... Ничего ты не понимаешь! – возмутился Аист и, махнув рукой, все-таки посмел зайти в какую-то первую ему попавшуюся на глаза красивую православную церковь.

Артист остался снаружи, гордо сложив на груди руки и облокотившись спиной о высокую колонну прямо у входа в помещение, лениво поглядывая через распахнутую дверь на то, что происходило внутри.

Крупнокостный юноша прошелся по дорогим коврам и мрамору своими тяжелыми ботинками, которые ему выдали еще террористы и которыми он в течение полутора месяцев месил грязь. Приблизившись к алтарю этой тихой, безлюдной и умиротворенной церквушки, здоровяк увидел перед собой огромные христианские картины и иконы, находящиеся в обрамлениях из чистого золота. И почему-то смотреть ему на них было, как минимум, неприятно, поскольку все эти образы с полотен глядели сверху вниз очень строго и осуждающе, из-за чего юноше невольно хотелось опустить глаза и чувствовать себя провинившимся рабом. Там же возвышался огромный позолоченный крест с изображением худого и немощного трупа (что очень символично, ибо подобный всегда поклоняется подобному), а прямо над алтарем, украшенным драгоценными камнями, виднелся явно нехристианский образ, пришедший в Россию с запада в восемнадцатом веке, изображающий всевидящее око в центре треугольника, что символизировало не что иное, как абсолютную власть, диктатуру и постоянный надзор.

Находясь в этом мрачном, тихом и гнетущем помещении, притом что здесь все было отделано настоящим золотом и украшено умелыми мастерами живописи, Аист, испытывая определенный дискомфорт, опустил голову. Затем он, подойдя к понравившейся ему картине с изображением какого-то бородатого старца, склонился на колени, вспоминая о своих погибших одноклассниках, и, будучи тем, кто в своей жизни еще ни разу не молился, двумя пальцами начертил на себе невидимый крест.

– Это еще что такое! – за его спиной тут же раздался голос небритого мужчины в черном платье, имеющего четвертую степень ожирения.

Он мгновенно приблизился к Аисту, как будто уже давно стоял за его спиной, и своей огромной рукой бесцеремонно ударил подростка по голове.

– Ты чего?! – удивился юноша, непонимающе поднимаясь с колен.

– Это ты чего! – воскликнул незнакомый мужчина, злобно схватив парня за воротник, сверкая полукилограммовым кулоном на шее под своим тройным подбородком. – Как ты крестишься?! Надо тремя... тремя пальцами! Понял? Берешь щепотку... и ото лба! С поклоном!

Абитуриент, не зная, что и ответить, испуганно смотрел на попа, который был настолько огромным, что мог раздавить его одной рукой, притом что Аист и сам был довольно немаленьким.

– Ты, раб, даже свечки не купил! – все также злобно продолжал служитель церкви.

– А... надо? – набравшись смелости проронил Аист.

– Если я говорю, значит, надо! – тот выпустил юношу из своих крепкий рук, взглядом указывая ему на уголок, в котором продавались различные церковные товары, начиная от сигарет и свечек, заканчивая книгами, картинами, золотом, драгоценными камнями, подсолнечным маслом, именуемом в данном магазине мирой, и даже обыкновенной водой, взятой из местного водопровода.

– А я вообще-то не к вам пришел, а к богу, – в этот раз куда более смело вставил молодой человек, на что бородатый мужчина скривил лицо, поскольку он уже давно не видел разницы.

– Так богу свечку и ставь!

Служителю церкви было все равно, что говорить, лишь бы вошедший в церковь у него что-нибудь да купил.

– А если у меня нет денег? – задумчиво спросил Аист.

Поп от этих слов, медленно наливая пышные щеки красным цветом, удивляясь наглости собеседника, с яростью закричал:

– Да как же ты, раб, тогда к богу прийти хотел?! – Он с пренебрежением оттолкнул от себя юношу. – Уходи отсюда! Да и вообще... помойся! От тебя воняет, как от псины! Такие, как ты, не спасутся! Слышишь меня?! – Мужчина в очередной раз замахнулся на паренька рукой. – И чтоб ноги твоей я здесь больше не видел!

Когда Аист с озадаченным выражением лица, медленно передвигая ноги, вышел на улицу, он увидел, что его там дожидается явно подсмеивающийся над ним одноклассник, который видел все произошедшее в стенах церкви, являющейся, как и какая-либо другая церковь, обычным магазином сопутствующих товаров к хорошо продаваемым сборникам фантастических рассказов.

– Ну что? – с сарказмом в голосе начал Артист. – Помолился?

И тот, даже не понимая, что же с ним минуту назад вообще произошло, замер на месте, пытаясь собраться с мыслями. Он всегда знал, что попы злые, лживые, скупые и жестокие, ибо на протяжении веков их именно так описывали русские народные сказки, но он и вообразить себе не мог, что все окажется настолько правдивым.

– А хотя знаешь что... – начал Аист и, так и не договорив, повернулся и направился обратно в помещение.

Бородатый толстый мужчина в черном платье с золотой бижутерией к тому времени уже куда-то испарился, видимо, из-за того, что в церкви не было прихожан и продавать индульгенцию ему было некому. А посему юноша спокойной и гордой походкой прошелся через весь зал, более не обращая внимание на осуждающие взгляды со стороны гнетущих картин. Приблизившись к золотому алтарю, Аист расстегнул ширинку, приспустил брюки и с огромным облегчением помочился прямо на лепнину стен и расписные арки, на сей раз воистину ощущая гармонию и единство с целым миром.

«Бога нет! – подумал он в самом процессе, сделав для себя окончательный вывод. – А если и был, то мы его как породили, так и уничтожили!»

Выйдя из церкви, Аист устало потянулся и, глядя на недоумевающего и удивленного Артиста, твердо заявил:

– А вот теперь я помолился как следует.

– Да, и бог тебя услышал, – усмехнулся юноша в белом, – ведь благодаря тебе даже иконы стали мироточить.

А между тем песни под гитару на патриотическую тематику все так и звучали на каждом углу. Где-то вдалеке можно было услышать даже целый полковой оркестр. Праздник в столице продолжался.

Абитуриенты, любуясь достопримечательностями и просторами города, которые не особо ощущались из-за нескончаемого потока людей и машин, целый день гуляли по Москве. Выйдя на Новый Арбат и пройдя по нему, ребята куда-то повернули и оказались возле небольшого парка, в центре которого виднелся самый гениальный монумент столицы, да и, пожалуй, всей страны, ведь именно данная статуя, как никакая другая, отображала наиболее точный портрет всей России.

Этот памятник, созданный умелым скульптором Николаем Андреевичем Андреевым, изображал великого писателя Российской империи Николая Васильевича Гоголя, сидящего в кресле и погруженного в глубокое раздумье и отчаяние. Сама по себе импрессионистская стилистика, в которой было изготовлено произведение искусства, являлась не особо примечательной, однако гениальным этот монумент делала именно его глубокая и таинственная символика, в ключе которой обычно и работал сам Гоголь.

Скульптура возвышалась на высоком квадратном пьедестале, который имел четыре бронзовых барельефа, изображающих персонажей из различных сочинений писателя. А образ самого Гоголя, притом что он был неподвижным, с каждой стороны казался разным, тем самым донося до людей абсолютно различные и непохожие друг на друга идеи и эмоции.

С левой стороны памятника, где на барельефе красовались герои произведений сборника «Миргород», автор саркастично ухмылялся, глядя на повседневный быт и наивность людей, живущих в провинциях и на окраине, готовых поверить в любые суеверия и сказки, лишь бы не думать своей головой.

Обойдя монумент против часовой стрелки и посмотрев на Гоголя в фас, открывался второй барельеф, изображающий персонажей комедии «Ревизор» со всем ее абсурдом, лицемерием и подхалимством государственных чиновников, купцов и духовенства. И глядя на эту извечную трагедию России, лицо писателя выражало полнейшее недоумение, как будто он и вовсе не понимал эту страну, являясь в ней чужаком.

На правом же барельефе изображались герои поэмы «Мертвы души». Гоголь, подобно Данте Алигьери, хотел написать произведение из трех частей, окунуться в ад, в чистилище и в рай и тем самым попытался реанимировать Россию, дав ей хоть какую-то надежду. Но опубликовав только первый том поэмы, уничтожив второй и так и не начав третий, автор понял, что, как говорят в народе, «эту страну не победить». Мертвые души остались мертвыми. Они поглотили его целиком, и автор дальше ада так и не продвинулся, ибо в этой стране ничего другого просто не осталось. А посему лицо писателя с правой стороны монумента казалось холодным и опечаленным.

И взглянув на памятник сзади, можно было увидеть образ с персонажами сборника «Петербургские повести». Торцевой барельеф, кроме глубокого разочарования и безнадежности, не доносил более никаких эмоций. А самого Гоголя с той стороны и вовсе-то не было видно, как будто великий гений уже давно ушел. Там возвышался только холодный гранит, подобно надгробному камню.

И именно из-за этого депрессивного, но при этом неоспоримо правдивого отображения России данное произведение искусства смогло задеть чувства даже самого Джугашвили. Каждый раз, когда Иосиф Виссарионович проезжал по бульвару и видел этот монумент, им, несмотря на всю его хладнокровность и расчетливость, все-таки овладевал ужас, так как он боялся признавать, что страна, которую он держал в своих руках, воистину могла быть настолько безнадежной. И в тысяча девятьсот пятьдесят первом году генеральный секретарь приказал убрать памятник с бульвара и поставить на его месте более позитивный, однако уже несомненно менее достоверный образ страны в лице Гоголя, что тоже было довольно говорящим актом, поскольку эта страна никогда не хотела видеть себя такой, какой она являлась на самом деле, и тем самым признавать свои ошибки.

России легче переделать все памятники и от самого основания переписать свою собственную историю, нежели просто взглянуть истине в глаза.

И хотя гениальное произведение искусства Николая Андреева было убрано со своего первоначального места, оно уже очень скоро было вновь восстановлено и поставлено в менее чем ста метрах от той точки, где оно располагалось ранее, из-за чего на одном бульваре теперь уже стояло целых два монумента, изображающих одного и того же писателя, в лице которого символизировалась огромная страна. В центре бульвара отныне стоял гордый и беззаботный Гоголь, улыбающийся столь же лживо, как и герои его произведений, тогда как оригинал располагался прямо за углом, и Гоголь там сидел в печали.

Да вот только мало кто догадывался, что у этого многоликого памятника имелась еще и пятая сторона, ибо на скульптуру можно смотреть и сверху. И глядя на нее именно подобным образом, уже не было видно ничего, кроме самой головы гениального автора, в которой и зарождались великие сочинения, большинство из которых изменили не только литературу, но и образ мышления всего мира. Это и была пятая сторона России, да вот только, чтобы ее увидеть, надо не ходить кругами, а приложить немного усилий и возвыситься, как минимум, над собой.

Абитуриенты не без интереса осмотрели монумент и, пройдя дальше, очутились на широком бульваре, где было множество различных флагов, развевающихся на ветру, и политических агитационных плакатов, висящих на стенах зданий. Но самым важным было то, что в бесчисленных витринах, в каждом из которых было сразу по несколько телевизоров и радиоприемников, уже целый день крутили одну и ту же запись снова и снова, так как она была на каждой волне и на каждом канале.

Посмотрев на широкие мониторы, ребята увидели небезызвестное лицо в строгом черном костюме с отвратительно-желтым галстуком поверх белой рубашки. Это был Анатолий Вальдемарович, уверенно сидящий за столом на фоне черно-желто-белого флага и еще какого-то знамени, на котором отчетливо изображался двуглавый орел по дизайну Ивана Яковлевича Билибина без скипетра и державы и без трех корон. А на том месте, где на гербе России обычно изображался всадник с копьем, у этого орла, больше похожего на курицу, виднелись четыре полупрозрачных луча изогнутого креста, из-за чего прямо в центре данного знамени можно было увидеть обыкновенную свастику. И, по сути, это был тот же самый герб, что, как потом утверждали патриоты, некогда украшал деньги, печатаемые в России в период Временного правительства. На столе, за которым сидел Анатолий Вальдемарович, лежала старая толстая книга с набором авраамических небылиц, которые непонятно каким образом должны были сочетаться с остальным антуражем и символикой. Но этого мужчину подобные вещи, видимо, мало волновали, поскольку он делал только то, во что сам верил.

Артист и Аист даже не хотели слушать того, кто столь величественно красовался на экранах каждого монитора в городе, и поэтому не останавливаясь продолжили свой путь. Но, куда бы они ни шли, эти двуглавые орлы и триколоры теперь уже были повсюду. И ребята, гуляющие по Москве пешком, точно знали, что же именно обозначали эти образы и во что уже давно превратилась эта страна.

Двуглавый орел всегда являлся явным символом двуликости и лицемерия. А так называемый «имперский флаг», созданный исключительно по требованиям германской геральдики в девятнадцатом веке, нес под собой еще более корыстную основу. Черный цвет символизировал контроль, стабильность и державность. Золотой цвет (он же желтый) отображал духовность, стремление к нравственному совершенству и слепое поклонение православной вере. А серебряный цвет (или белый) был призван олицетворять готовность русских людей беспрекословно подчиняться и отдавать свои жизни за отечество и веру.

На каждом знамени и на каждом плакате был еще и часто повторяющийся образ свастики, а в России данное изображение независимо от интерпретации всегда имело под собой только националистическую основу. Также встречался и коловрат, он же солнцеворот... якобы исконно славянский языческий символ, притом что этот образ был придуман и впервые изображен всего только в двадцатом веке польским художником Станиславом Якубовским, а само слово «коловрат» (не считая имени христианского воеводы и убийцы Евпатия Коловрата) было придумано неоязычниками и националистами в двадцать первом веке. Каких-либо летописей и доказательств того, что эти символы вообще могли быть в России до конца девятнадцатого века, разумеется, не существует, но ослепленных своим фанатизмом людей это не тревожит. Им легче сочинять великую историю, чем изучать настоящую (однако, по правде сказать, из-за того, что история этой страны с приходом каждой новой власти переписывается от самого основания – понять, какая из версий истории истинная, а какая ложная в настоящее время уже практически невозможно).

«Дорогие Россияне, – величественно звучал голос Анатолия Вальдемаровича, гордо смотрящего на всех сверху вниз с бесконечных экранов города, – в связи с неожиданной и прискорбной кончиной нашего президента... и моего отца... я, как законный председатель правительства, был вынужден принять на себя должность главы государства. – Он делал затяжные паузы перед словами, дабы подчеркнуть их значимость. – Мой отец посвятил свою жизнь служению и благополучию нашей отчизны и борьбе с терроризмом, который вот уже столько лет продолжает уносить невинные жизни граждан нашей страны. И я... с гордостью сообщаю и искренне клянусь, – продолжал он, демонстративно положив правую руку на «Библию», будто этот жест делал его слова более искренними, – что я продолжу дело моего отца. Но для этого нашему государству необходимы реформы!»

Абитуриенты все также шагали по городу, желая скрыться от громкого оратора, но его напористый голос преследовал их повсюду.

«Благодаря переменам мы объединим великую Россию, скрепим ее и возобновим былую славу!»

Мимо Артиста и Аиста промчался черный лимузин, в котором сидела молодежь их возраста, именуемая в столице «золотой». Они, будучи одетыми в дорогие одежды, попивая шампанское и разноцветные коктейли, периодически нюхая кокаин высшего сорта, что-то обсуждали между собой и громко смеялись. А самый уважаемый среди этой компании мальчиков и девочек вылез через форточку на крышу автомобиля и, размахивая флагом российского торгового флота, во все горло кричал:

– Россия, вперед!

Этот лимузин, игнорирующий дорожные правила, чуть было не сбил Артиста, когда тот переходил через дорогу, из-за чего юноша в белом, глядя длинной машине вслед, грязно ругнулся. А здоровяк, посмотрев на то, как этот черный автомобиль исчезает в потоке других машин на проспекте, тяжело вздохнул и с грустью и легкой завистью произнес:

– У них есть все: состоятельные родители, дорогие машины, красивые девушки. А мы... один толстяк, другой инвалид.

– Зато нам нечего терять! – его тут же подбодрил Артист. – А посему мы имеем то, чего им никогда не получить – свободу!

Хромой юноша отряхнулся и пошел дальше.

– Да и вообще... что это за слово такое «invalid»? – спросил он себя. – Негодный? Негодный для чего? Для службы в армии? Если так, то я горжусь этим званием.

«Через православие, нашу исконно Русскую веру, мы возродим великую нацию! – Анатолий Вальдемарович продолжал вещать на всю страну. – Духовность, нравственность и чистота духа должны стать самой приоритетной задачей для русского человека...»

– И заметь... для «русского», а не для россиянина! – неожиданно вставил здоровяк, невольно слушая все это.

– Ага, – подхватил Артист. – Вообще-то «исконно русская вера» – это старославянское язычество, от которого не осталось ни одного исторического памятника, а православие – это насажденная огнем и мечем религия византийцев. Ну да ладно. С дураками же не поспоришь!

«...так как безнравственным людям нет места в нашей стране!»

После долгой прогулки перед глазами абитуриентов показалось огромное и величественное белое здание с золотыми куполами, на вершине которых гордо изображались орудия казни, ведь распятия – это, по сути, не что иное, как своеобразные римские гильотины. А возле этого здания горели большие костры, вокруг которых бегали толпы самых разнообразных людей, маниакально бросая в огонь целые горы книг. И каждый человек, начиная от пятилетних детей, кончая седыми старухами, считал своим священным долгом кинуть какую-нибудь книгу в высокий костер.

Сжигались энциклопедии, словари, научные трактаты, книги по анатомии и космонавтике. В огне виднелись и старославянские сказки с языческими поверьями и обрядами, и богохульные произведения Пушкина, Маяковского, и даже собрания Гоголя очутились в огне из-за описанной им чертовщины и конечно же из-за того, что после того, как Украина (откуда писатель был родом) вышла из-под контроля России, отношение к самому Гоголю и, разумеется, к его творчеству моментально стало меняться.

«Образованию требуется кардинальная реформа! – речь Анатолия Вальдемаровича звучала по радио через открытые окна проезжающих автомобилей. – Необходимо оградить наших граждан и особенно детей от враждебного влияния зарубежных средств массовой информации, выставляющих Россию в дурном свете и внушающих людям разврат и бездуховность!»

– Вот она Москва! – с ужасом взирая на костры, заговорил Аист. – Белокаменная и златоглавая – порт пяти морей.

– Да... – тяжело вздыхая, промолвил второй юноша, глядя на золотые купола. – До тех пор, пока на этом месте не будет стоять Дворец Советов, в этой стране будет вечный бардак.

«Нам нужна жесткая и бескомпромиссная цензура, которая остановит поток ереси в нашей стране!»

Однако эти подростки были не единственными, кому не нравился акт сожжения книг. На площади периодически появлялись какие-то отдельные личности, которые тоже хотели прекратить это мракобесие, но их тут же разгоняла служба общественного порядка. А посему костры продолжали гореть.

– И милиция с ними заодно, – с грустью заметил парень в белом, глядя на то, как толпы мужчин в строгих униформах бьют дубинками тех, кто хотел хоть как-то спасти книги, делая попытки голыми руками вытаскивать их из огня.

– Вообще-то они уже давно как полиция, – уточнил Аист.

– Оттого, что кал переименовали в мед, вонять не перестало.

«Только через веру и божью любовь мы сможем восстановить порядок и сохранить истинные ценности наших граждан! Мы организуем учреждения, которые будут обеспечивать праведное воспитание... и даже перевоспитание, если это будет необходимым!»

Ребята собрались уходить с людной площади, дабы более не видеть то, как человек разумный уничтожает свой разум, но их путь был неожиданно прегражден тем, что появилась еще какая-то толпа молящихся людей, сверкая своими яркими распятиями на шеях. Предприимчивая женщина с платком на голове, увидев, что у этих юношей на груди не было крестов, деловито подошла к ним и предложила им за «тридцать серебряников» купить Христа на позолоченной цепи, но абитуриенты очень вежливо отказались, из-за чего эта с виду умная, но, по существу, не очень дальновидная женщина начала настаивать на своем, упрекая ребят во всех смертных грехах. Артист этого не выдержал и спросил:

– Скажите: вы раб?

Та не сразу поняла суть вопроса и даже скривила лицо, однако уже через несколько мгновений, демонстрируя свой «цак» на груди, гордо ответила:

– Конечно. Я раб божий, как и...

– Ну так и закрой свою пасть, раб, ибо свободный человек тебе не давал право голоса! – грубо и бесцеремонно, оборвав ее на полуслове, произнес Артист и зашагал своей дорогой.

Женщина начала что-то возмущенно кричать, креститься и называть этих юношей вольнодумными последователями Люцифера, но абитуриенты уже не обращали на нее внимание. Они покинули площадь и стали прогуливаться по набережной, направляясь в сторону Кремля.

– Хуже войны бывает только обскурантизм и полная деградация целого народа.

– Да, – Аист согласился, периодически оглядываясь через плечо на толпу религиозных фанатиков, танцующих, подобно первобытным племенам, вокруг своих идолов и высоких костров. – Хорош тот раб, кто, не зная, что он раб, добровольно ставит на себе клеймо и надевает золотые цепи.

– Это была лишь прелюдия, – прохрипел Артист, начав цитировать Генриха Гейне, – там, где сжигают книги, впоследствии будут сжигать и людей...

– Либо ты раб чужой системы, либо ты свободен и систематизируешь других, – от себя добавил здоровяк.

«Для того чтобы граждане России чувствовали себя более защищенными, мы намеренны переосмыслить и улучшить правовую систему нашей страны!»

– Вот скажи... – неожиданно вставил паренек в белом, когда перед ребятами вдалеке показались высокие красные стены Московского Кремля. – Существуют так называемые рабы. И боюсь, что мы с тобой тоже приписаны к их числу. Но кто, интересно узнать, является противоположностью раба, его негативом, обратной стороной медали или просто антагонистом, если можно так выразиться? Какого-такого человека можно называть антирабом?

– Ну... Свободного человека, – ответил Аист на этот, как ему показалось, очевидный и простой вопрос.

– А вот и нет! – Артист улыбнулся. – Полноценной противоположностью раба является рабовладелец. Пока существует один, существует и другой. Однако вот в чем вопрос: кто из них по-настоящему свободен?

– Никто, – промолвил здоровяк, мгновенно осознав суть дилеммы. – Они оба зависимы друг от друга.

– Правильно, – вставил тот, кто был в белом. – Конечно, раб сидит на цепи. Но у каждой цепи есть два конца. А посему рабовладельцы, бесспорно, являются такими же рабами собственных рабов.

Аист усмехнулся, услышав эту тавтологию, и вновь оглянулся в сторону дымящих костров за их спинами, после чего риторический спросил:

– Кстати... А зачем тогда богу рабы, если он всемогущ?

«Права и привилегии должны доставаться тем, кто их заслуживает, а не тем, кто их хочет! – речь Анатолия Вальдемаровича так и кружила эхом по Москве. – Мы создадим особые органы, которые будут за этим следить! И тогда мы наконец очистим страну от тех, кто недостоин быть гражданином России, и тем самым откроем новые возможности и перспективы для законопослушных...»

– А для того, чтобы люди были свободными, – продолжал Артист, – освобождать рабов недостаточно. Надо еще и уничтожить саму идею рабовладения! Только тогда мы с тобой воистину обретем независимость!

– И как ты собираешься это делать? – Здоровяк усмехнулся. Ему показалось, что его товарищ действительно каким-то образом намерен изменить целый мир.

«...мы поднимем экономику, через увеличение раздачи кредитов независимым предпринимателям...»

– Для начала надо уничтожить первопричину любого рабства... – задумался Артист.

– Капитализм! – не дав ему договорить, резко вставил Аист. – Денежно-кредитную систему!

– Именно! – тот кивнул. – Любая экономическая модель рано или поздно должна рухнуть, подобно карточному домику, ввиду ее несостоятельности и иллюзорности.

«...реформируем армию!»

– Капитализм – это мыльный пузырь. И бесчисленные финансовые кризисы это уже неоднократно доказали, – говорил Артист.

– Да, но этот мыльный пузырь все-таки работает.

– Он работает до тех пор, пока где-нибудь идет война и разруха. Для решения любых финансовых кризисов всегда развязывались войны, ибо в мирном обществе капитализм просто не способен существовать.

«...и наконец-то дадим сокрушительный отпор врагам и расширим наши законные границы!»

– Ну а что ты предлагаешь взамен? – спросил Аист. – Коммунизм?

– Альтруизм!

«...и победа будет за нами! – Анатолий Вальдемарович поправил свой галстук. – Мне, как никому другому известно, что в этой войне гибнут наши соотечественники: отцы, братья, сыновья... – Он проглотил слюну, и даже казалось, что у него вот-вот потечет слеза. – Но я, как новый глава государства, смело заявляю, что эти жертвы не напрасны! Имена героев никогда не будут забыты! И сейчас нам остался только последний бой для достижения наших великих целей! Он трудный, но необходимый! Да прибудут те, кто верит в бога! Да прибудет нация и труд! – Мужчина положил правую руку себе на сердце. – Слава России!»

После этих слов обращение Анатолия Вальдемаровича подошло к концу. Картинка сменилась, и на фоне нового герба заиграл марш Преображенского полка.

Абитуриенты, шагая в сторону Красной площади, прошли мимо небольшого магазинчика, в котором продавались овощи и фрукты, и Артист, будучи голодным, просто схватил первый попавшийся ему под руку фрукт и, конечно же не заплатив за него, принялся кусать, продолжая свою прогулку по людной Москве.

– Взять, к примеру, этот абрикос! – Он продемонстрировал Аисту надкушенный плод, который только что украл. – Я хочу его съесть, но мне говорят, что он стоит денег и что я обязан за него заплатить какую-то сумму. Однако с какой стати я должен это делать? И вообще... почему данный абрикос стоит столько, сколько он стоит?

– Потому что абрикос сам по себе в магазине не появляется. Его надо было сперва вырастить и собрать, – ответил крупный юноша.

– Верно. А посему получается, что мы платим не за абрикос, а за человеческий труд, который был вложен в создание данного продукта. Сам же этот абрикос ничего не стоит. Он просто является отражением и коэффициентом труда, который, в свою очередь, и должен оплачиваться.

– Ну... это в идеале так должно быть, – пробубнил Аист. – Однако параллельно этому цена поднимается еще и от бессмысленной растаможки, и от накрутки магазина, и от налоговой ставки, и от...

– Ай, давай не будем говорить о патологии, а все-таки подумаем, как это лечить. – Артист доел фрукт и бросил косточку в мусорный ящик. – Прогресс ведь не стоит на месте! И сегодня все эти абрикосы уже давно выращиваются в специальных высокотехнологичных оранжереях, где их поливают, удобряют и собирают различные механизированные... да, по сути, роботы. Человеческого труда там практически нет. Следовательно абрикос должен быть бесплатным, ибо на его создание люди уже давно не прилагают никаких усилий.

– Погоди! Но эти оранжереи и заводы надо было сперва кому-то придумать и построить. А это тот же самый труд.

– Согласен. Однако... – Юноша в белом хитро посмотрел на товарища. – Для создания завода затрачивается какая-то сумма денег, и она уходит на вполне понятный и объяснимый труд людей, которые, собственно, и строят стены, механизмы и все остальное. Но смысл любого вложения – это вернуть свои деньги и желательно с прибылью. И получается, что подобные заводы уже очень скоро себя окупают... иначе в чем смысл? И как только это происходит, все эти капиталистические фабрики и заводы продолжают делать деньги дальше... и теперь уже из ничего... практически из воздуха. Абрикосы растут сами по себе, автобусы конструируются автономными роботами, электричество вырабатывают ветреные мельницы и солнечные батареи... и так далее! Человеческого труда с каждым днем становится все меньше и меньше, а поэтому и цены на все должны падать. Но нет! Они, наоборот, растут, как на дрожжах!

– Но ведь невозможно автоматизировать все на свете. Человек должен следить. К тому же... – уже начал Аист, но потом понял, что он только что сказал явную глупость, ибо его отца год назад уволили с работы именно из-за того, что его заменили на обычный калькулятор, создающий математические схемы куда точнее и быстрее любого человека.

– Автоматизировать можно все! На то мы и люди! – ответил Артист. – И восемьдесят процентов всего мира и так уже работает по этой схеме. Думаешь почему в мире такая большая безработица? Потому что конкуренция? Да нет же! Все потому, что человеческий труд уже давно никому не нужен! За людей работают компьютеры. Однако с исчезновением человеческого труда, как необходимой меры, должны исчезнуть и деньги, но... эти рабовладельцы не желают отпускать своих рабов. – Юноша посмотрел на высокие стены Московского Кремля. – Человеческая цивилизация уже и так механизировала почти все свои инфраструктуры. Все работает автономно, и на каждый случай у нас есть тот или иной гаджет и кнопка управления, исполняющая любую нашу нужду. Осталось только уничтожить деньги... стереть их из сознания людей! А вместе с ними исчезнет и нужда в государственных режимах и границах, в национальностях и религиях. И в миг, когда это произойдет, мы, как вид, наконец станем тем самым сверхчеловеком, о котором столь доблестно говорил Заратустра!

– То есть для того, чтобы человечество стало свободным, люди, играющие в бога, должны создать себе рабов... в виде фабрик, роботов, машин и прочего. Я тебя правильно понял? – задумался Аист. – Но мы же только что определили, что до тех пор, пока существуют какие-либо рабы и рабовладельцы, никто из них никогда не сможет быть свободным.

Артист улыбнулся от услышанного, так как его товарищ подобным замечанием все мгновенно перевернул вверх дном, создав вполне очевидный парадокс.

– Во-первых, – начал юноша в белом, – мы уже создали всех этих гомункулов и искусственных рабов в виде машин. Мы и так давно от них зависим. И это даже не неизбежное будущее, а обыкновенное настоящие! Во-вторых, суть не в создании какой-то там особой технологии, а в уничтожении капитализма. Технология – это всего лишь один из предлагаемых способов. И в-третьих... – Он призадумался. – Если это схема когда-нибудь и осуществится, то по крайней мере в этом рабстве больше не будет людей-рабов. Не будет ни бедных, ни богатых, ни начальников, ни подчиненных, ни каких-либо еще неравенств. А посему не будет и вражды, как и не будет зависти по материальным признакам. Все будут равны. Эгоизм станет просто невозможным и бессмысленным. И наступит эра альтруизма! Anno altruism!

– Эх, какой же ты наивный, – промолвил Аист. – Хотя, если подумать, люди уже давно обладают всеми необходимыми ресурсами, средствами, знаниями, технологиями и даже социальными сетями, чтобы осуществить подобную схему всеобщего единства, но я боюсь, что она никогда не будет полностью применена, хотя уже и делались неоднократные попытки создания мирового коммунизма. Просто человечество не хочет эволюционировать. Мы не учимся на своих ошибках и до сих пор поддаемся этим примитивным стадным инстинктам желания первенства и безнаказанного унижения себе подобных, дабы всем доказать, что ты альфа-самец. А в системе, где все равны и где каждый может взять столько же, сколько и его сосед, человеку просто становится нечем кичиться. Жизнь для него теряет смысл. И поэтому он никогда не пожелает принять для себя такой образ мышления. Каждый хочет чем-то выделяться и жить лучше остальных!

– А ему никто мешать и не будет, – сказал Артист. – Если в подобной системе всеобщего равенства, высоких технологий и полного отсутствия денег ввиду ненадобности человеческого труда кому-то и вздумается выделиться из толпы, то пускай и создает себе новые и более совершенные технологии, которые будут делать его жизнь лучше, чем он и сможет похвастаться перед остальными. Если кто-то хочет показать, что он лучше всех, пусть показывает! Его воля! Но, в отличие от нынешнего положения вещей, он это должен делать не за счет окружающих! И если он действительно сможет создать нечто такое, что улучшит его жизнь, люди сами начнут его уважать! Однако после смерти данного товарища все его идеи и разработки должны перейти на пользование общества.

– Прямо-таки утопия! – с легким недоверием вздохнул Аист, приближаясь к Красной площади. – Но если люди перестанут работать, то что же тогда будет двигать прогрессом?

– Люди и будут им двигать. Но только теперь уже не по необходимости, а по желанию.

– Боюсь, что в этой системе, где будет «счастье для всех, даром, и где никто не уйдет обиженный!» уже очень скоро произойдет перенаселение всей земли. Мы расплодимся, как мухи на навозе. Абрикосов на всех просто не хватит!

– Их уже еле-еле хватает, – мгновенно ответил второй юноша. – Люди должны быть образованными и отчетливо осознавать все последствия перенаселения, ибо мы и так расплодились... что дальше некуда! Я считаю, что каждый должен оставлять после себя только одного человека. И тогда все будет в порядке. Иначе говоря, пара рожает двух детей. Что в этом плохого? Так или иначе, у кого-то могут быть двойни, тройни, а у кого-то вообще никого. Уследить за всеми не получится, да и не надо, если люди сами будут понимать проблемы ограниченности ресурсов и территории. Сегодня, увы, они этого не понимают. Они хотят только жрать и плодиться.

– А что насчет образования этих детей? – поинтересовался Аист. – В мире, где не будет денег, не будет и учителей. Какой человек добровольно согласится тратить свое время и возиться с чужими спиногрызами, если он сможет просто целыми днями лежать на печи и нажимать на кнопки?

– В мире, где не будет денег, и самим родителям-то не придется работать! Они будут освобождены от рабской необходимости заработка. – Он ухмыльнулся. – Раб и работа – однокоренные слова. Итак, о чем я? Ах да, это именно родители должны воспитывать своих собственных детей, а не отдавать их в какие-то там учреждения на растерзание педофилов и педофобов... точнее педагогов, где им взрослые дяди и тети навязывают что «правильно», а что «неправильно». Притом на словах они говорят одно, а на деле делают все с точностью да наоборот. Дети должны учиться не на словах взрослых, а на их примере. А для этого сами взрослые должны, как минимум, перестать быть «детьми» и начать вести себя достойно, смотреть на мир открыто и без предрассудков.

– Да уж... А вот это верно! – Аист задумчиво почесал себе затылок. – Ну... а кто и как будет управлять гражданами и хранить порядок в подобном государстве? Абсолютная демократия не способна существовать сама по себе. Ей необходим контроль.

От услышанного Артист демонстративно закрыл лицо ладонью, явно давая своему товарищу понять, что тот так и не понял главную суть их разговора.

– Демократия – это один из самых худших политических режимов. Хуже может быть только тирания. Об этом еще Платон писал, – твердо заявил хромой паренек. – Голоса пьяниц и наркоманов просто не могут быть равноценны голосу интеллектуала. Принцип большинства – это всегда дорога к мракобесию. Хорошо образованных людей лишь единицы. Ты посчитай сколько в стране попов и пьяниц и сколько воистину заслуженных ученых, и все твои иллюзии по поводу демократии мигом улетучатся.

– Аристократия в нашей стране тоже не прокатит! – мгновенно вставил Аист. – Те, кого у нас сегодня считают аристократами, а точнее тот сброд, который показывают по телевизору, уж точно не лучше всяких бомжей и алкоголиков... если и не хуже! – Он призадумался. – Любая аристократия в России мгновенно превращается в олигархию.

– Как и во всем мире! – добавил Артист. – Любая власть и любой государственный надзор – это тирания! Та или иная ее степень. Я же предлагаю космополитную и абсолютную анархию, ибо только анархия в своем чистейшем и незамутненном виде является самой естественной и неоспоримо праведной формой общественности.

– Но анархия – это хаос... беззаконие... – уже начал было тот.

– Это самое обыденное заблуждение, которое специально навязывают людям, чтобы держать их в узде. О чем обычно думают люди, так страстно отвергая анархию? Что им в ней не нравится?

– В состоянии анархии никто не защищен... – Аист сдвинул брови и тут же сам себя поправил: – А точнее у людей нет иллюзии собственной защищенности.

– Вот именно, что «иллюзия» здесь ключевое слово! – уточнил Артист.

– А также... люди опасаются того, что из-за анархии различные банды и криминальные группировки начнут собираться воедино, и в конце концов они будут просто диктовать окружающим, что делать и как им жить, держа всех в страхе.

– Прямо как это делает основная партия или какая-либо другая правящая организация в парламенте. Все эти партии и политики, по своей сути, и являются этими самыми бандами и кучками людей, которые просто захватили власть либо силой, либо обманом и теперь уверенно держат граждан в страхе и подчинении. В любой стране так.

– То есть абсолютная анархия невозможна, – резко вставил здоровяк. – Она является не более чем краткосрочным явлением.

– С исчезновением денег, границ, религий и классового неравенства анархия возможна... и даже неизбежна!

– Но, как мне известно, на протяжении всей истории еще не было ни одного нормального примера полноценной анархии. Сразу, как зарождались первые общины и цивилизации, появлялись и свои местные лидеры, и управляющие, и жрецы, и судьи...

– И вот именно потому-то человечество еще никогда и не было по-настоящему свободным! – Артист улыбнулся. – Надо понимать, что истинного анархиста должна отличать самообразованность. Это в кем-то регулируемой системе можно быть интеллектуально недоразвитым и перекидывать всю ответственность на кого-то в надежде, что за тебя все решат и сделают другие. В анархизме же каждый сам в ответе за свои деяния и их последствия. Иными словами, анархия – это не безнаказанно мусорить на каждом шагу, а убирать за самим собой и понимать, что никто за тебя этого делать не будет.

Аист призадумался.

– А также существует большое заблуждение, что анархист – это тот, кто якобы всегда принципиально плывет против течения, – продолжил Артист. – Возможно, конечно, псевдоанархисты так и поступают. Однако же истинный анархист – это не тот, кто плывет против течения или по течению. Нет. Анархист – это тот, кто плывет только туда, куда ему надо.

Абитуриенты, пройдя по набережной и повернув на север, наконец-то дошли до Красной площади. И первое, что им бросилось в глаза, – это огромный, величественный и очень красочный христианский собор – Храм Василия Блаженного. По приказу Ивана Грозного архитектора этого неповторимого сооружения даже ослепили, чтобы он более никогда не смог повторить подобную красоту.

Ребята прошли дальше, и, как и полагается, увидели возле собора Лобное место. Кремль, храм и площадка для казни. Все в одном месте. Символично.

Часы на курантах вещали о том, что близился вечер. Небо над головами было все еще светлым, однако отдельные уличные фонари уже начинали загораться.

Гуляя по площади, Артист и Аист увидели небольшую кучку зарубежных ребят с видеокамерами, которые приставали к местным девушкам, улыбчиво и игриво предлагая им участие в порнофильмах с целью показать, что в России девушки очень доступные и что их так легко можно снять прямо на улице. И, что самое интересное, девушки соглашались. Но в один момент к этим приезжим людям подошли мужчины в форме и потребовали убрать свои полупрофессиональные камеры, заявив о том, что на Красной площади видеосъемка запрещена без специального разрешения.

– Вот скажи... – прохрипел Артист, увидев у Кремлевской стены неподвижно стоящих служителей порядка. – В чем самая принципиальная разница между анархией и демократией... ну или какой-либо другой политической системой?

Аист сперва пожал плечами, однако уже через секунду, увидев куда именно смотрит его товарищ, ответил:

– В наличии полиции.

– И армии! – уточнил Артист. – А в обществе, где есть подобные структуры, о какой свободе можно вообще вести речь? – Юноша поднял брови. – Там, где есть армия и полиция, там всегда ведется контроль над действиями и свободомыслием граждан, а посему любая политическая система, будь то монархия, демократия, критократия и все остальные – это просто та или иная форма тоталитаризма.

– Но ведь в обществе людей должен быть какой-то порядок. Нужен закон и те, кто будут следить за его соблюдением, – заявил Аист, просто не представляя себе цивилизацию, в которой была бы чистая и полноценная анархия.

Артист усмехнулся и покачал головой.

– Закон, говоришь? – начал он. – Этот закон отправил нас с тобой на войну! Таким же образом он отравляет и тысячи других ни в чем неповинных молодых ребят на смерть. И все только потому, что кто-то заговорил о законе и порядке! – Юноша недовольно фыркнул. – В современном обществе, если люди и совершают друг другу подлянки, то они заранее знают, что закон их способен защитить от ответного удара. А вот в мире, где единственным законом будет «quid pro quo» или «око за око», человек перед тем как навредить другому, все-таки подумает дважды.

– Да, но «глаз за глаз» сделает мир слепым, – Аист процитировал Ганди.

– Ага, а «ударившему тебя по щеке подставь и другую, и отнимающему у тебя верхнюю одежду не препятствуй взять и рубашку», – ехидно продолжил Артист, прочитав по памяти отрывок из «Библии», который, как ему казалось, надо было давно печатать на гербе России, ибо народ этой страны всегда жил по данному предписанию. – Ну уж нет! – воскликнул он. – Я не хочу быть распятым или застреленным, как эти глупцы! Пусть ищут себе другого козла отпущения! – Юноша посмотрел на высокие красные стены. – Я хочу дать сдачи! Хочу ко всем чертям собачьим взорвать этот Кремль и всех, кто в нем сидит! – Он усмехнулся. – К тому же наш Астраханский Кремль все равно лучше.

– Чем же? – с улыбкой спросил Аист.

– Ну... наш белый! А этот кровью покрашен.

– Ну уж не знаю. Ради нашего в свое время не меньше было пролито крови. Да уж, – задумался здоровяк, любуясь архитектурой. – Мы с тобой, как два философа в одной лодке, сидящие друг напротив друга. Плывем в одном направлении, но имеем разные точки зрения. Ты говоришь, что мы движемся вперед, а я говорю, что назад. И в этом несогласии мы с тобой согласны.

Юноши прошли мимо Мавзолея Ленина, заметив, что небо над их головами все же начало темнеть.

– Взорвать все это было бы неплохо! Всех этих вождей и политиканов! – неожиданно продолжил Аист. – Протащить бы в этот Кремль как-нибудь пару сотен килограмм аматола или еще лучше астролита и подорвать всех этих уродов, отправивших наших ребят на войну!

– Я думаю, что мы просто обязаны это сделать, дабы почтить память тех, кого с нами нет! – холодно ответил Артист. – И я бы с огромным удовольствием, подобно Гай Фоксу, разместил бы там в подвалах бочку с порохом и устроил бы фейерверк!

На эти слова ребята переглянулись, ибо, как им обоим показалось, у них только что появилась общая цель. Однако поскольку эта цель была явно невыполнимой и, как минимум, суицидальной, они даже не стали ее обсуждать. Они хотели забыть ее, стараясь и вовсе не думать о ней, но это было невозможно. Идея взрыва Кремля глубоко засела в их головах. И каждый из них просто уже не мог не думать о том, как вообще можно осуществить нечто подобное.

– Вот все говорят: «Москва-Москва!» – неожиданно сказал Артист, когда ребята направились в сторону Могилы Неизвестного Солдата. – Я в столице до этого никогда не был, и, признаться, я не впечатлен. – Он сделал паузу. – Единственное, ради чего я всегда мечтал сюда приехать, – это только для того, чтобы побывать в московском метро.

– А что в нем хорошего? – лениво спросил Аист, который неоднократно приезжал в столицу и уже не раз катался по туннелям Москвы.

– Как что? – переспросил паренек в белом. – Это же целые музеи под землей, если не говорить о том, что это еще и действующая система транспорта и многофункциональное бомбоубежище. Да это же просто гениально! – Он улыбнулся.

А Аист тем временем призадумался.

– Да это ты гений! – воскликнул здоровяк. – Метро... точно! Как же я сразу об этом не подумал! – Он почесал себе затылок, раздирая свои жирные и немытые волосы. – Ты слышал про так называемое «Метро-2»?

– Бункер «Д-6»? – уточнил Артист. – Секретные туннели для экстренной эвакуации генеральных секретарей? Да, конечно, слышал... но это же просто городская легенда, излюбленная тема писателей-фантастов...

– А вот и нет! – его мгновенно перебил Аист. – Никакая это не легенда. Это реальный объект. И еще мой дед когда-то там работал. У меня дома даже фотографии где-то были. – В этот момент юноша с грустью опустил глаза, так как вспомнил о доме, а каждый раз, когда он думал о родных местах, ему становилось очень неуютно и тоскливо.

– Ну и к чему ты клонишь? – непонимающе спросил Артист.

– Да к тому, что где-то здесь под нами проходит подземный путь, ведущий прямо в Кремль. И мы можем по нему протащить туда хоть целую тонну взрывчатки! Надо бы только приобрести ее где-нибудь. – Здоровяк никак не мог избавиться от мысли уничтожения этого огромного комплекса правительственных учреждений, спрятанных от глаз народа за высокой красной стеной. – К тому же еще при моем дедушке эти туннели были заброшены. Ими почти никто никогда не пользовался. Они даже не охраняются. Просто перекрыты и все.

Артист не без интереса посмотрел на товарища.

– Но нам потребуется целая команда единомышленников. Вдвоем мы не сможем все это провернуть.

– Если в этих туннелях все так, как рассказывал мне дед, то сможем, – воодушевленно ответил Аист. – Единственная проблема, с которой мы можем столкнуться, – это охрана, которая может нас ждать по ту сторону Кремлевских стен, но если у нас будет целый вагон динамита или чего-то подобного, то для нас какая-то там кучка мужиков уж точно не станет помехой. – Он глубоко вздохнул и добавил: – Однако вынужден сказать... это явное самоубийство!

– А можно подумать, что мы с тобой уже не мертвы, – недовольно заявил Артист, приближаясь к Могиле Неизвестного Солдата. – Можно подумать, что у нас, кроме мести, еще что-то осталось?

– Да, но вот только кому мы будем мстить? Мы же не знаем ни лиц, ни имен тех, кто в ответе за все, что случилось. Мы даже не знаем, зачем все это было нужно.

– Виноваты не отдельные лица и даже не страны, а целая система, допускающая то, чтобы подростки шли на бессмысленные войны! – твердо заговорил Артист, глядя на бронзовую каску безымянного солдата возле Вечного огня, невольно осознавая, что в этой могиле уже давно похоронен он сам. – Уничтожив Кремль или по крайней мере сделав такую попытку, мы пошатнем самый главный символ власти самой большой в мире страны и тем самым напомним людям всего земного шара то, что безнаказанность правителей и государственных систем все-таки можно ставить под сомнение.

– Но это безумие! Путь в один конец, равносильный полету камикадзе... – осторожно прошептал здоровяк, и при этом его глаза уже загорелись азартом.

– А мы ведь и не собираемся выигрывать войну! – ответил парень в белом. – Мы сделаем это, чтобы самим красиво проиграть! Мы же, по сути, с тобой гладиаторы Третьего Рима, и цезари наши ждут представления. Что ж, устроим им его!

– А если нам удастся? Оценят ли люди этот акт?

– Во-первых, не будем лицемерить! Мы не революционеры и делаем это не ради людей или всеобщего блага. Мы делаем это, дабы почтить вечную память наших друзей! К тому же после любой революции или переворота всегда следует гражданская война. А она нам ни к чему. И во-вторых, – Артист ухмыльнулся, – чем гениальнее план, тем меньше людей с ним будут согласны.

– Сунь Цзы? – переспросил Аист, так как уже где-то слышал эти слова.

– Он самый.

– Да, но вступив на тропу возмездия, придется вырыть две могилы... – Здоровяк опустил глаза.

– А это уже Конфуций.

– Верно.

– Однако за несправедливость даже самый благородный кот обязан нагадить в тапок своего хозяина!

На это высказывание Аист с легким удивлением повернулся к товарищу и озадаченно спросил:

– А это кто сказал?

– Это я говорю! – холодно ответил Артист.

– Красиво!

Во всех средствах массовой информации тем временем говорилось, что тридцать первого августа состоится так называемая инаугурация Анатолия Вальдемаровича на пост главы государства (даже несмотря на то что его никто не избирал). Интересным было и то, что нигде не уточнялось, какое именно звание собирались давать самозванцу, ведь словосочетание «глава государства» могло означать и фюрера, и канцлера, и короля, и даже императора. Из-за чего можно было предположить, что лидер правящей партии либо сам еще не определился, либо просто скромничал.

И именно на ту дату Артист и Аист и запланировали свой беспощадный акт возмездия, поскольку во время инаугурации в Кремле обычно собирались все самые важные представители той системы несправедливости, которой ребята так отчаянно собирались нанести удар. Им оставалось только подготовиться, и на это у них было чуть менее двадцати девяти дней, ибо второе августа уже близилось к концу.

Не имея ни московской прописки, ни каких-либо действующих документов вообще, ребята не могли устроиться даже на самые низкооплачиваемые работы, не говоря уже о том, чтобы попытаться где-нибудь снять комнату, из-за чего первую пару дней, проведенных в столице, им приходилось спать либо в переходах, либо на кладбище среди бродяг, по сути, которыми они и являлись.

Но уже очень скоро Аист понял, что, если он и сможет найти работу, то только в тех местах, где не будут задавать вопросы или требовать документы, а точнее там, где явно процветала нелегальная деятельность. И тогда он начал ходить по вокзалам и различным складам, предлагая свою помощь. И поскольку он был очень крупным, а главное, крепким, какая-то бригада бритоголовых мужчин с татуировками на пальцах согласилась взять его к себе в команду. Они каждую ночь шли на железнодорожные станции и выгружали лопатами тяжелый уголь, перетаскивая его из вагонов в огромные металлические цистерны, и старались это делать только в определенные часы и конечно же как можно быстрее, так как они занимались организованным воровством.

Работа была сложной и изматывающей, но Аист был рад такой возможности, так как платили ему прямо на месте за каждое появление. И платили достаточно неплохо. При этом он целый день до полуночи оставался свободным.

А Артист же не сразу, но все-таки благодаря наличию паспорта и своему умению убеждать сумел устроиться в небольшом компьютерном клубе, который располагался в самом центре столицы и который вот уже через месяц намеревались закрыть ввиду того, что подобными заведениями давно никто не пользовался. И даже было странно видеть, что и этот клуб все еще существовал. Раньше такие места днем и ночью были заполнены людьми. Взрослые приходили сюда, дабы получить доступ в интернет, а подростки же обычно устраивали соревнования между собой в те или иные видеоигры. Но из-за того, что персональные компьютеры становились все более доступными и появлялись в каждом доме, посещаемость таких заведений резко падала, а со сверх новыми технологиями, благодаря которым люди уже давно имеют полноценный доступ в интернет в своих мобильных системах связи и могут ими воспользоваться из любой точки мира, смысл для существования компьютерных клубов просто-напросто пропал.

Тот тихий и мрачный подвальчик с устаревшей аппаратурой, где Артист начал работать, имел звонкое наименование «Авалон» в честь легендарного острова из Артуровского цикла, куда попадают души погибших воинов. И пока юноша там работал, подвальчик практически всегда был пустым. Туда если кто-то и заходил, то только два-три человека, которые более получаса там не задерживались. Все остальное время Артист сидел один, исполняя обязанность и смотрителя заведения, и сторожа, и своеобразного системного администратора. Но все, что он на самом деле делал, – это ровным счетом ничего. Он просто пользовался старыми компьютерами, занимаясь своими делами. И, видимо, из-за этого-то его еженедельная зарплата и была столь незначительной, так как ее еле-еле хватало даже на еду. Но Артист устроился туда работать вовсе не из-за денег, а из-за того, что в компьютерном клубе почти никогда не было людей, и именно поэтому он там запросто мог жить, к тому же ему был нужен постоянный доступ в интернет.

Туда же каждое утро заходил и уставший после ночной работы Аист, который торопливо приводил себя в порядок, умываясь в крошечной раковине в уборной заведения, и сразу же ложился отдыхать на расставленных в ряд стульях в углу. И пока здоровяк тихо сопел себе под нос, периодически подергиваясь во сне и называя имена своих погибших одноклассников, Артист гулял по всемирной паутине и пытался найти хоть какую-то информацию о том, что же все-таки случилось с ним и с его классом.

Но, как и сказал им тогда адмирал, все, что хоть как-то могло доказать существование всех тех ребят, было давно удаленно. Их странички в социальных сетях были кем-то аннулированы, все фотографии стерты, а электронные почты заблокированы.

Единственное, что он смог обнаружить, – это маленькую заметку новостей на информационном сайте, ориентированном только на город Астрахань, в которой говорилось о неком попавшим в аварию автобусе, благодаря которому погибли какие-то выпускники. Также к этой сомнительно короткой статье без автора прилагалась и фотография маленького расширения, изображающее что-то похожее на транспортное средство, окутанное пиксельным огнем. И сразу было понятно, что данная заметка являлась не более чем плохо проработанной мистификацией, созданной исключительно для галочки.

Артист позже узнал и то, что мать Аристотеля через несколько дней после их похищения давала какое-то странное интервью на региональном телеканале, требуя вернуть ей сына, упрекая систему правосудия в неработоспособности. Но ни проиграть запись, ни узнать какие-либо еще подробности об этом деле он не смог. Информация либо устаревала, исчезая в каждодневном потоке свежих новостей и незаметно удаляясь из архивов, либо ее с самого начала блокировали, преднамеренно не давая распространяться, ввиду ее сомнительного содержания.

И уже очень скоро осознав, что в одиночку бесполезно искать то, чего так усердно пытались скрыть, Артист приступил к поиску различных компьютерных взломщиков, которые помогли бы ему со сбором новостей и данных. На закрытых форумах и подпольных сайтах, он, создавая анонимные аккаунты, вкратце рассказывал свою историю, не вдаваясь в лишние подробности, и многие люди откликались, но помочь никто был не в силах, поскольку это было явно бесполезным делом – искать в интернете то, чего там просто нет и быть не может.

Юноша так и не нашел нужной ему информации. Тайна военного эксперимента, частью которого он стал, по-прежнему оставалась неразгаданной.

Однако он за это время познакомился с различными хакерами, среди которых было немало членов международной независимой группировки хактивистов, именующих себя «Anonymous». И именно с их помощью он приступил к выполнению первичной и очень важной задачи, столь необходимой ему для осуществления того отчаянного акта, о котором знал только Аист и Артист.

Для того чтобы незаметно и, главное, безопасно проникнуть в Московский Кремль, который, следует отметить, являлся самым охраняемым объектом в мире, абитуриентам была нужна приманка, способная отвлечь все службы безопасности на территории Кремля. И для этого ребята были вынуждены использовать свою юношескую хитрость.

Вместе с хакерами, которых никто никогда не видел, Артист создал целую сеть интернет-страничек, являющихся копиями друг друга без оригинала. Этих сайтов было несколько тысяч, и поэтому отследить и блокировать их было не самой легкой задачей. Сама же интернет-страничка называлась «Appareo» и являлась обыкновенным альманахом идеологических призывов, громких лозунгов и различных статей на политическую тематику.

После смерти президента России тема политики была очень актуальной и, пожалуй, даже самой обсуждаемой темой в стране, и поэтому люди не без интереса заходили на сайт Артиста, читали написанное и комментировали, вступая в диалог с другими пользователями. Изначально все это цифровое пространство планировалось быть только анархических взглядов, но уже очень скоро, написав несколько статей по этой теме и так и не опубликовав их, Артист понял, что не следует распространять идеи анархии, поскольку истинная анархия не нуждается в пропаганде.

Каждый должен дойти до нее сам.

И для ее осознания у каждого должен быть свой путь.

Так как именно в этом и заключается главный принцип данного мировоззрения. К тому же, кто бы там чего ни говорил, а настоящая анархия не является идеологией, чтобы ей были нужны лозунги или какие-то там призывы.

И тогда Артист просто-напросто начал публиковать статьи от лица приверженцев тех или иных политических убеждений. Он писал философию парламентариев, социалистов, республиканцев, либералов, националистов и всех остальных, преднамеренно призывая людей к этим идеалам. Да вот только, как и следовало ожидать, многотысячные читатели тут же начинали возмущаться и утверждать, что автор вообще ничего не понимает в том, о чем говорит, после чего они вели очень бурные дискуссии и писали свои собственные статьи на тему той или иной идеологии. Но и их статьи впоследствии точно также осуждались теми, кто им в ответ публиковал новые и, как им казалось, более правильные идеи. И один за другим, принципом домино, люди начинали критиковать взгляды друг друга, притом что большинство из них придерживались одних и тех же политических направлений, называя себя консерваторами, либералами и прочими ярлыками.

Граждане бескомпромиссно указывали на изъяны тех или иных убеждений, предлагая различные решения проблем. Но даже если какая-то проблема и решалась, то наружу мгновенно всплывали сотни других. И кто бы чего ни писал, ни один из предлагаемых государственных строев не был совершенным, ибо всегда оставались принципиальные пункты, с которыми их идеология или методика просто не справлялись (притом что противоречия и нестыковки появлялись уже в самой теории... а говорить о практике было бы и подавно).

И со временем отдельные лица начинали понимать, что любая политическая система является несостоятельной, после чего они своим собственным умом начинали доходить и серьезно задумываться о возможности абсолютной анархии.

Да вот только для того, чтобы полностью осмыслить и принять в своем сознании мировоззрение анархизма, человеку было необходимо выбросить из головы все предрассудки. Однако на подобные жертвы никто так просто идти не хотел, ведь это означало то, что личность должна, как минимум, выйти из своей интеллектуальной зоны комфорта. И когда посетителю сайта аргументированно говорили о проблемах его идеологических взглядов, тот вместо того, чтобы подумать над ошибками, просто-напросто ругался и вызывал несогласных на встречу, желая выявить правых обыкновенным путем силы. И, что самое интересное, те откликались на вызов. Людям было куда легче принять бой со всеми вытекающими последствиями, чем признаться самим себе в том, что их личные убеждения могут быть неверными.

Таким образом с каждым днем несогласных друг с другом становилось все больше и больше, и всех этих людей, которых только в одной Москве набралось уже более ста тысяч, Артист, будучи администратором данной интернет-странички, ненавязчиво приглашал на некий несанкционированный митинг, который должен был состояться именно тридцать первого августа и ни где-нибудь, а на самой Красной площади, где, как он выражался, люди и смогут решить все свои разногласия.

Список согласных пойти на эту встречу был настолько огромным, что Артист даже боялся себе представить, какая мясорубка там будет происходить, ведь он приглашал и самых убежденных националистов, готовых крушить все на своем пути, и либералов, выступающих за однополые браки, и социалистов, отчаянно жаждущих восстановить СССР, и выходцев с юга, составляющих немалый процент населения столицы, и религиозных фанатиков абсолютно всех конфессий, и инвалидов, требующих не ущемлять их права, и всех остальных, кому было что сказать. И что самое важное Артист каждому из них обещал на этом собрании дать возможность высказаться.

 Однако уже очень скоро многочисленным спецслужбам, следящим за распространением информации, все-таки удалось заблокировать данную интернет-страницу, посчитав ее опасной и экстремистской. Но идея митинга в день инаугурации нового главы государства так и засела в головах граждан России, впрочем, как и столь бескомпромиссное обсуждение различных идеологий.

В это же время подключились и многие оппозиционные политические организации, которым все эти митинги тоже были только на руку. Они выделяли целые бюджеты на распечатки листовок и плакатов, на создание униформ с определенной символикой, на сбор воинственно настроенной толпы и конечно же на промывание мозгов обыкновенных граждан той или иной пропагандой. Не бывает народных восстаний без выгодных инвестиций и кукловодов, которые в последствии и получают все лавры и ведут за собой это стадо ослепленных политическими лозунгами людей в нужном только для узкого круга инвесторов направлении. И как показывает история, в политических переворотах всегда побеждает только та сторона, в которую больше всего было вложено денежных средств. В вопросах политики не существует ни правых, ни виноватых, существуют только богатые и бедные. Богатые сидят в своих кожаных креслах и играют друг с другом в шахматы, а бедные же бегают пешками по площадям, размахивая флагами, искренне веря, что они ферзи, пришедшие сюда по собственной воле и что от их героизма в этом мире что-то изменится.

Артист не был ни богатым олигархом, ни даже простым кукловодом. Он лишь посеял семена, а люди уже сами стали продолжать его начинания, придавая всем этим давно появившимся политическим волнениям свои собственные лозунги и понятия. И Артисту было все равно, кто и ради каких целей финансировал митинги. Единственное, что для него было важным, – это то, чтобы разъяренная толпа явилась в нужное для него время и место. А какие будут после этого последствия, его уже не волновало.

Тогда же во всемирной паутине стали появляться и другие сайты, где обычные пользователи продолжали свои дискуссии по поводу политических философий, тем самым медленно разочаровываясь в них и открывая для себя прелести анархии. Но после сайта «Appareo», контроль в интернете ожесточился, и все эти страницы блокировались почти сразу, как только в них появлялись политические статьи.

Свобода слова была уничтожена.

И в связи с этим анархистов среди молодежи становилось все больше и больше. Главным оружием каждого, кто хотел высказаться, неожиданно для всех стал обыкновенный баллончик с аэрозольной краской, при помощи которого молодые люди всей Москвы рисовали граффити на стенах, очень ярко и образно излагая свои мысли, надеясь, что они дойдут до окружающих. И вскоре кроваво-красную букву «А», вписанную в окружность, можно было видеть повсюду: на заборах, на асфальте и даже на крышах. Но чаще всего ее в знак протеста рисовали поверх тех или иных политических плакатов, развешенных по городу, поскольку символ анархии – это не эмблема пропаганды некоего нового порядка, а образ, означающий отрицание власти, и обыкновенная издевка над государственным строем.

Дошло даже до того, что отдельные смельчаки начинали срывать с флагштоков флаги независимо от их рисунка, цвета и количества полос, подобными действиями давая понять, что миру не нужны ни границы, ни государства, ни какие-либо еще разделения. А более отважные ребята, которых впоследствии называли асами, тайно пробирались на территории различных посольств и приносили флаги оттуда.

Анархизм как идея процветал с каждым днем.

Однако при этом о самой анархии никто и слова не говорил. Совершались только символические акты. Никаких призывов или лозунгов не было, потому что абсолютной анархии не нужны ни призывы, ни флаги, ни плакаты, ни, как ни странно, даже сами символы.

На фоне всего этого стали появляться и псевдоанархисты, которые начинали размахивать красно-черными флагами, сочинять громкие призывы да заниматься организационной и миссионерской деятельностью, искренне веря, что их действия имеют какое-то отношение к истинному анархизму. А более хитрые граждане так и вовсе стали наживаться на этих глупцах, продавая им значки, футболки, плакаты и множество других сопутствующих атрибутов, без которых якобы анархист не анархист.

Политический накал усиливался с каждым днем и, как казалось, был готов лопнуть в любую минуту.

И пока Артист занимался тем, что он сам называл антипропагандой, Аист пытался найти какой-нибудь способ пробраться в легендарное «Метро-2».

Вход в «Д-6» был скрыт от посторонних глаз, и незаметно, а главное, безопасно спуститься туда можно было только поздней ночью, когда не ходили пассажирские поезда, когда отсутствовали охранники, следящие за тем, чтобы никто не спрыгивал с платформы метро, и когда напряжение с контактного рельса было снято, ибо вход в секретный правительственный бункер находился не на самой станции, а посередине так называемого околотка. Однако и в те часы, как оказалось, пробраться в туннели было непросто, ведь станция «Арбатская», через которую и лежал путь в «Д-6», охранялась даже ночью, к тому же по самим перегонам постоянно ходили ремонтные бригады.

Но после долгих усилий Аист все-таки смог проникнуть в тот секретный правительственный переход, о котором ему когда-то рассказывал дедушка.

Как-то ранним утром, когда Аист, уставший после утомительной работы, возвращался с вокзала в компьютерный клуб, он ради интереса зашел на станцию «Александровский сад», которая не работала и была закрыта в связи с прошлогодними терактами. За этот год станцию превратили в некий мемориальный зал, так как там всюду лежали венки и стояли таблички с именами погибших при взрыве людей. А несколько месяцев назад в память о трагедии даже соорудили целый монумент, изображающий бронзового мужчину и женщину, со скорбью в глазах обнимающих друг друга так, будто расставались навсегда или же, наоборот, – наконец-то смогли встретиться после целой вечности-разлуки. И, судя по всему, реставрировать станцию пока не собирались. Она была именно такой, какой ее оставили после происшествия. Всюду виднелись разбитые колонны, еле-еле держащие подземную конструкцию, и какие-то разбросанные на каждом углу кирпичи и даже целые плиты твердого мрамора, которыми некогда были украшены стены. А если приглядеться, то в темноте можно было разглядеть и почерневшие засохшие никем не отмытые пятна крови как на полу, так и на потолке.

Атмосфера была жуткой, но, перешагивая через мерцающие огоньки одиноких свечей, которые сюда вместе с цветами приносили родственники погибших, Аист все же считал, что он был обязан сюда прийти, ощущая некую причастность к тому, что здесь случилось. А пройдя мимо очередного венка, он увидел прямо на полу у разрушенной колонны свечку, возле которой стояла маленькая фотография, изображающая двух улыбающихся девочек-близняшек. И именно эта фотография дала юноше понять, что он на правильном пути.

Переход на станцию «Арбатская» был перекрыт. Однако Аист все равно смог туда пробраться через никем не охраняемые служебные соединительные ветви. Пройдя по мрачным туннелям, он оказался в перегоне, ведущим в сторону станции «Площадь Революции». И именно в этом перегоне Арбатско-Покровской линии скрывался один из потайных ходов в «Д-6», туннели которого простирались глубоко под Кремлем.

Отворив несколько тяжелых заржавевших дверей и спустившись по старой и скрипучей лестнице, Аист очутился в мрачном и заброшенном переходе, где ему перегородили путь две толстые и непролазные решетки с тяжелыми цепями, на которых почему-то были настолько простые замки, что он их смог отворить обыкновенной скрепкой. И хотя дорога через сырой, холодный и покрытый плесенью туннель была достаточно доступной, юноша не стал идти сквозь тьму до самого Кремля, предположив, что, если его сейчас здесь поймают, то в следующий раз в этом месте будет стоять охрана, а на дверях появятся уже куда более серьезные замки.

Абитуриенты нашли вход в «Метро-2». А следовательно все шло по плану.

И тогда Аист начал ходить по городским магазинам с химикатами и на все деньги, которые они с товарищем экономили, канистрами закупал окисляющие и горючие вещества, отыскать которые, как оказалось, было не самой легкой задачей. И все это им было нужно для того, что, смешав эти продукты в определенных пропорциях, можно было изготовить «Астролит А», одно из самых мощных взрывчатых веществ на планете, при помощи которого они и собирались осуществить свое возмездие.

Закупленные химикаты ребята прятали в кладовке компьютерного клуба, так как туда никто никогда не заходил. Там же они хранили и замотанные старыми тряпками автоматы Калашникова, которые были с абитуриентами еще с того самого времени, когда с ними только начали происходить все эти несчастья.

А дни тем временем сменяли друг друга.

Тридцать первое число становилось все ближе и ближе. И в один день Аист неожиданно вернулся с работы не пешком, как это обычно бывало, а на автомобиле, чего его товарищ совсем не ожидал.

– Да это же «Чайка»! – не веря собственным глазам, воскликнул Артист, когда увидел длинное и широкое транспортное средство, за рулем которого столь надменно сидел его одноклассник. – Я с детства мечтал о такой машине!

– Ага. «ГАЗ-13» – с гордостью ответил здоровяк, вылезая из автомобиля, который казался белой вороной среди всех остальных машин в городе, и вовсе не из-за своего молочно-белого цвета, а из-за того, что это транспортное средство уже давно являлось антиквариатом на колесах.

– Где ты ее достал? – Артист аккуратно прикоснулся к капоту, проведя пальцами по металлическим буквам.

– Вообще-то... я ее купил! – усмехнулся Аист, взглядом предлагая однокласснику осмотреть изысканный, но очень пыльный салон с белыми диванами и кроваво-красными шторками.

– Это ж... за какие деньги? – тот покачал головой, осознавая, что автомобиль находится в очень хорошем состоянии, хотя и был местами покрыт пылью и паутиной.

– Деньги-деньги... – недовольно пробубнил юноша. – Услуга за услугу, друг мой! Я бы сказал, что это была услуга за услугу! К тому же я хорошо умею торговаться. – Он улыбнулся.

– Торгуются только за краденный товар.

– Ну или за просроченный! – Здоровяк игриво поднял брови, намекая на дату изготовления данного транспорта.

– Да на такой еще Хрущев ездил! – воскликнул Артист и, обойдя машину с другой стороны, уселся на переднее сиденье. – Ну так рассказывай, где Аист встретил «Чайку»? Как познакомились птички?

– Да... я тут случайно разговорился с одним старым алкоголиком, – лениво начал крупный юноша. – Так вот он мне и говорит... мол, у него есть машина, которая еще со времен его родителей стоит в гараже, никто ей никогда не пользовался. Ее как купили, так и поместили под замок. Один раз только свадьбу на ней отметили и все. Ну и говорит он мне... мол, продать хочет по дешевке... все равно без дела стоит, только место занимает. Ну тут я и подумал, что автомобиль нам... нужен! Я напоил дурака, и он согласился отдать мне красавицу за пару ящиков водки. Пришлось выложить всю вчерашнюю зарплату. И я-то думал, что там будет какая-нибудь «Инвалидка» или что-то еще более авангардное... А он как гараж открыл, целлофан с машины скинул... ну тут моя челюсть и отвисла. Я ему в благодарность даже сигареты свои отдал!

– Да уж... Кому чего не хватает! – Артист призадумался. – А как же старый аккумулятор? Как этот автомобиль вообще завелся?

Здоровяк не ответил, а только игриво подмигнул товарищу.

– А ты не боишься, что с такой видной машиной... с устаревшими номерами... без техосмотра нас будет каждый первый полицейский останавливать?

– Нет, не боюсь. Меня сейчас по пути хотел один остановить, уже даже палкой замахал. Но потом тут же передумал и стал пропускать. Видимо, решил не связываться, подумал, что я крутая шишка. Такие клевые машины останавливать им себе дороже. Простые смертные на антиквариате так открыто по городу не рассекают. – Он усмехнулся. – Эстетика выше всяких правил!

– Погоди! А у тебя вообще права на вождение есть?

– Да у нас с тобой на жизнь-то прав нет, а ты о вождение беспокоишься, – усмехнулся Аист с грустной улыбкой.

И уже к ночи того же дня ребята стали загружать автомобиль тяжелыми канистрами с веществами для изготовления взрывчатки и, проезжая через половину города, в тайне ото всех протаскивать химикаты в глубокие туннели заброшенного объекта «Д-6» через неохраняемую станцию «Александровский сад». Этих канистр было так много, что абитуриентам потребовалось целых две ночи, чтобы все перевезти.

К счастью для ребят, в найденных ими секретных правительственных переходах было множество ответвлений, отсеков и комнат, в которых они и складывали свои вещи, готовясь к поставленной задаче. Раньше в этих темных подземных убежищах хранились продукты питания и различные необходимые ресурсы на случай ядерной атаки, однако в период перестройки, когда объект рассекретили и перестали им заниматься, все продовольствие было разворовано. Хранилища опустели и покрылись плесенью. Даже голодные бездомные бродяги туда уже давно не спускались, так как знали, что за этими тяжелыми стальными дверьми и решетчатыми преградами просто нечего было искать. Здесь, если кто-то время от времени и появлялся, то только так называемые диггеры, исследующие заброшенные туннели ради авантюры и азарта.

В мрачных подземных переходах и опустошенных складах абитуриенты нашли множество ржавых бочек, и именно в них они и стали заливать химикаты в определенных пропорциях, создавая взрывоопасный астролит. Ребята зарядили свои автоматы Калашникова и даже на всякий случай изготовили несколько коктейлей Молотова по рецепту Че Гевары.

Абитуриенты были готовы к бою. И им оставалось только ждать тридцать первого числа.

Август подходил к концу.

И за день до судьбоносной даты Аист, уставший от постоянных подготовок к проведению акции, решил просто прогуляться по Москве. Он пошел на Болотную площадь, и его взору открылся образ аллегорической скульптурной композиции Михаила Михайловича Шемякина «Дети – жертвы пороков взрослых», изображающей двух золотых детей с завязанными глазами, окруженных символическими и пугающими статуями человеческих пороков, среди которых была наркомания, проституция, воровство, алкоголизм, невежество, лжеученость, равнодушие, пропаганда насилия, садизм, беспамятство, эксплуатация детского труда, нищета и конечно же война.

Приблизившись к этому масштабному произведению искусства, юноша ощутил себя таким же ослепленным ребенком, пробирающимся через мрак неизвестности, будучи окруженным злодеяниями взрослых. Однако уже через несколько секунд оглянувшись и увидев вокруг себя каких-то кричащих и бегающих по парку маленьких детей, неосознанно рисующих на асфальте разноцветными мелками символы анархии наряду с цветочками и бабочками, Аист понял, что теперь он сам является взрослым и что на всех этих детях теперь уже отражаются и его пороки.

И в этот самый момент ему стало страшно.

Молодой человек собирался покидать широкую площадь, но неожиданно к нему подошла семнадцатилетняя девушка в легком летнем белом платье и протянула белую листовку с приглашением на завтрашний митинг, который он же со своим товарищем и организовал и о котором уже говорил весь город. Идея митинга жила своей жизнью, и абитуриенты давно потеряли над ней контроль.

Аист взял листовку и посмотрел на миловидную, ухоженную и очень нежную девушку, которая, как казалось, вовсе не принадлежала этому миру. А она, заметив грустные и непомерно глубокие глаза парня, сама заговорила с ним, назвавшись сказочным именем Ассоль.

Миловидная девушка начала периодически спрашивать Аиста о каких-то повседневных вещах, о которых юноша уже давно смог позабыть, из-за чего он ей в ответ просто молча кивал, постоянно думая о чем-то своем. При этом было заметно, что они оба мгновенно прониклись друг к другу взаимной симпатией. И уже через четверть часа их можно было видеть гуляющими по окрестности вдвоем.

Они прошли в сторону набережной и, неторопливо шагая по ней, стали любоваться ярко-золотыми лучами уходящего солнца на фоне красного Кремля.

Девушка, чье летнее платьице столь игриво колыхал ветерок, с улыбкой раздавала листовки каждому встречному, приглашая на митинг, а Аист, держа руки в карманах и лениво перебирая ноги, шагал в метре от нее, думая о том, что уже произошло и что еще только произойдет с ним завтра. Но его мысли постоянно прерывались тем, что Ассоль своим нежным, ангельским голосом начинала рассказывать ему различные истории из своей жизни, периодически желая получить от юноши какую-то реакцию. И тот, на мгновение забываясь, чисто механически давал ей неоднозначные и односложные ответы, кивая головой. И хотя девушка понимала, что Аист больше половины из тех немногих вещей, что она произносила вслух, пропускал мимо ушей, она все равно продолжала гулять с ним по набережной.

А в один момент, Ассоль, рассказав какую-то бессмысленную и очень наивную шутку, так и вовсе обняла этого понравившегося ей крупного юношу. Да вот только уже через секунду покраснела и отпустила его, виновато опустив глаза и продолжив идти так, будто ничего только что не произошло. А Аист в этот момент, шагая прямо за спиной девушки, глядя на ее худенькие плечи и понимая, что она стыдится обернуться и вновь бросить на него свой взгляд, ощутил какое-то неоднозначное чувство, искренне желая, чтобы эта прогулка вдоль Москва-реки никогда на заканчивалась.

– Скажи... – неожиданно заговорил он. – Зачем ты раздаешь эти листовки?

– Не знаю. – Она задумчиво пожала плечами, после чего тут же своим тихим голосом продолжила: – Но я верю от всего сердца, что нашей стране нужны перемены. И с этим митингом у людей будет хоть какой-то шанс что-то изменить... хоть какая-то надежда.

Ассоль протянула бумажку первому встречному, но тот, пройдя мимо, так ее и не взял.

– Хотя, к сожалению, все перемены в нашей стране всегда вели только в худшую сторону, – добавила она. – Но я надеюсь, что на этот раз все будет иначе.

С этими словами девушка все-таки оглянулась на Аиста, и юноша увидел, как ветер играет с ее челкой.

Жара не спадала, и парень заметил на обратной стороне дороги женщину, продающую мороженное. Быстро пробежав туда и обратно, рискуя быть сбитым проезжающими автомобилями, так как он, словно безумец, промчался не по зебре, вернулся с двумя вафельными стаканчиками со сливочным мороженным, придуманным в городе Пломбьер-ле-Бен. Один стаканчик он вручил Ассоль, а из другого же начал есть сам.

Девушка поблагодарила парня за такой неожиданный подарок, и они зашагали дальше.

– Посмотри туда! – с улыбкой сказала она, указав на пустырь прямо в центре города, где совсем недавно снесли здание и где уже на днях собирались возводить новое. – Так странно... – Она призадумалась. – Здесь раньше было какое-то строение. Там жили люди. У них били какие-то свои истории, связанные с этим местом. А сейчас здания нет, и я не могу даже вспомнить, как оно выглядело...

Аист тоже посмотрел на огражденный забором пустырь между двух старых домов и ничего не ответил, а через несколько секунд повернул голову и взглянул на стены Кремля, невольно вспоминая о том, что он уже завтра собирался их уничтожить.

– Мы совсем не думаем о таких вещах, – продолжила девушка. – Пока здание стоит, мы его даже не замечаем, не задумываемся, кто его построил, когда и зачем... считаем это таким обычным делом, будто оно здесь будет всегда. Но когда оно исчезает, сразу становится так пусто... прямо, как с людьми. – Она подняла глаза и увидела пролетающих в небе белых голубей.

– У тебя кто-то умирал? – отстраненно спросил Аист.

– Мама, – ответила девушка. – Уже давно. А у тебя?

Юноша хотел поведать ей обо всех своих одноклассниках, но понимал, что не стоит этого делать, к тому же он и сам себе не мог толком объяснить, что же именно с ними произошло, а главное, почему.

Ассоль и Аист продолжали шагать вдоль набережной, любуясь золотым закатом. Девушка говорила, что очень любит пломбир, а юноша, жадно кусая мороженное, начинал неожиданно осознавать, что он и вовсе не ощущает никакого вкуса, будто все в этом мире для него стало пресным, и он больше никогда не сможет столь беззаботно наслаждаться мелочами мирских удовольствий.

– А это еще что такое?! – в один момент возмутился какой-то очередной случайный прохожий, получивший от девушки листовку.

Недовольный человек был одет в армейскую одежду, и казалось, будто он только начал отгуливать свой дембель.

– Митинг? Вы в своем уме?! – с легким гневом в интонации проговорил он. – Я тоже во многом недоволен системой и помог бы ее изменить, если бы это было возможным. Но то, что вы делаете...

Девушка, не зная, что ответить, виновато промолчала, продолжая сверкать наивностью своих глаз. Прохожий уже хотел порвать белую бумажку, но Аист его остановил.

– Слушай, солдатик... – спокойно сказал он. – Если ты действительно хочешь помочь, приходи на эту встречу и сделай все возможное, чтобы никто на ней не пострадал!

Тот озадаченно посмотрел на абитуриента, спрятал листовку в карман и перед тем как пойти дальше, одобрительно кивнул и пожал юноше руку.

А солнце между тем садилось.

Ассоль и Аист, познакомившиеся чуть менее часа назад, особо даже не разговаривали на протяжении всей прогулки. Им было хорошо вместе и без лишних слов, и они уже даже не могли вспомнить, как они вообще встретились и почему зацепились друг за друга. Им казалось, будто они были знакомы всю жизнь.

В городе было очень тихо и спокойно, и юноша понимал, что это не что иное, как затишье перед бурей завтрашнего дня. А Ассоль, заметив, что ярко-золотые лучи исчезли за линией горизонта и что небо над головой уже окрасилось в темно-синий цвет наступившего вечера, переполняясь грустью и зачатками слез на глазах, все-таки решилась Аисту кое в чем признаться.

– У меня завтра... свадьба, – полушепотом сказала она. – Но я убегу с нее! Я... буду здесь! – Она указала в сторону Красной площади. – Я пойду на митинг!

– Но... почему? – холодно спросил он, уже давно догадавшись, что эта девушка ему явно чего-то недоговаривала, поскольку знал, что столь совершенных созданий без скелетов в шкафу не бывает. – Зачем тебе это надо? Ты же можешь быть счастливой...

– Я не могу быть с ним счастливой! – мгновенно ответила Ассоль. – Я не люблю его! Меня отец выдает за сына своего начальника... просто... по расчету! Даже не спросил, хочу ли я того! Этот мой жених смуглый южанин, он старше меня почти лет на десять, и он мне противен. Я не хочу быть ему женой. Не пойду ни на какую свадьбу... убегу с нее... – взволнованно шептала она и, снова обняв крупного юношу, прижалась щекой к его груди, медленно пустившись в слезы, не желая возвращаться домой.

И Аист мгновенно осознал, что девушка, гуляя по городу, раздавая листовки и заведя с ним знакомство, на самом деле делала все это не потому, что ей это было как-то интересным, а потому, что она хотела просто отвлечься и забыться от своей настоящей проблемы.

– Боюсь, что мы не можем быть вместе, – стараясь сохранять хладнокровие промолвил юноша, тоже обхватив ее руками. – Ты мне очень нравишься. Эта правда! Но ты же ничего обо мне не знаешь... кто я такой, чем занимаюсь...

– Ты хороший! – не желая ничего слушать, сказала она, искренне надеясь остаться с Аистом, хотя до сегодняшнего вечера она его и вовсе не знала.

А юноша на эти слова закрыл невольно глаза и с горечью вспомнил, что никакой он не «хороший». Образ застреленного им старика на горе продолжал кружить в его обеспокоенном сознании, даже невзирая на то что Аиста простили.

Здоровяк недовольно вздохнул, прижимая к себе Ассоль, опьяняясь нежным ароматом ее волос. Перед ним столь неожиданно предстал нелегкий выбор: осуществить возмездие за своих погибших товарищей или все же оставить прошлое в прошлом и попытаться начать новую жизнь, до остатка которой он так и будет винить себя в том, что не довел начатое дело до конца, остановившись прямо перед последним рывком.

«Жизнь или честь? – подумал Аист, невольно вспомнив слова Артиста. – Жизнь или честь?»

– Завтрашняя акция, – наконец-то заговорил здоровяк, – листовки, которые ты раздаешь, митинг, массовка – все это по большей мере организовали мы с моим товарищем. И все это нужно только для того... – Он остановил себя на полуслове, дабы не сболтнуть лишнего. – Не важно! Не ходи туда! Это очень опасно. Понимаешь? Пообещай мне, что ты туда не пойдешь!

– Но ведь ты же там будешь! – сказала она, подняв на него свои большие глаза.

– Буду, но это другое...

– Я не хочу выходить замуж! Лучше уж пусть меня затопчет толпа, закидают камнями... что угодно, но только не идти на эту проклятую свадьбу!

Каждый из них, не слушая друг друга, говорил о чем-то своем. Кровь в их жилах кипела, разум опьянялся. И они изо всех сил не желали расставаться. Однако им уже давно пора было расходиться в разные стороны и идти готовиться к завтрашнему дню. Одному надо было подготовиться к воинственному акту, а другой к собственной свадьбе. Но они не могли отпустить друг друга из своих крепких объятий.

– Зачем тебе нужен я? Зачем тебе все это? – говорил Аист. – Еще эта акция... Тебя же там убьют! Толпа, полиция... Как ты не понимаешь?

– Мне все равно... – уже начала она, но так и не договорила.

Здоровяк схватил девушку за плечи и несильно, но достаточно грубо и бесцеремонно встряхнул ее, дабы она попыталась опомниться. Но это не дало никаких результатов.

– А ты тогда зачем туда идешь? – навзрыд спросила она, вцепившись в парня еще сильнее.

– Я должен это сделать!

– Должен?

– Да! – Аист указал пальцем на Московский Кремль, который находился прямо на другом берегу и который столь красиво освещался ночной подсветкой (из-за чего было даже жалко все это взрывать). – Благодаря этим тщеславным и эгоистичным политикам погибли все мои друзья! Восемнадцать человек! – Он, не зная про Александру и Андрея, считал, что выжил только он и Артист. – И теперь я должен... нет, просто обязан за них отомстить!..

– Я хочу с тобой! Я пойду с тобой! – прижимаясь к юноше и не слушая его, говорила Ассоль. – Пожалуйста! Прошу! Не прогоняй меня...

– Но у тебя завтра свадьба! А мы даже не знаем друг друга!

– Это неважно... неважно... – в отчаянье шептала она.

– Нет, – неожиданно вставил Аист, вспомнив про паренька по прозвищу Аллигатор, который не учился в их классе, но который тоже пострадал, так как был с ними на выпускном. – Их было девятнадцать! – поправил он сам себя. – Погибло девятнадцать...

– Да какая разница, сколько их было! – проронила Ассоль. – Давай уедем отсюда... вместе...

– Как это какая разница? – Аист, изменившись в лице, резко отрезвел и оттолкнул девушку от себя. – Это на одного человека больше! На целую жизнь!

– Я не это имела в виду... – озадаченно ответила она, разумев, что она только что столь неосознанно задела его чувства.

– Мы говорим о жизнях людей... моих друзей! Ты понимаешь? – твердо продолжал он. – Их было девятнадцать! Арам, Апостол, Ася, Тема... Алиса, Алкаш и все остальные! Они все погибли!

– Я... понимаю! Прости! – сказала она, совсем не понимая, о чем он говорит.

– А хотя знаешь что... – возмущенно начал здоровяк, осознавая, что им уже давно надо было разойтись по разным сторонам, ведь все, что он мог ей дать, – это разрушить ее и без того несчастливую жизнь, а все, что она могла ему дать, – это сомнение по поводу завтрашней акции. – Иди-ка ты! – грубо добавил он.

Девушка непонимающе посмотрела на Аиста, а он брезгливо отмахнулся от нее и, повернувшись спиной, зашагал через дорогу, оставив Ассоль на тихой набережной одну.

– Подожди! Стой! Прости меня! – со слезами на глазах она закричала ему вслед. – Пожалуйста! Я... я не хотела тебя обидеть! Я... завтра приду... Слышишь?! Приду на митинг! Умоляю... найди меня в толпе! Я буду в белом! В белом!..

Аист конечно же слышал ее голос за спиной, однако, как бы ему ни хотелось к ней в тот момент вернуться, он уходил от нее не оборачиваясь, с каждой секундой ускоряя шаг. Он старался и вовсе выбросить эту девушку из своей головы, но это было непросто. Нежный образ Ассоль глубоко засел в его сознании, разрывая юношу между ней и тем долгом, который он был обязан выполнить перед самим собой.

Наступило тридцать первое августа.

Весь день лил легкий дождь. Погода была пасмурной и даже немного прохладной.

А во всех средствах массовой информации гордо вещали об инаугурации главы государства, которая вот-вот должна была состояться. Обычно подобные церемонии проводились в полдень, однако из-за начавшихся беспорядков в Москве, благодаря которым многие высокопоставленные личности столкнулись с большими трудностями, добираясь до Кремля, мероприятие пришлось перенести на вечер.

Все это еще раз доказывало то, что простые граждане все-таки имеют возможность влиять на события, происходящие в стенах правительственных учреждений. Было бы только желание!

Люди с самого утра по всей столице начинали собираться в митингующие кучки и неторопливо двигаться в сторону Красной площади. Кто-то шел спокойно, а кто-то очень воинственно крушил палками все на своем пути. И каждый из них что-то громко кричал. Многие размахивали флагами самых разных цветов. И по какой-то причине большая часть всех граждан, вышедших на улицы, была одета в черные одежды. На ком-то виднелись революционные маски Гая Фокса и пугающие своим видом длинноносые маски врачевателей чумы четырнадцатого века. У многих были противогазы на тот случай, если их будут разгонять слезоточивым газом, а на ком-то так просто были натянуты вязанные шапочки всевозможных цветов радуги с отверстиями для рта и глаз. Все эти люди, считая себя храбрецами, требовали к себе уважения, как к личностям, однако при этом не понимали, что одевая маски, они тем самым демонстрировали свою явную трусость перед лицом врага и, по сути, становились безличностной биомассой.

Ради какой именно цели собирались митингующие, однозначно ответить было нельзя, поскольку у каждого человека имелась своя личная и уникальная гражданская позиция, которую они, выходя на площадь, желали продемонстрировать окружающим.

Город сходил с ума.

Всю территорию вокруг Кремля многочисленным спецслужбам пришлось оцепить, поставив по периметру сотни полицейских в тяжелом обмундировании с пуленепробиваемыми щитами и жгучими дубинками. Но пришедших на митинг это не останавливало. Они все равно перелазили через ограды, раскидывая охрану вокруг себя, из-за чего те в ответ беспощадно начинали избивать всех, кто к ним приближался.

Десятки тысяч людей двигались к Кремлевским стенам, а ближе к вечеру их уже было и сотни тысяч. С каждой минутой митингующих становилось все больше и больше. Среди них были как молодые, так и пожилые граждане. И казалось, что эта черная масса, подобно чуме, заполоняла всю Москву.

Поначалу люди вели себя достаточно мирно, но когда они доходили до оцепленной Красной площади и им говорили, что прохода нет и что им надо немедленно развернуться и разойтись по домам, митингующие злились, в связи с чем и начинались волнения. Сперва граждане пытались дать отпор только полицейским, требуя быть пропущенными, однако уже очень скоро они начинали бить и друг друга, так как у всех этих людей имелись свои лозунги и политические взгляды, с которыми многие были не согласны.

Люди возмущались, дрались, переворачивали и поджигали автомобили, крушили автобусы, а самые смелые даже бросались коктейлями Молотова в служителей органов по охране общественного порядка. И для того чтобы остановить этот нескончаемый поток воинствующих граждан, применялись дымовые шашки, резиновые пули и очень сильный напор ледяной воды, действующий на людей куда эффективнее всех остальных средств.

Столицей овладел хаос.

И на самом деле все это было нужно только для того, чтобы, пока на поверхности творились беспорядки, Артист и Аист могли тихо и незаметно пробраться в Кремль под землей через глубокие коридоры «Д-6». Они сами того не ожидали, но их план оказался более чем успешным, ведь вся усиленная охрана Московского Кремля в конце концов-то оказалась ослаблена тем, что все ее внимание было направленно на демонстрантов, желающих митинговать на Красной площади. И юноши в очередной раз убедились в том, что насколько же легко можно управлять толпой для достижения личных целей.

Помимо массовых скоплений воинственно настроенных граждан в центре города и сообщений об инаугурации нового главы государства, во всех СМИ стали упоминать еще и о возможной террористической угрозе в столице. И Артист и Аист считали, что речь шла именно о них. Но как бы там ни было, а отступать им было поздно.

– Alea iasta est! – говорил Артист, помещая тяжелые ржавые бочки с астролитом на большую старую дрезину, найденную Аистом в глубоких туннелях «Метро-2».

Абитуриенты одели для акции те самые нестираные и неглаженые парадные костюмы, в которых они совсем недавно праздновали выпускной и в которых они прошли через ад, ибо сегодняшний день для них был очень знаменательным днем. Это был день их физической смерти. Ребята понимали, что совершая этот поступок, они идут прямиком на собственную гибель, и поэтому не торопились, делая все медленно и очень пафосно, пытаясь насладиться каждым мгновением.

Тяжелая дрезина, заваленная взрывчатыми веществами, была сломанной и самостоятельно двигаться не могла, поэтому ребятам пришлось ее толкать руками. Они, освещая путь тусклыми фонарями, шли в абсолютную темноту заброшенного подземного перегона, даже не зная, как долго им по нему идти и что их там вообще может ожидать. И если туннели метро еще хоть как-то содержались в чистоте, один раз в месяц поливаясь водой, туннели «Метро-2» не чистились с момента их создания. Там всюду бегали крысы и насекомые, ползали черви; через трещины в стенах сочились грунтовые воды, заливая туннели по колено, а также там стоял очень неприятный, спертый воздух. Дышать было трудно. Но абитуриентов это не останавливало. Они уверенно шли вперед по ржавым округленным переходам, видя только бесконечную тьму перед собой, понимая, что в конце этих туннелей нет и не может быть никакого света.

Их путь периодически преграждался металлическими решетками да другими ограждениями, но юноши при помощи молотка и лома тут же находили ловкие способы преодоления встречающихся препятствий.

– Знаешь, – неожиданно заговорил Аист, толкая тележку вперед. – Я тут с одной девушкой встретился...

– Ах, так вот благодаря кому ты «Чайку» достал! – не дав товарищу договорить, шутливо вставил Артист. – Я всегда знал, что ты у нас альфонс!

– Да нет же!.. – Здоровяк улыбнулся. – Я с ней только вчера познакомился.

– Что ж, хочешь ее удержать подольше, попробуй в постели асфиксию! Поверь мне: они от этого без ума! – Парень в белом подмигнул однокласснику. У него было хорошее настроение, и ему хотелось шутить.

– Задыхаясь, девушка не сможет кричать, – без особого энтузиазма подыграл ему Аист. – Женщины всегда должны кричать, стонать, пищать. И не важно отчего. От боли, оргазма, страха, эйфории, гнева... или просто на базарной площади... от чего угодно! Это сам процесс крика и истерики делает женщин счастливыми и дает им возможность почувствовать себя... женщинами!

– Однако, – призадумался Артист. – А это многое объясняет!

– Но думаю, что Ассоль не такая.

– Да все они не такие! Если она не страдает апотемнофилией и ей только Аполлонов подавай, то она такая же, как все!

Аист не стал отвечать, а только принялся толкать монотонно скрипучую тележку еще быстрее, желая покончить со всем этим как можно скорее. Артист же, заметив опечаленные и задумчивые глаза товарища, мгновенно сменил интонацию, убрав ехидную улыбку с лица.

– Тогда, может, тебе оставить всю эту затею? – тихо, но при этом очень настойчиво произнес он, понимая, что мысли Аиста сконцентрированы вовсе не на их задании, а, судя по всему, на воспоминаниях о той девушке, о которой он только что упомянул. – Отсюда дальше я могу справиться и один. А ты лучше иди к этой Ассоль или как ее там... пригласи ее на свидание, цветы подари! Это у меня без Александры потерялся в жизни всякий смысл, а у тебя-то он еще только появляется. Зачем тебе все это? – Юноша развел руками, демонстрируя ржавое подземелье и бочки со взрывчаткой.

«Жизнь или честь?» – снова подумал Аист.

Все внимание здоровяка действительно занимали только мысли об Ассоль. Он вспоминал ее слова, произнесенные вчера ее чудесным голосом, и уже воистину думал о том, чтобы развернуться и оставить всю эту затею, которая явно не могла привести ни к чему хорошему, но потом он вспомнил, что у той девушки сегодня должна была быть свадьба.

– Нет! – твердо заявил Аист. – Я пойду до конца!

– Но почему?

– Я должен это сделать!

– Почему? – Артист еще более требовательно повторил свой вопрос, желая, чтобы тот серьезно призадумался над происходящим. Он не хотел отговаривать товарища, но и не хотел, чтобы тот делал что-то неосознанно или против воли.

– Да потому, что мир болен. И льется наша с тобой кровь! – В этот момент Аист вспомнил Абдула Назид-Эва, понимая, что он сам превратился в такого же террориста. – Я не могу сидеть сложа руки, ничего не предпринимая! Надо ампутировать эту растущую гангрену войн, нахальных политиков и бесконечных денег, пока не стало еще хуже. А если же мир не выживет после этой операции, значит, он с самого начала был нежизнеспособен! Кто я такой, чтобы менять систему? Да никто! Я просто пуля, летящая назад после рикошета. Никто не заставлял пускать меня в расход! А теперь уж пусть столкнутся с последствиями! – Юноша тяжело вздохнул. – Я буду драться до конца! Так как дальше отступать некуда! Позади уже нет ничего... – Он оглянулся и увидел тьму туннеля, уходящего в бесконечность прямо за спиной. – Человечество слишком долго купалось в «обломовщине». И я не могу оставаться равнодушным! Апатия – это смерть. Нет... Апатия хуже смерти и даже хуже позора!

– Апатия – это смерть... – задумчиво повторил Артист, снова вспомнив об Александре. – Красивые слова. Кто их сказал?

– Никто, – поскромничал Аист. – У истины нет автора!

Абитуриенты не останавливаясь шли дальше, изо всех сил толкая дрезину вперед. И хотя они находились на глубине более пятидесяти метров под землей, они все равно ощущали всю ту суматоху, которая тем временем творилась на поверхности. Нет, конечно же они не слышали ни криков толпы над головой, ни топота ботинок, ни гудящих машин, ни чего-либо еще. Юноши шли в абсолютной тишине, однако при этом они чувствовали, как земля и стены дрожали. И с каждой минутой эта дрожь становилась сильнее.

– А тебе-то зачем все это надо? – вскоре спросил и здоровяк.

– А мне просто нечего терять! – холодно ответил парень в белом. – А еще... я хочу быть на сцене, когда падет красный занавес! – Артист улыбнулся, глядя на ржавые бочки, которыми они намеревались обрушить Кремлевскую стену.

А между тем столь долгожданная церемония инаугурации главы государства уже началась.

Несмотря на беспорядки в столице, в Георгиевском, в Александровском и в Андреевском зале Большого Кремлевского дворца все-таки собралось более трех тысяч гостей, пришедших отдать дань уважения и лицемерно поаплодировать своему новому господину, дабы тот начал (или продолжил) кормить их с собственной ладони, как верных псов. Среди этих гостей были только самые уважаемые члены правительства, депутаты федеральных собраний, чиновники судебных систем и федеративных устройств, а также там можно было увидеть и верховных представителей религиозных конфессий, и главных редакторов средств массовой информации, и высших офицеров различных силовых структур, сверкающих своими погонами и медалями, и множество других людей, желающих получить расположение нового главы государства. В одном здании собрались все самые влиятельные представители страны, а следовательно это было идеальнейшим моментом для нанесения удара.

Двое солдат президентского полка, одетых в темно-зеленую парадную форму покроя солдатской одежды тысяча восемьсот двенадцатого года, торжественно маршируя, приблизились к дверям Георгиевского зала и демонстративно отворили их. Там появилось шестеро идентичных молодых мужчин, которые не менее пафосной походкой, с каждым шагом поднимая ноги на девяносто градусов, пронесли по залам Большого Кремлевского дворца два громоздких флага. Один из них был государственным флагом, однако в этот раз это был не бело-сине-красный триколор, а черно-желто-белый, тогда как второй флаг являлся новым президентским штандартом, представившим из себя кипенно-белое полотно, в центре которого величественно изображался тот самый черный двуглавый орел с грозной свастикой посередине.

Пронеся эти флаги в Андреевский зал, знаменосцы, марширующие по символически кроваво-красной ковровой дорожке, поднялись на небольшой белый подиум, чем-то напоминающий алтарь, на котором прямо у стены располагались три императорских трона на фоне огромного герба России (что тоже было довольно символичным, так как трона и короны три, а голов у орла всего две, явно давая понять, что у того, кто сидит посередине и действительно управляет государством, нет собственной головы на плечах. Однако есть две другие головы, но они повернуты: одна на восток, а другая на запад). И самым примечательным было то, что над этим подиумом непоколебимо возвышалось треугольное изображение всевидящего ока, из которого исходило бесчисленное количество золотых лучей. И именно под этим символом бескомпромиссного тоталитаризма построились солдаты, двое из которых держали флаги, тогда как остальные крепко сжимали парадные винтовки в руках.

А сразу после этого пара точно таких же молодых людей в униформе демонстративно пронесла по залам специальный экземпляр конституции, которую политические деятели все равно игнорировали (ибо, возможно, никогда ее даже не читали), и так называемый «знак президента», представляющий из себя золотого двуглавого орла на золотой цепи. Эти предметы торжественно поместили на трибуну, после чего пригласили спикеров верхней и нижней палаты федерального собрания и председателя конституционного суда. И на подиуме появились три немощных старика, двум из которых потребовалась помощь и подстраховка для того, чтобы подняться на этот величественный алтарь истории.

– А тебе не кажется, что мы мыслим немного по-инфантильному? По-детски, если можно так выразиться! Как-то у нас все очень категорично, – неожиданно спросил Аист, продолжая толкать тяжелую дрезину с сотнями литров астролита вперед.

– Так и есть, – тут же ответил идущий рядом юноша в белом, перезаряжая свой «АК-47». – Мы мыслим по-юношески... по-черно-белому. Для нас все должно быть либо так, либо так. И это хорошо! Потому что у взрослых, которые мыслят якобы мудрее, в конце концов получается и не так, и не этак. Мы же хотим постоянно двигаться вперед, открывать новые возможности и делать ошибки! А совершение ошибок и их переосмысление – и есть главный процесс образования! И знаешь, в чем самая принципиальная разница между нами и ими? – Он указал пальцем наверх. – Мы эволюционируем, а они уже давно загнивают в декадансе. – Юноша улыбнулся.

– И мы сейчас с тобой совершаем ошибку? – задумчиво поинтересовался здоровяк, глядя на бочки.

– Абсолютную!

– И чему она нас научит?

– Нас? Уже ничему, – твердо произнес Артист. – Однако это акт возмездия может стать хорошим уроком для остальных!

– А если не станет?

– А если не станет, то мир этот безнадежен! И пусть горит он огнем! Я желаю привнести анархию, а анархия – это палка о двух концах. С одной стороны, она разрушительна и может аннигилировать все до основания, а с другой стороны, она созидательна и способна сотворить целую вселенную из ничего. Ordo ad chaos – таков закон бытия! А все эти априори неестественные, созданные людьми политические системы, моральные, социальные принципы и ценности – это не более чем рамки... тюрьма для человеческих возможностей! Разрушая и созидая в этих рамках, мы так и не выходим за пределы стены, не разворачиваемся в полную силу. Мы топчемся на месте. Нет ни эволюции, ни деградации! Абсолютный ноль, словно организм подвергся криоконсервации.

– Да, но взорвав Кремль, мы не сможем пробудить все человечество из литургического сна. Это всего лишь одно сооружение одной единственной страны... конечно, самой большой в мире страны... но все же!

– Ты прав. Наша акция мало что изменит, если люди сами не захотят меняться. Но по крайней мере одну стену лицемерия и предрассудков мы разрушим.

– Нет, не разрушим. Политика – это мафия государственного уровня. А мафия бессмертна. Взрывай – не взрывай! Бесполезно! Это как Лернейская Гидра. Отрубив одну голову, на ее месте вырастят две новые.

– Что ж, это объясняет почему у герба России две головы. Забавно, а ведь мы с тобой, возможно, единственные люди за всю историю этой страны, кто войдет в Кремль с искренними намерениями.

– Да... – вздохнул Аист. – И кто заткнет в тебе Сократа?

Тот не ответил, а только нарисовал улыбку на лице.

Анатолий Вальдемарович, как того требовала традиция церемонии вступления в должность главы государства, неторопливой походкой, гуляя словно по своей собственности, покинул Дом Правительства России, также называемый в народе Белым домом (притом что стены в палатах там желтые), и сел в престижный черный автомобиль иностранной марки. Транспортное средство с тонированными стеклами в сопровождении трех джипов и дюжиной мотоциклистов служебной охраны направилось в сторону Кремля по оцепленной со всех сторон дороге.

Мигающий сине-красными лампочками конвой величественно прокатился по Новому Арбату и завернул на бульвар Гоголя, где Анатолию Вальдемаровичу лицемерно улыбнулся великий российский писатель с высокого пьедестала. А когда президентский кортеж проезжал мимо дома, где жил небезызвестный анархист князь Петр Алексеевич Кропоткин, какой-то митингующий молодой человек ловко пробрался через оцепление и бросил коктейль Молотова в черный лимузин. Бронированный автомобиль не пострадал и даже не замедлил скорость, однако воспламеняющаяся смесь тут же полилась на мотоциклистов, из-за чего один из них вышел из строя, повалившись кувырком на асфальт, а другой мотоциклист на несколько секунд отстал от остальных, нарушив синхронность хорошо отрепетированной езды.

Нарушителя мгновенно схватили взявшиеся из ниоткуда полицейские и стали жестоко избивать дубинками. На место происшествия налетели журналисты, пытающиеся отснять горячий материал для вечерних новостей, но и им досталось от служителей порядка, так как люди в форме стали бить и их, сломав репортерам дорогую аппаратуру.

А абитуриенты тем временем уже дошли до конца туннеля «Д-6», и им перегородила дорогу очередная толстая решетка. Аист схватил лом и предпринял попытку отворить ее, но ржавая ограда не поддавалась. И тогда он взялся за автомат и выпустил в тяжелый замок несколько пуль, которые стали отскакивать жгучими искрами, ударяясь о звонкую сталь. Оглушительно громкое эхо после выстрелов еще долго кружило туда-сюда по туннелю. А после пятого попадания замок отвалился, и подростки прошли дальше, оказавшись возле тесного заброшенного подъемника.

Лифт не работал, ибо, как и все в этом подземелье, он не реставрировался с момента своего создания. Но ребята все равно в него залезли и стали пытаться привести ржавую технику в действие. Артист обнаружил коробку электрических предохранителей и, открыв ее, заметил, что пробки, отвечающие за основную работоспособность лифта, были вытащены. Однако там было множество других пробок, подключенных к кнопкам, отвечающим за свет, вентиляцию, экстренные вызовы и другие функции. Какие-то предохранители были перегоревшими, расплавленными, а какие-то все еще были действующими. И поменяв их местами, подъемник заработал, однако от света и других удобств пришлось отказаться.

– «Вставай, проклятьем заклеймённый, весь мир голодных и рабов!» – игриво запел парень в белом, начав выгружать с тележки тяжелые контейнеры с астролитом. – «Кипит наш разум возмущённый и смертный бой вести готов».

Юноши до самых краев загружали лифт бочками со взрывоопасной смесью.

– «Это есть наш последний и решительный бой...» – теперь уже в два голоса запели они на весь туннель. – «С Интернационалом воспрянет род людской!»

Дернув за рычаг, подъемник с еще большим скрипом, чем до этого скрипела ржавая дрезина, поехал наверх в абсолютную тьму. И абитуриенты боялись, что вся эта старая и шаткая конструкция может либо застрять, либо вовсе рухнуть вниз. Однако лифт достиг свой цели, хотя и остановился, так и не доехав всего каких-то полметра до поверхности. Но ребята были рады и этому.

Держа автоматы наготове, они стали исследовать очередной подвал, в котором оказались. Помещение было намного чище, чем заброшенные туннели «Метро-2». Однако и этим местом давно не занимались. Кругом стоял мрак и тишина.

– Где это мы? – шепотом спросил Артист, не имея ни малейшего представления, куда он попал.

– Да черт его знает! Мы должны быть либо под Арсеналом, либо где-нибудь в четырнадцатом корпусе... – неуверенно ответил Аист.

– А нам куда надо?

– Куда угодно, лишь бы было зрелищно!

Пройдя по пустым коридорам с кирпичной кладкой, ребята, осматривая каждый угол и осторожно дергая за ручки всех дверей, вышли в какое-то очередное темное и очень тесное помещение. Это был склад с продовольствием, и именно через него лежал путь в подземный бункер, из которого абитуриенты только что пришли.

Аккуратно приоткрыв дверь и выглянув через проем, Артист увидел очень чистый и светлый зал с белыми стенами. Пространство было пустым, если не считать два мраморных бюста советских вождей. В противоположной стороне зала виднелась широкая арка, ведущая на просторную лестничную площадку, но юноши не стали идти дальше, так как Артист в последний момент заметил камеру слежения прямо над своей головой.

Кладовка была последним местом, до которого они могли добраться, оставаясь незамеченными. И абитуриентам это место показалось не таким уж и плохим для их завершающего акта.

А в это же время черный кортеж уже проехал по набережной и направился к Фроловской башни. И как только он пересек ворота, многотысячная толпа митингующих все-таки прорвалась через ограждения полиции, начав заполонять всю Красную площадь.

Люди кричали, дрались, размахивали флагами. Службы безопасности понимали, что такой сильный поток людей им не сдержать, и поэтому отступали. Однако при этом отдельные полицейские и военные так и продолжали бить граждан, пускать слезоточивый газ и применять резиновые пули.

Беспорядки продолжались. И теперь они происходили прямо у стен Кремля.

А автомобиль главы государства не останавливался. В его тонированных стеклах отразились зеленые деревья цветущего сада, затем отразился и Царь-колокол, и золотые распятия Архангельского собора, и кавалерийский эскорт президентского полка, ожидающий прибытия Анатолия Вальдемаровича, и, наконец, Большой Кремлевский дворец, где уже началась торжественная церемония.

Когда невысокий, но очень гордый человек в строгом темно-синим костюме вышел из машины, его подхалимно встретил комендант Московского Кремля, отдав честь и пожав руку. Однако когда новый глава государства вошел во дворец через парадный вход, тот незаметно плюнул ему вслед, поскольку знал, что на самом деле представлял из себя этот сынок бывшего президента, ибо Анатолий Вальдемарович практически вырос на его глазах, бегая мальчишкой по этим залам и садам.

Инаугурант неторопливо поднялся по широкой лестнице, и перед ним открылись двери в Георгиевский зал.

Куранты забили ровно шесть часов вечера.

Зазвучал «Торжественный коронационный марш» Петра Ильича Чайковского. И гости, собравшиеся на церемонию инаугурации, громко зааплодировали тому, кто столь высокомерно шагал по красной дорожке, игриво кивая и подмигивая знакомым лицам по пути.

А политически активные граждане, пришедшие на митинг, продолжали наводить хаос и ужас на город. У всех, кто в тот момент был на Красной площади, в руках имелись какие-то предметы. У кого-то были флаги, а у кого-то таблички с провокационными лозунгами, кто-то размахивал дымовыми шашками, создающими разноцветный дым, кто-то же ходил с баллончиком красок, рисуя всякие гадости прямо на красных стенах, кто-то принес с собой бутылки с самодельными воспламеняющимися коктейлями, а кто-то просто пришел со складными ножами, палками, цепями и дубинками.

И только у одного единственного человека во всей этой толпе в руках были цветы.

Этим человеком была Ассоль.

Она, будучи одетой в пышное белое подвенечное платье, прижимая к груди букет белых роз, словно умалишенная пробиралась через бесконечную массовку воинственно настроенных людей, ища глазами того, с кем вчера вечером столь беззаботно гуляла по набережной. И на фоне этого нескончаемого черного потока митингующих Ассоль была неестественно ярким белым пятном.

– Аист!.. Аист! – кричала она это странное имя, ведь тот юноша представился ей именно подобным образом.

Но среди шума и галопа никто ей так и не отзывался, ибо никто ее просто не слышал, да и она сама себя во всей этой суматохе слышала очень плохо, из-за чего Ассоль приходилось кричать еще сильнее:

– Аист!

Девушке казалось, что тот, кого она так отчаянно пыталась найти, сейчас находится где-то рядом... где-то за следующим человеком. Но когда она протискивалась вперед и видела, что Аиста там нет, ей начинало казаться, что он стоит прямо за следующей колонной людей... а потом за следующей... и за следующей. И таким образом она блуждала кругами в этом лабиринте толкающихся и кричащих граждан. Но куда бы она ни поворачивала голову, того, кого искала, среди бесконечных лиц и затылков видно не было.

Ассоль не сдавалась и продолжала идти вперед через толпу. На ее глазах образовывались слезы, так как она только что сбежала с собственной свадьбы, искренне веря и надеясь, что она встретит здесь свое счастье.

А тем временем Аист с Артистом, продолжая находиться в подземных лабиринтах Кремля, уже перетащили в кладовку бочки со взрывоопасным астролитом, сложив их невысокой пирамидкой. Здоровяк протянул длинный фитиль, с помощью которого они намеревались все это дело поджечь, но потом остановился и начал испуганно ерзать по карманам в поисках какого-то предмета.

– Черт! – сказал он. – Я сигареты не взял!

– И что? – переспросил второй юноша. – Хочешь закурить перед «банзаем»?

– А то, что и зажигалки нет!

Артист на это заявление, недовольно вздохнул и покачал головой, после чего, выражая свое явное недовольство, тоже начал просовывать руки в карманы. И неожиданно его пальцы сами наткнулись на что-то лежащее во внутреннем кармашке его белого пиджака. Это была та самая пачка сигарет, которую ему еще Апостол вручил на выпускном. И, что самое главное, помимо одной единственной сигареты в помятой картонной коробке была еще и спичка Толика, взятая из того самого загадочного белого коробка, с которым тот никогда не расставался.

Аист аккуратно взял из рук товарища эту спичку, начав ее рассматривать со всех сторон, будто она чем-то отличалась от обыкновенных спичек, даже не веря, что этот предмет прошел с ними такой огромный путь. Он невольно вспомнил свои же собственные слова, сказанные пареньку по прозвищу Алкаш на выпускном вечере: «...даже и от одной спички может зависеть судьба целой страны...»

– А вот и запоздалый салют от Толика, – тяжело вздохнув, прохрипел Артист. – Приятно осознавать, что все наши друзья все это время были с нами: Аллигатор, Артем, Алкаш, Алиса, Ася, Архитектор, Анзор, Апостол и все остальные... лучшие из нас!

– Как думаешь: они бы одобрили все то, что мы сейчас делаем?

– А ты бы сам это одобрил?

– Не знаю. Но мне бы не очень хотелось, чтобы кто-то жертвовал собой в память обо мне! Да! – Аист призадумался. – В мою честь не надо жертв... ни поэм, ни памятников! Мир слишком отвратителен, чтобы оставлять в нем свой след. – Здоровяк зажал слегка потрепанную сигарету с зубах и с ухмылкой добавил: – Что ж, дружище, вот и мы с тобой превратились в террористов... в революционеров!

Разница между этими понятиями заключалась только в том, что слово «революционер» или «реформатор» звучит гордо, а посему так называли тех, чьи акции были успешными, тогда как слово «террорист» нагоняет ужас, а следовательно, им нарекали только проигравшую сторону. Однако при этом у тех и у этих методы одинаковые.

– И что нам кричать перед взрывом? – с улыбкой продолжил Аист, держа спичку наготове. – ال أكبر

– Ага! – Артист усмехнулся. – Hasta siempre, Commandante Che Guevara!

– Vive la Revolution! – Здоровяк с первого же раза зажег спичку, ударив ею по шероховатой поверхности стены, после чего преподнес красное пламя к сигарете и сделал свою последнюю затяжку табачного дыма, будто перед расстрелом.

– Ave Anarchia! – прошептал юноша в белом, когда его товарищ наконец поджег толстую нить, тянущуюся к мощной взрывчатке.

И как только фитиль начал искриться, абитуриенты переглянулись между собой и мигом выскочили из кладовки, пытаясь убежать от того места как можно дальше и скорее.

На этом их сценарий атаки на Кремль подошел к концу. И дальше оставалась только импровизация.

Они, игнорируя камеры слежения, с максимальной скоростью промчались по пустым белым залам и очутились на светлой лестничной площадке, где им встретилась охрана в виде одетых в темно-синюю форму мужчин, не понимающих, что происходит и откуда вообще взялись эти вооруженные подростки.

– Вы кто такие? Где ваш пропуск? Как вы сюда попали?! – закричали охранники, пытаясь остановить нарушителей.

Но те бежали без оглядки, зная, что это здание вот-вот разлетится на куски.

Они, словно обезумевшие, проносясь по пустым коридорам, искали выход из помещения. И после целой минуты, показавшейся вечностью, юноши очутились в широком зале, ведущем к выходу, заставленным высокими ограждениями и бесполезными металлодетекторами.

– Стой! Стрелять буду! – неожиданно закричал один из охранников, после чего оперативно достал пистолет из кобуры и, прицелившись в подростков, спустил курок. Пуля бы действительно ужалила Артиста, если бы в центре помещения не располагалась громоздкая мраморная амфора, взявшая на себя весь удар.

Абитуриенты поняли, что они находились в здании Арсенала только тогда, когда оказались под открытым вечерним небом и смогли осмотреться.

За спинами юношей раздался еще один выстрел, и ребята сами того не заметили, как разминулись. Артист, не зная куда идти, побежал в сторону Соборной площади. А Аист повернул на север и стал бежать через всю Сенатскую площадь, желая как можно быстрее добежать до высокой башни и через ее ворота покинуть стены Кремля, ибо свою основную задачу он здесь уже выполнил и все, что ему оставалось, – это сделать попытку спастись. И охранники почему-то последовали именно за Аистом, посчитав, что, в отличие от крепкого здоровяка, тот хромой паренек в белом костюме вряд ли сможет учудить что-нибудь серьезное, даже несмотря на то что он был вооружен.

А в это же время в Андреевском зале Большого Кремлевского дворца, где и проходила церемония инаугурации, пожилой председатель конституционного суда, который лично видел, как Анатолий Вальдемарович убил своего отца и взял власть силой, приблизился к микрофону и, согласно традиции, попросил нового главу государства принести присягу перед свидетелями. И тот, подойдя к трибуне, положил свою правую руку на специальный экземпляр конституции и принялся читать вслух с заранее заготовленного листа текст самой присяги:

– Клянусь при осуществлении полномочий...

До конца дочитать ему так и не удалось. Где-то вдалеке раздался оглушительно громкий взрыв, от которого, как показалось, вздрогнула земля. Удивленные гости переполошились, начав оглядываться по сторонам, пытаясь понять, что это могло быть. А охранники в черных костюмах и в очках с затемненными стеклами стали трогать свои незаметные наушники, желая получить доклад о происшествии, но ничего конкретного узнать они пока так и не могли.

Артист же, продолжая своим неуклюжим шагом бежать по территории Кремля, уже пронесся мимо Царь-пушки и очутился на Соборной площади, на которой минуту назад в полном составе был построен президентский полк для торжественного парада. Однако сейчас же все эти бравые солдаты разбегались в разные стороны, подобно тараканам.

Сам не понимая, что происходит, юноша споткнулся и неуклюже повалился на землю. А подняв глаза, он увидел то, как над его головой буквально секунду назад взорвался высокий купол Архангельского собора, что и послужило источником столь неожиданного и громкого шума.

– А это уже не наших рук дело... – озадаченно сдвинув брови, заявил Артист, недоумевая почему вдруг взорвался данный собор, если они поместили взрывчатку совсем в другом здании.

Юноша медленно поднялся на ноги и гордо выпрямил спину, не без удивления взирая на то, как окутанный жгучим пламенем огромный золотой купол с пугающим скрежетом падает вниз прямо на площадь.

Армагеддон наконец-то снизошел на землю.

И глядя на все это, молодой человек в белом засмеялся дьявольским смехом и во все горло закричал стихотворение последнего русского поэта:

– «Разверзлись с треском небеса, и с визгом ринулись оттуда, срубая головы церквям и славя нового царя, новоявленные Иуды».

Он схватился за свой автомат и даже не глядя принялся отстреливать убегающих с площади солдат президентского полка. Кое-кто из них хотел открыть по юноше ответный огонь, и они бы с легкостью управились с одним единственным подростком, но как только представители элиты российской армии нажимали на спусковые крючки, они вспоминали, что их парадные винтовки были заряжены холостыми патронами для торжественных залпов в честь вступления в должность нового главы государства.

– «Тебя связали кумачом...» – игриво продолжал Артист, убегая с горящей площади, направляясь к Красному крыльцу Грановитой палаты, – «и опустили на колени, сверкнул топор над палачом, а приговор тебе прочел кровавый царь – великий... гений».

Он истерически смеялся и во всем этом безумии от происходящего отстреливал всех, кто делал попытку встать на его пути. И белый праздничный наряд юноши с каждым выстрелом становился все более красным от брызг чужой крови.

Артист сошел с ума.

А Аист, в момент взрыва находящийся в другой стороне Кремля, добежав до Никольской башни и оказавшись прямо под высокой красной звездой, услышал за спиной долгую очередность автоматных хлопков. Ему показалось, что стреляют в него, ведь звон свинца пронесся всего только в нескольких метрах от него. Однако оглянувшись заметил, как все те охранники, которые гнались за ним еще с Арсенала, неожиданно стали падать прямо на асфальт, ибо, как выяснилось, пули летели совсем в обратную сторону.

Переполняясь адреналином, от которого каменели ноги, здоровяк не без удивления начал смотреть по сторонам и увидел знакомые силуэты, появляющиеся из ниоткуда и бегущие в сторону самой высокой части кремлевского холма. Силуэтов было немного, и приглядевшись он, не веря своим глазам, распознал среди них Андрея и Александру.

Они были живы и одеты в свои изношенные до дыр, но при этом хорошо выстиранные выпускные наряды, которые они тоже одели сегодня исключительно для того, чтобы продемонстрировать свою непоколебимость и бесстрашие перед лицом своих палачей.

Остальные активисты во главе с Амином также облачились по-парадному. Их целью было слиться в толпе гостей, приглашенных на инаугурацию. Но действовать скрытно у них не получилось. Благодаря усилиям Артиста и Аиста охрана Кремля давно подняла тревогу о незаконном проникновении на территорию, из-за чего активистам пришлось наносить удар раньше назначенного часа.

План «А» не сработал.

Но они не отступали, а, наоборот, шли в бой напролом, согласно плану «Б». В руках у каждого из них были автоматы, и они очень умело отстреливали всех, кто пытался их остановить. Андрей и Александра не стреляли, но при этом шли вперед не отставая от остальных.

Здоровяк невольно усмехнулся, так как он совсем не ожидал встретиться с этими ребятами, и уж тем более в подобном месте и при подобных обстоятельствах, к тому же он их уже давно считал погибшими. И глядя на них, он мгновенно разумел, кто же именно поспособствовал уничтожению Архангельского собора, ибо Артист и Аист были не единственными, кто подготовил на сегодня зрелищный салют. И как только он об этом подумал, вдалеке раздался еще один непредвиденный гром: и на сей раз обрушилась колокольня Ивана Великого.

Как эти активисты смогли пронести туда взрывчатку и вообще все это осуществить, юноша не знал. Но он видел результат и был доволен тем, что видел.

– Андрей! Александра! – крикнул он своим товарищам.

Но те его не услышали, продолжая идти своей дорогой.

Вооруженная бригада направлялась к зданию Арсенала, и здоровяк понимал, что этих людей необходимо остановить, ведь там с минуты на минуту взорвутся тяжелые бочки с астролитом.

Аист ринулся к своим одноклассникам. Однако догнать их было непросто.

– Стойте! – кричал он, но его голос заглушался отдаленными выстрелами и громким шумом сирен.

Во всей этой суматохе трудно было до кого-либо докричаться. И продолжая двигаться вперед, здоровяк смотрел на своих друзей, и на его глазах наворачивались слезы. С одной стороны, это были явные слезы счастья за то, что его товарищи все-таки остались живы, но с другой стороны, это были слезы глубочайшей скорби за то, что они тоже, подобно ему, выбрали путь возмездия, который вот-вот приведет их всех к неминуемой гибели.

За все то время с момента, когда здоровяк видел этих ребят в последний раз, Андрей совсем не изменился. Он был именно таким, каким Аист его и помнил. А вот Александра почему-то казалась совсем другой. Она молчала и с отрешенным взглядом делала только то, что делал Андрей, будто была для него подобием тени, давно лишенной всякой индивидуальности.

И тогда Аист невольно вспомнил еще и об Альбине, поскольку в тот день у реки беременная девушка уходила с ними. И подумав о ней, здоровяк сквозь слезы добродушно улыбнулся, ведь к этому времени Альбина уже должна была родить.

– Стойте! – продолжал он, размахивая руками. – Там же сейчас все взорвется! – Здоровяк не останавливаясь бежал за одноклассниками, которые с каждой секундой приближались к зданию Арсенала. – Стойте, идиоты! Подождите меня... – добавил он, и в это самое мгновение произошло то, чего Аист ждал уже так долго...

На площади появился очередной охранник, который без предупреждения нацелил на юношу пистолет Макарова и спустил курок. За спиной подростка раздался одиночный хлопок, и крошечная пуля пронзила здоровяка насквозь, вылетев из его груди.

Аист, теряя контроль над своим телом, грубо повалился на землю, а когда приподнялся, то сразу же увидел над собой высокие купола красного города, которые он уже неоднократно видел в своих ярких видениях. Вот только на этот раз это видение было более чем реальным.

В ушах молодого человека заиграл тот самый белый вальс, под который он строго-настрого отказался танцевать на своем выпускном вечере, однако сейчас же, слушая эту игривую и при этом трагичную мелодию, ему хотелось не только танцевать под нее, но и жить ею. Он сам того не осознавал, как эта музыка уже давно стала музыкой всей его жизни, и оказавшись на красной пустыне своего подсознания, Аист снова увидел мрачный, холодный ангар, в котором его уже заждались одноклассники, вальсирующие под эти сладостные звуки, создавая круговорот великого танца, у которого не было ни начала, ни конца.

А слегка повернув голову, здоровяк в который раз разглядел бездонную черную реку, у которой, как и всегда, его ждала дряхлая многовековая женщина с бледным лицом, сверкающая кривизной своих немногочисленных гнилых зубов. Уже давно не страшась ее, Аист сам приблизился к горбатой старухе. И тогда-то она и произнесла свои извечные слова:

– Ну что, голубчик... – пугающим хрипом прозвучал ее голос, заставив сердце юноши остановиться. – Понял, в чем смысл жизни?

Юноша посмотрел во тьму ее глазниц и, глубоко вздохнув, ответил:

– Да... Я понял... Понял...

Женщина нежно улыбнулась сквозь паутину своих морщин, костяными пальцами взяла Аиста за руку и далеким ветром прошептала:

– Что ж, голубчик... Тогда пошли... Пошли...

Она потянула его за собой, и вместе они беззвучно скрылись в бездне черной вечности-реки, не оставив после себя даже кругов на воде. Наступила тишина.

Аист умер.

А Ассоль, стоя на Красной площади в центре толпы, подняла глаза и увидела, как среди горящих куполов в вечернее небо вылетела белая птица и исчезла в потоке черных облаков.

Девушка сразу осознала, что же именно имел в виду тот юноша, когда говорил о возмездии. Она, как и все на митинге, не без удивления смотрела на окутанные огнем башни высоких соборов, однако в отличие от всех остальных она понимала, кто мог это совершить.

Ассоль засмеялась каким-то невменяемым и явно безумным смехом, после чего тут же продолжила бродить по площади, пробираясь сквозь толпы людей и каждому встречному раздавая по цветку из своего пышного свадебного букета белых роз.

– Вот, возьмите! – говорила она, щедро раздаривая цветы. – С праздником вас! И вы вот возьмите! День-то такой хороший...

Обезумевшая девушка долго раздавала розы случайным прохожим.

И на ее улыбающемся лице так и продолжали образовываться слезы.

– А что празднуем-то? – спросил ее кто-то.

– Жизнь! – ответила Ассоль. – Жизнь...

Все эти безликие и однотипные люди, которые только что размахивали флагами и палками, теперь стали держать в руках и белые цветы, не зная куда их деть. Что делать с дубинками и флагами-то – было понятно, а вот для чего были нужны цветы – большая часть всех этих граждан представляла себе очень смутно.

А в один момент Ассоль оглянулась и, к своему разочарованию, увидела в этом потоке людей знакомые лица. Она заметила высокого, симпатичного мужчину с очень смуглой кожей и длинным носом, который с разъяренным выражением лица шел в ее сторону, грубо отталкивая встречающихся ему на пути людей. А за ним шла целая дюжина таких же крепких южных парней, и все они были одеты так, будто только что пришли с праздничного банкета.

Увидев их, Ассоль не могла поверить, что они нашли ее в этой толпе, в которой, как казалось, все смешалось в одну большую черно-серую массу. И тогда она со слезами на глазах, испортившими ей весь макияж, засмеялась еще сильнее.

Девушка продолжила дарить цветы, и теперь она даже не думала, сколько и кому их отдает, поскольку знала, что ее все равно вот-вот остановят.

Высокий носатый мужчина крепко схватил Ассоль за руку, из-за чего она просто выронила оставшиеся цветы. И он, больно сжимая ей кисть, потянул девушку к себе и грубо произнес:

– Ինչե՞ր ես քեզ թույլ տալիս, այ կնիկ: Դու ինձ խայտառակո՛ւմ ես: Դու հասկանո՞ւմ ես դա:

Она хотела наградить своего жениха твердой пощечиной, но не смогла этого сделать, ибо тот уже потащил ее за собой через поток митингующих граждан таким образом, что Ассоль была просто не в состоянии сопротивляться, как бы сильно ей того ни хотелось. И на этом ее революция закончилась.

А по ту сторону красных стен золотые купола продолжали гореть. В небе парили вертолеты спецслужб и различных телеканалов, транслирующих на весь мир все, что здесь происходило.

 Группа вооруженных активистов намеревалась поместить взрывчатку в каждое здание на территории Кремля. И они, беспощадно и очень умело расстреливая охранников, наконец забежали в Цейхгауз с целью заминировать и Арсенал, не подозревая, что там и так уже была заложена целая сотня литров астролита.

Андрей не стал заходить внутрь. Его задачей было сторожить вход с наружной части. И Александра осталась вместе с ним, так как с момента их прибытия в Москву она за все это время ни на шаг не отходила от одноклассника, из-за чего повстанцы их в шутку даже называли сиамскими близнецами.

Акция взятия Кремля являлась конечно же не самой приоритетной задачей для Андрея. Он прибыл в столицу в первую очередь только для того, чтобы отыскать свою возлюбленную Анжелу, сны о которой так и не оставляли его в покое. И поскольку с момента ее уезда из Астрахани она не написала ему ни единого письма, юноша и понятия не имел, где ее искать. Единственное, что ему было известно, – это то, что после смерти ее матери, ее отец нашел работу в Москве, куда они и переехали. И все свое свободное от тщательной подготовки к этому политическому акту время Андрей только и делал, что пытался отыскать свою возлюбленную в этом огромном мегаполисе. Он выискивал Анжелу в интернете, в телефонных справочниках, звонил в различные службы связи и поиска людей. Но найти ее не удавалось. А она была единственным человеком, кто еще давал Андрею повод для существования; и если бы он не знал, что она где-то рядом и не чувствовал ее присутствие в глубине своего подсознания, то он бы уже давно пустил себе пулю в висок. И с каждым днем, преумножая свои неудачи в поисках Анжелы, он все сильнее и сильнее желал расстаться с жизнью, и именно поэтому он всецело и посвятил себя этой безумной идее разрушительного акта, превратив себя в обыкновенного диверсанта-смертника.

Акция повстанцев шла успешно. Но в момент, когда вооруженные мужчины проникли в Арсенал, все их планы были мгновенно разрушены, так как подобного расклада они уж точно не предвидели. Толстый искрящийся фитиль самодельной взрывчатки Артиста и Аиста наконец-то догорел до конца, и мощный астролит проявил свое разрушительное физическое свойство. Из подвалов здания раздался затяжной и пугающий гром, от которого поверхность земли начала трястись так сильно, что стены стали рушиться. И через мгновение этот будоражащий вихрь вырвался наружу, в крошку испепелив треть здания и всех, кто в нем находился. Жгучие искры, обугленные кирпичи, остатки колонн и осколки стекла в мгновение ока взлетели в воздух, кружась вместе с ярко-красным всеобволакивающим огнем и густым черным дымом. А уже через считанные секунды все эти останки смертельным дождем принялись осыпаться на землю. И вместе со столь неожиданным и сильным взрывом обрушилась и часть Кремлевской стены, открыв проход в Александровский сад в том самом углу, где располагалась Могила Неизвестного Солдата, дабы и он смог увидеть погибель своих палачей.

Андрей, не сразу осознав, что происходит, вместо того чтобы упасть на живот, зачем-то принялся бежать от огня, но он и трех шагов не успел сделать, как его уже накрыло оглушительно громкой ударной волной. Отлетев вперед на неизвестное расстояние, он сильно ударился обо что-то головой, и мир в его глазах мгновенно провалился в бездну.

Наступило долгое забвение.

Но через какое-то время юноша все-таки пришел в себя.

Аккуратно и очень медленно приоткрыв свои засыпанные песком глаза, Андрей, отряхивая лицо, обнаружил себя посреди той самой выжженной дотла поляне, которую он уже вот который раз видел в своих снах. Некогда все это пространство было усыпано яркими цветами и зеленой травой, расстилающейся под бескрайним синим небом. Но с выпускного вечера эта иллюзорная местность становилась все более мрачной и безжизненной, и сейчас же представлялась огромной пустошью, покрытой холодным пеплом, над которой постоянно кружил туманный мрак.

Андрей осмотрелся и попытался понять, как он здесь вообще оказался. Но ответа так и не нашел. Казалось, что им овладела легкая стадия амнезии, ибо не мог вспомнить ничего из того, что только что с ним происходило. И юноша на сей раз был точно уверен в том, что он не спит.

– Анжела... – крикнул он в бесконечность, ведь каждый раз, оказываясь на этой поляне, он видел свою возлюбленную, а даже если и не видел, то отчетливо где-то из далека слышал ее дивный голос и всем своим телом ощущал ее присутствие.

Однако в этот раз все было иначе.

Бескрайняя поляна была пуста, и никто не отзывался. Даже эхо не распространялось. Все было окутано абсолютной тишиной, от которой начинали разбаливаться ушные перепонки.

Андрей еще долго стоял в центре плоской местности, глядя по сторонам. И куда бы он ни поворачивал голову, он всюду видел серую и безжизненную равнину, уходящую далеко за горизонт. Все рисовалось практически идентичным, и юноша не видел никакого смысла куда-либо вообще начинать идти. Однако, простояв неизвестное количество времени, он все же зашагал вперед, так как понимал, что стоять без движения и ждать какого-то чуда было еще более бессмысленным.

Ноги сами вели его куда-то. И пробирался он через туманную пустошь час, день, неделю, вечность, но при этом казалось, будто он и вовсе не сдвигался с места. Счет времени был давно потерян, да и ощущение пространства тоже терялось с каждым шагом. Его кругом обволакивала серая мгла, и казалось, будто этой иллюзорной равнине и конца-то никогда не будет.

Но Андрей не останавливался и продолжал идти дальше.

Устало передвигая свои изнеможденные после долгого пути ноги, попросту волоча их по песчаной земле, он думал о своих одноклассниках и обо всех тех испытаниях, которым их подвергли. Юноша пытался понять, зачем все это вообще было нужным, и как бы часто он ни задавался этим вопросом, ответы так и не появлялись.

И тогда он сам для себя неожиданно осознал, что, шагая через эту бесконечность неизвестно сколько времени, он стал забывать лица своих товарищей. Он помнил их образы, какие-то отдельные черты характеров, некоторые моменты из жизни, помнил даже, кто за какой партой сидел на уроках, но не мог вспомнить ни их имен, ни даже лиц, будто они вычеркивались из его памяти точно так же, как Андрей вычеркивал их красным фломастером на той черно-белой фотографии школьной стены.

Все его воспоминания медленно окутывались туманом и становились настолько же пустыми и серыми, как эта бескрайняя местность, из которой Андрей никак не мог выбраться.

Казалось, что его заковала невидимая паутина.

Выхода не было.

И все, что оставалось молодому человеку, – это двигаться дальше. Но с каждым шагом усталость овладевала им все сильнее и сильнее. А вместе с усталостью появлялось и отчаяние.

Андрей сделал попытку отвлечься и подумать о чем-нибудь приятном, вспомнить о своей возлюбленной, но, переполняясь ужасом, от которого на его лице даже образовались капли холодного пота, тут же осознал, что и эту девушку вспомнить он не мог. Они не виделись так долго, что ее образ начал медленно искажаться в его голове и вовсе бесследно растворяться в самых бездонных глубинах его сознания.

Юноша снова и снова перебирал одни и те же фрагменты из прошлого, когда он и его возлюбленная были вместе. И с каждым разом все эти воспоминания становились все более блеклыми и туманными. Молодой человек отчаянно пытался воспроизвести в своей памяти мгновения их первого поцелуя, их первого танца и той самой секунды, когда он ее вообще впервые увидел. Но, подобно песку, высыпающемуся между пальцев, от Андрея ускользали эти яркие и столь значимые моменты его жизни. Они исчезали точно так же, как сгорает изображение кинопленки, застывшей в стоп-кадре.

Он припоминал силуэт какой-то красноволосой девушки, но не мог вспомнить ни ее улыбки, ни цвета ее глаз, ни даже голоса.

– А... – уже хотел крикнуть он имя своей возлюбленной, и тем самым позвать ее к себе, пока этот столь неуловимый образ не исчез окончательно, но в ту секунду юноша осознал, что он, блуждая в этом пустыре, уже давно успел позабыть ее имя. И тогда он попытался окликнуть девушку каким-нибудь иным способом, но он даже своего собственного голоса услышать не смог, как бы сильно он ни кричал.

Тишина заглушала все.

Андрей пытался догнать этот туманный силуэт, растворяющийся во тьме, однако девушка уже испарилась из его воспоминаний, и теперь-то и вовсе казалось, будто ее никогда и не существовало. В последний момент он даже подумал о том, что он ее просто-напросто выдумал и что все эти стертые воспоминания были не более чем его фантазией, никогда не имевшей под собой никакой реальной основы, но скоро и эти мысли покинули его.

Все, что оставалось, – это пустота, отраженная бескрайним пространством, по которому у Андрея уже просто не было сил идти дальше.

Он сделал очередной шаг и увидел, что стоит прямо на самом краю бездны. А оглянувшись заметил, что эта обугленная поляна, которая только что казалась бесконечной, на самом-то деле оказалась очень маленьким островком диаметром в несколько метров, парящим в абсолютной тьме, окутанной туманом.

Идти дальше было некуда.

И будучи изнуренным, юноша устало повалился с ног. Им по-прежнему овладевало глубокое отчаяние безысходности, а теперь еще его окружил и всепронизывающий холод, от которого скрыться было невозможно.

Лежа на земле, сжавшись комочком, Андрей стал замерзать, покрываясь инеем и невольно подергиваясь в невыносимой агонии. Как долго он находился в этом сюрреалистичном пространстве он не знал, и ему уже давно хотелось как можно скорее умереть, дабы все это прекратилось.

Андрей сдался.

Но неожиданно в самый, как казалось, непредвиденный момент... в момент, когда он уже ощутил дыхание смерти, ему послышался тихий, отдаленный стук женских каблучков, ударяющих об асфальт, как будто в его сторону очень торопливо бежала какая-то девушка. Юноша не придал услышанному никакого значения, ибо просто посчитал это очередной злой шуткой своего воображения, однако через несколько секунд он почувствовал, как до его лица коснулась чья-то теплая и очень нежная рука.

– Андрей... Андрей... – откуда-то издалека пробивался до боли знакомый ему голос.

Поначалу молодой человек не откликался, так как не хотел поддаваться какой-то своей очередной галлюцинации, вызванной травмой головы. Но вскоре, вспомнив, кому же именно принадлежал этот столь приятный его слуху голос, юноша осторожно приоткрыл свои уставшие глаза, и вместе с ослепительно яркими лучами света он увидел то, на что уже давно перестал даже надеяться.

Он обнаружил себя в центре того сказочного, широкого и цветущего сада, где всюду росла зеленая трава и виднелись яркие цветы, разноцветные лепестки которых так игриво колыхал ветер, из-за чего они срываясь начинали кружить прямо над головой. Но самым важным было то, что он находился в объятиях своей возлюбленной Анжелы, опустившейся перед ним на колени, пытаясь разбудить паренька. На ней было летнее белое платьице, и она с испуганной улыбкой шлепала юношу ладонью по лицу, желая как можно быстрее привести его в чувства.

А Андрей, глядя на то, как ветер играет с ее длинными красными волосами, неподвижно лежал и сквозь слезы улыбался. И вскоре, слегка повернув голову, он увидел на небе прямо у горизонта огромный ярко-алый шар.

Это было солнце, отражающее всю ту кровь, пролитую людьми на земле.

Андрей, как ему казалось, не видел солнца еще со дня выпускного, для него все это время стояла глубокая ночь. А сейчас же он наконец разглядел эти слепящие лучи вечного светила, из-за чего он, не прекращая улыбаться, аккуратно прикоснулся к нежной щеке своей возлюбленной и, не желая, чтобы эта сладкая иллюзия прекращалась, шепотом проговорил:

– Анжела... Ангел мой... вот мы и встретили наш долгожданный рассвет...

Она тоже посмотрела на красное солнце и игриво ответила:

– Глупенький, это же закат.

– Рассвет... – сказал он. – Рассвет...

И только в это самое мгновение Андрей начал медленно осознавать, что все это было совсем не иллюзией. Его возлюбленная действительно была рядом. А он же лежал истекающий кровью посреди цветущего сада в центре Кремля.

Высокие колокольни продолжали гореть ярким пламенем, черный дым по-прежнему поднимался в облака, где-то вдалеке были слышны крики людей, гудели сирены. Пожар охватил и Сенатский дворец, а вскоре перешел и на Фроловскую башню таким образом, что спасти ее уже было нельзя. Стрелки на курантах остановились, отображая восемнадцать часов двадцать семь минут. Юноша потерял сознание всего только на несколько мгновений, однако ему представлялось, будто он только что прожил целую вечность.

Анжела помогла Андрею подняться на ноги. Желая увести юношу отсюда, она перекинула его руку себе на плечи и быстрым шагом направилась с ним в сторону Большого Кремлевского дворца. К ним неожиданно подбежала Александра и тоже начала помогать контуженному однокласснику, не без труда отличающему реальность от иллюзии.

– Что происходит? Что вы здесь делаете? – встревоженно заговорила Анжела, увидев у Александры тяжелый автомат. – Это вы сделали? Что вы тут устроили?!

Та, посмотрев на окутанные обжигающим огнем руины многочисленных соборов и других зданий, ничего не ответила, а только задумчиво продолжила идти вперед.

– Скажи... – прохрипел Андрей, еле-еле передвигающий ноги, до сих пор не веря тому, что он действительно свиделся со своей возлюбленной. – Почему ты не писала мне? Почему ты... – Ему было трудно говорить.

Анжела не стала отвечать. Сейчас был явно не самый подходящий момент для объяснений и оправданий. Им надо было как можно скорее убраться с окутанной огнем площади. Но юноша настаивал, повторяя свой вопрос снова и снова.

А Александра тем временем пыталась понять, что вообще здесь делала их одноклассница, которую они не видели больше полугода, и почему они направлялись во дворец, из которого в панике выбегали толпы людей, пришедших сегодня на торжественную инаугурацию главы государства.

У входа в это красивое здание красноволосая девушка одному из охранников торопливо продемонстрировала свое удостоверение, висящее у нее на ремешке. Тот даже не задумываясь впустил ее и всех, кто был с ней, поскольку уже неоднократно видел Анжелу в стенах Кремля. И во всей этой суматохе он даже не заметил того, как мимо него только что протащили заряженный автомат Калашникова, перекинутый через плечо Александры.

– Это все из-за моего отца... – неожиданно заговорила Анжела, начав отвечать на вопрос Андрея. – Я из-за него не могла написать тебе...

Ее возлюбленный непонимающе скривил лицо.

В эту же секунду подростки уже прошли по белому холлу и начали подниматься по лестнице. И пока они шли в одну сторону, толпа напуганных и прилично одетых людей, которая только что аплодировала Анатолию Вальдемаровичу, галопом мчалась в обратную сторону, из-за чего молодым людям приходилось идти против сильного течения.

– Мой отец... – продолжала девушка. – Он сделал какой-то большой прорыв в медицине. Я не знаю всех подробностей. Все держат в строжайшем секрете. Я... я... – Анжела, глядя на то, как из несмертельных, но ужасных на вид ран на теле Андрея льется кровь, сбивалась с мысли и не знала, что сказать дальше. – Из-за его этого научного открытия нас с отцом практически насильно перевезли сюда... в Кремль. Нас даже об этом не спрашивали. Но отец все же был рад такой возможности. Ему тут в здании Арсенала выделили целую лабораторию. Очистили пол-этажа специально для его экспериментов.

– Арсенал ведь только что был взорван, – испуганно прошептала Александра, опасаясь, что там мог находиться отец ее одноклассницы.

– Что еще за эксперименты? – хрипло спросил раненый юноша.

– Не знаю, – ответила Анжела. – Что-то связанное с реанимацией каких-то тканей. Слышала: ему мертвых людей привозили ставить над ними опыты. Да я во всем этом вообще не разбираюсь! Он ничего не рассказывает никогда.

Где-то вдалеке раздались автоматные выстрелы, и гости стали еще быстрее покидать залы Большого Кремлевского дворца, начав друг друга просто напросто давить и выталкивать. И только из Андреевского зала никто не убегал, так как двери зала закрыли, заперев в помещении всех, кто там находился, до тех пор, пока прервавшаяся церемония инаугурации нового главы государства не будет доведена до конца.

– Из-за всей этой секретности отцовских экспериментов я и не могла тебе ничего написать, – говорила красноволосая. – Меня здесь оградили от интернета, телефона. Нам нельзя даже эти стены покидать! Боятся, что мы якобы можем вынести какую-то важную информацию. Да я здесь, как в тюрьме! Куда ни пойду – всюду приставляют охранника...

– А как же учеба? – неожиданно спросила Александра.

– Да вот именно, что репетиторов сюда водили. Здесь я не одна такая в золотой клетке сижу. Здесь полно всяких папеньких сыночков. Целое государство в государстве.

Ребята вошли в Георгиевский зал, из которого все уже давно выбежали, и Анжела повела ребят дальше, пытаясь привести их в безопасное место. Но шум монотонных выстрелов с каждой минутой только усиливался. Казалось, что он доносился прямо за их спинами и шаг за шагом подкрадывался все ближе и ближе.

– Я пыталась тебе написать! Я, правда, пыталась! – продолжала красноволосая красавица, помогая Андрею стоять на ногах. – Как я только ни пробовала улизнуть от этих охранников, стащить какой-нибудь мобильный, сесть за компьютер... Меня тут же вычисляли, блокировали связь. Знаешь, какая у них тут система безопасности?

– Да знаем мы вашу систему... – с легкой усмешкой пробубнил юноша, намекая на то, что они ее так легко смогли взломать простым и беспринципным натиском силы.

И как только Андрей это сказал, у него подвернулась нога, и он неуклюже повалился на красную ковровую дорожку, по которой совсем недавно прогуливался Анатолий Вальдемарович.

– Вставай! Надо идти!.. – воскликнула Анжела.

– Куда? – устало поинтересовался юноша.

Он совсем не хотел никуда идти. Он хотел и дальше сидеть на полу и просто любоваться этой девушкой, которую он наконец-то смог увидеть после стольких месяцев разлуки.

– К моему отцу! Ты же весь в крови!

– Я не хочу...

– Он тебе поможет! Он врач!

Анжела силой подняла молодого человека на ноги и торопливым шагом повела дальше через огромный живописный зал.

– Черт! – испуганно ругнулась она, услышав, как автоматные выстрелы уже стали раздаваться прямо у порога в это помещение. – Надо бежать! Террористы сейчас нас догонят...

– Пусть догоняют! – каким-то обезумевшим голосом вставил Андрей, опьяняясь красотой и запахом своей возлюбленной. – Пусть всех здесь перестреляют! Так им и надо! Пусть всех тут раздавят, как мух, ну или как то, на чем мухи сидят обычно...

– Это вы устроили? Вы с ними заодно? – изумленно спросила Анжела, поглядывая на автомат, висящий на плече Александры.

Но черноволосая девушка, идущая за ними, не отвечала. Говорил только Андрей, и казалось, будто он был навеселе.

– Они убили всех наших ребят! Всех!.. – с игривой улыбкой кричал он, указывая пальцем куда-то назад в сторону убегающих гостей. – Арама, Аристотеля, Арину, Аллигатора... – Юноша засмеялся, глядя на свои окровавленные пальцы. – Да, Аллигатора... я его своими собственными руками закапывал...

– Я не понимаю! Кто... кого убил? Террористы? – запутавшись в словах паренька, переспросила Анжела, понятия не имея, через что прошли ее одноклассники.

– Да нет же! Активисты были просто палачами. А смертную казнь же нам подписали все эти политики... и вся их, мать ее, система. Это они... они во всем виноваты!

– Пап! – выкрикнула красноволосая, забежав в Александровский зал и увидев там одного единственного человека, сидящего в углу.

Этот немолодой прилично одетый мужчина почему-то не стал убегать в панике вместе с остальными гостями. Он задумчиво сидел на одиноком стуле под огромным позолоченным канделябром и, глядя себе под ноги, что-то тихо бормотал, не замечая никого вокруг себя.

– Закрой дверь! – в приказном тоне промолвила Анжела, не желая, чтобы перестрелка добралась до этого помещения.

И Александра мигом подчинилась, незамедлительно закрыв за собой тяжелую двойную дверь, ведущую в зал.

– Папа! – продолжала девушка, практически волоча юношу на себе. – Помоги! Андрей ранен! Это Андрей... мой Андрюшка! А-у-у? Пап? Ты слышишь меня?

Но мужчина не отзывался, а только так и продолжал со своими мыслями что-то задумчиво шептать себе под нос.

– Все тщетно... – проговаривал он. – Все напрасно...

– Помоги ему! Пожалуйста! – кричала Анжела, глядя на отца.

– А смысл? – Мужчина поднял глаза на свою дочь. – Лаборатория уничтожена! Все мои труды... уничтожены! Твою мать уже не воскресить!

– Мама умерла еще в начале зимы... – начала она, совсем не понимая, причем здесь ее мать, но ей так и не дали договорить.

Оглушительные хлопки автоматных выстрелов добрались и до Георгиевского зала. Отстреливался никто иной, как одетый во все белое и уже давно запачканный в крови Артист, убегающий от охраны и перезаряжающий свой автомат каждые полминуты

– Правом, отнятым у меня, – кричал он, расстреливая всех, кто за ним гнался, – я провозглашаю сегодняшний день... тридцать первое августа... международным днем Анархии!

Он громко смеялся и в яростном безумии продолжал сжимать курок, сам того не понимая, как ему удавалось так ловко уклоняться от вражеских пуль, притом что он всегда являлся хромым и неуклюжим.

От постоянного выброса адреналина, от которого Артист, как казалось, просто парил в воздухе, теряя земное притяжение, у него поднималось настроение, и ему хотелось петь и танцевать. И пробегая по залу, он, зарядив свой автомат последней обоймой, во весь свой давно сорвавшийся голос громко засипел песню Игоря Демарина и Юрия Рогозы:

– «Слышите, в медь полкового оркестра...»

Он продолжал стрелять по всему, что двигалось.

– «Хриплым, надрывным бемолем ворвался...»

Юноша добежал до закрытой двери.

– «Крик недождавшейся русской невесты...»

Артист изо всех сил ударился плечом об эту тяжелую дверь, дабы отворить ее.

– «Страшная музыка белого... вальса?»

Перед его глазами показалась Александра, из-за чего он непонимающе замер на месте, пытаясь понять, что она здесь делает. А она, не ожидая, что кто-то столь неожиданно ворвется в зал, резко развернулась и не глядя спустила курок своего автомата. Пули пронзили Артисту грудь, и он, падая на красную ковровую дорожку, тихо прошептал:

– Acta est fabula...

Анжела, находящаяся в этом помещении, в страхе закричала, после чего обеими руками закрыла себе рот, с ужасом взирая на происходящее и не веря своим глазам.

А Александра, не менее напуганная, тут же подбежала к пока еще живому юноше и, опустившись возле него на колени, сквозь слезы заговорила:

– Артист? Артист! Прости меня... прости! За все прости! Я... Что ты вообще здесь делаешь? Ты... ты...

Он, лежа на полу и истекая густой темно-красной жидкостью, лениво поднял на черноволосую красавицу свои глаза, после чего медленно протянул руку и своими корявыми окровавленными пальцами нежно прикоснулся к ее устам, тем самым накрасив ее мягкие губки в кроваво-красный цвет.

– Вот смотрю я на тебя и думаю... – из последних сил сказал он. – И что в тебе было такого, что я по тебе с ума сходил? Девушка, как девушка...

– Молчи, дурачок! – Она прижала Артиста к себе, и ее слезы стали смешиваться с его кровью. – Я же люблю тебя!

Но Артист уже ее не услышал. Он лежал неподвижно, глядя холодными глазами куда-то в высокий потолок.

Наступила пугающая тишина.

Раздавался только тихий плач Александры.

Ужас и отчаяние пронзили помещение.

А Андрей, в голове которого наконец-то начала вырисовываться картина, изображающая целостность и взаимосвязь всех произошедших с ним событий, медленно повернулся к отцу Анжелы и настойчиво спросил:

– Эксперимент? Что это был за эксперимент? Над чем вы работали?

Мужчина неохотно приподнялся со стула, неторопливо приблизился к широкому окну, за которым виднелось вечернее небо, и, деловито держа руки за спиной, заторможенно заговорил, обращаясь к своей до ужаса напуганной дочери, будто, кроме нее, в зале больше никого не было:

– Когда умерла моя жена... – Он сделал глубокий вздох. – Твоя мать... На самом деле ее тело не было кремировано. Я перевез ее в свою лабораторию и работал над возможностью возвращения ее к жизни.

Анжела сморщила лоб, не понимая, как именно ей относиться к услышанному.

– Я создал формулу анабиоза любой более-менее хорошо сохранившейся мертвой ткани. Теоретически я мог воскресить любую бактерию, крысу и, самое главное, человека. Но мне не хватало ресурсов...

– Франкенштейн хренов! – ехидно вставил Андрей, тоже не понимая, говорит ли тот правду или просто бредет.

Мужчина же в этот момент сделал паузу, четко давая понять, что не любит, когда его перебивают, и уж тем более язвительными замечаниями. И когда в зале вновь наступила тишина, он продолжил:

– Результатами моих исследований заинтересовалось правительство. Эти толстопузые мясники мгновенно увидели в моей работе возможность создания лекарства для практического бессмертия. Проект был сразу же засекречен, и ему придали ярлык высшей приоритетности, как якобы выход на новый уровень здравоохранения и конечно же военно-стратегических сил страны. – Он злобно усмехнулся с нестерпимой горечью в глазах. – Но на самом-то деле это просто-напросто надутые чиновники были готовы вкладывать любые деньги, лишь бы спасти свои собственные задницы. Никто не хочет умирать! И уж тем более имея власть над другими. А мне же все равно, кто меня финансирует. Я просто хочу вернуть свою жену.

– Ты ставил опыты над... мамой? – озадаченно спросила Анжела, начав осознавать, что ее отец все-таки говорил на полном серьезе, к тому же он был из тех людей, кто никогда не шутил да и вообще терпеть не мог какой-либо юмор.

– Как только мы переехали в Кремль, – продолжил он, – мне стали поставлять и другие тела для экспериментов. Но все тесты были отрицательными. Никого вернуть к жизни я так и не смог. – Мужчина опустил глаза. – Мне нужны были особенные тела. Мне для опытов были нужны труппы подростков... шестнадцать-семнадцать лет. К этому возрасту организм человека уже полностью сформирован, гормональная перестройка позади... и при этом организм еще не загажен таблетками, табаком, алкоголем, венерическими заболеваниями и прочим мусором. Чистый экземпляр!

Андрея начала медленно пробирать дрожь.

– Мне поставляли беспризорников, бездомных, сирот, малолетних преступников, тринадцатилетних проституток... но ни одно тело не соответствовало нужным мне критериям. И тогда... тогда... я вспомнил о тебе!

Он повернулся лицом к Анжеле, и красноволосая девушка начала бледнеть, отказываясь верить собственным ушам.

– Для создания вакцины от смерти мне необходим был твой труп, свежий и незагрязненный! – сказал он. – Но тебя умерщвлять я никогда бы не позволил. Ты ее прямое продолжение... ее точная копия в молодости... ты представляешься именно такой, какой я ее помню в день нашего знакомства... ты... – Он тихо зарычал, так и не закончив мысль. – И тогда я подумал о твоих одноклассниках. – Взгляд мужчины пал на застреленного Артиста. – Они жили рядом, росли практически на моих глазах, и я точно знал, что они из себя представляли. Да, их образ жизни был далеко не ангельским, но все они были из нормальных семей, и я посчитал необходимым заполучение их тел для своих экспериментов.

Андрей медленно прикрыл лицо ладонью, осознавая свое истинное место во всей этой истории.

– Я дал запрос президенту... точнее уже бывшему и... мертвому президенту. И он даже не раздумывая одобрил мою просьбу. Этот старый свистун, как никто другой, хотел заполучить вакцину воскрешения. Выделили для моей работы отдельный бюджет. Однако в офисе президента сочли нецелесообразным так просто усыплять вас, как собак. – Мужчина посмотрел на Андрея. – А предложили отправить вас на войну, дабы вы еще послужили этим де... генералам.

– Мало вам наших трупов, так вы еще и при жизни хотели нас поиметь! – брызнув слюной, огрызнулся юноша.

И тот, продолжая держать руки за спиной, после этих слов стал медленно прогуливаться по залу.

– Так или иначе... ваши тела до меня не дошли. А теперь Арсенал взорван, лаборатория уничтожена, а вместе с ней и тело твоей матери. – Он резко указал пальцем на Анжелу, будто это она была виновата во всех его неудачах.

– Моя мама умерла еще полгода назад! Как ты не можешь понять этого?! – в истерике закричала девушка.

– Нас всех убивали только потому, что кто-то там отказался принять смерть своей жены? – тихо вставил Андрей, криво улыбаясь, периодически подергиваясь в нервном тике. – И со всей этой вашей вакциной воскрешения суть-то, как я понял, идет не о спасении человечества, а всего-навсего об амбициях каких-то там двух-трех тщеславных ублюдков...

– Амбиции? – недовольно фыркнул мужчина, продолжая ходить туда-сюда кругами. – Моя теория не могла быть ошибочной! Почему же она тогда была неприменима?

– Да потому, что нельзя раскрывать границы жизни и смерти ни в одну, ни в другую сторону! – навзрыд закричала Анжела. – Эти вещи должны происходить только сами по себе... естественным рождением и естественной смертью!

– Я найду способ вернуть свою жену! Я поклялся себе...

– Я тоже скучаю по маме! Но то, что ты делаешь, – это безумие! Нельзя убивать невинных людей, чтобы пытаться вернуть кого-то... даже если и возможна такая технология! – Девушка начала обливаться слезами. – Наша мама умерла! Все! Конец!

– Если бы ты когда-нибудь любила по-настоящему, ты бы меня поняла.

– Я люблю! – в ответ закричала Анжела. – Я знаю, что это такое!

Мужчина лениво повернулся к стоящему в метре от него Андрею и тихо проговорил:

– Ах, ну да...

Он просунул руку внутрь своего дорогого пиджака, вытащил оттуда серебристый карманный четырехствольный пистолет, приставил его к виску юноши и пока тот даже не понял, что происходит, незамедлительно надавил пальцем на спусковой крючок. Раздался приглушенный хлопок, и тело Андрея со сквозной дырой в голове мигом повалилось на пол.

Анжела, в ужасе затаив дыхание, более не могла выронить ни единого звука. Она, как вкопанная, застыла на месте, до сих пор отказываясь верить в то, что все это действительно происходит наяву.

– А вот теперь прочувствуй мир в моей шкуре! – прохрипел отец красноволосой девушки.

Ноги Анжелы подкосились, и она, опустошенная, пала на колени, не зная, о чем ей вообще думать. Глядя на труп своего возлюбленного, она хотела покончить с собой, отомстить отцу, разрушить здесь все, что ее окружало, повыбивать все зеркала, но у нее не было сил даже для того, чтобы просто моргнуть, не говоря уже о том, чтобы сдвинуться с места.

Через несколько секунд мужчина уже подошел к своей сидящей на полу и обливающейся холодным потом дочери и протянул ей руку.

– Идем, – сказал он ей.

Но шокированная Анжела не отзывалась.

И тогда он с силой потащил ее за собой, практически взяв на руки. Девушка начала кричать, отчаянно сопротивляться, но все ее попытки вернуться к Андрею и прикоснуться к его пока еще теплому лицу были бесполезны. Мужчина уволок рыдающую Анжелу из помещения, и в стенах Большого Кремлевского дворца наконец-то наступило спокойствие.

В связи с уничтожением всех вооруженных активистов на территории Кремля и продолжением основной части церемонии инаугурации нового главы государства двери Андреевского зала снова открылись. Охранники стали бегло осматривать коридоры, но никто и внимание не обращал на юную Александру, одетую в заношенное до дыр и конечно же заляпанное кровью своих друзей белое бальное платье. Все считали ее очередной пострадавшей гостьей, пришедшей сегодня на церемонию, и поэтому просто пробегали мимо.

А она же, понимая, что из всего ее класса в живых осталась только она одна, нежно обхватила тяжелый автомат, осторожно приподнялась на ноги и заторможенной походкой зашагала по кроваво-красной дорожке в сторону света, исходящего из Андреевского зала, в обратном конце которого величественно красовались три золотых трона. И до тех пор, пока она не проникла в этот светлый зал, заполненный гостями, ее и вовсе все игнорировали и даже не смотрели в ее сторону. Но оказавшись с оружием в руках в центре самых уважаемых и влиятельных господ страны, оставаться незамеченной она больше не могла. И будучи окруженной удивленными глазами всех этих надутых и высокомерных лиц, Александра, глядя строго вперед, шагала по ковровой дорожке так, будто невестой шла под венец к алтарю.

Многочисленные гости, не без страха и удивления разглядывая автомат в ее руках, начинали тихо шептаться между собой. А за спиной этой уже давно обезумевшей девушки прямо у входа в зал стали появляться черные и безликие охранники, целясь ей в затылок красными точками лазерных прицелов. Но стоящей на трибуне Анатолий Вальдемарович, к которому своей дрожащей походкой Александра и приближалась, медленно приподнял украшенную золотым перстнем руку, запрещая охранникам открывать огонь.

Свет в помещении слепил девушку так сильно, что ей весь этот зал представлялся только в белых оттенках, будто здесь и не было других цветов. Расписные арки, широкие колонны, высокие классические канделябры и даже бледные лица гостей – все рисовалось каким-то неестественным, облачным и возвышенным. А белая трибуна, перед которой она остановилась, почему-то казалась ей настолько огромной и величественной, что по сравнению с ней Александра ощущала себя невыносимо маленьким и жалким существом.

Минута неуютного молчания затянулась.

И вскоре только что вступивший в должность новый глава государства, глядя сверху вниз на стоящую перед ним девушку с автоматом, посчитал своим долгом нарушить эту волнующую тишину.

– Чего ты хочешь? – твердо спросил он, своей интонацией ясно давая понять, что, если уж она явилась сюда с оружием в руках, проделав такой нелегкий путь, то он готов ее выслушать и, возможно, даже помиловать и исполнить любую ее просьбу, тем самым демонстрируя всему миру свое великодушие.

А Александра же, понимая, что все эти бесчисленные взгляды, упирающиеся ей в спину, ждут от нее некоего ответа, приподняла свои полные слез большие карие глаза, но стала смотреть не на очередного правителя большой страны, а на позолоченный символ всевидящего ока, располагающийся высоко над его головой, и, вспоминая лица своих одноклассников, тихо проговорила:

– Я всего лишь хотела встретить рассвет со своими друзьями.

Апокриф

А следующий день был первое сентября, и дети пошли в школу.

— Юрий Кирнев
25 июл. 2013 г.