Акт II

Глава XIII: Маэстро

– Мадемуазель, мсье, можете именовать меня маэстро, – приятным низким баритоном произнес невысокий мужчина в старом сером пальто, пришедший несколько секунд назад в этот огромный зал, расположенный пол куполом дворца. Произнеся слова, он снял с себя шляпу и театрально приклонил голову перед дамой.

Роксана с непомерным любопытством окинула взглядом странного человека, с которым она ранее уже встречалась, медленно привстала с величественного трона, что располагался на возвышенности, и, слегка пошатываясь, приблизилась к дирижеру, после чего, сверкая зеленью ядовитых глаз, с легкой, почти незаметной улыбкой игриво спросила:

– А вы, наш гость нежданный, как я полагаю, пришли сюда сегодня за мной?

Маэстро молча кивнул, не отводя от этой дамы своих карих очей. И судя по тому, как они в тот миг взирали друг на друга, казалось, что друг друга они вовсе даже и не видели, а видели только самих себя в отражении глаз того, на кого смотрели.

– Постой-ка! – буркнул Влад. – Так я все-таки не ошибся... ты и есть тот музыкант-романтик, с кем я пивом делился тогда на горе? Что ж, значит-таки память у меня еще пока в полном здравии. – Он улыбнулся. – Слушай, маэстро, иль как тебя там звать-то, у тебя случайно спиртного не найдется? Очень надо! Вопрос жизни и смерти. Глотку надобно мне смочить. Кажись, простудился я... – И для того, чтобы его слова прозвучали убедительнее, здоровяк, не договорив, тут же кашлянул, приставив кулак ко рту.

– Терпение, Влад! – начала дама. – Скоро тут появится все, чего ты сможешь себе пожелать, и не только...

– Нет, не все! – возмущенно вставил бородатый, после чего резко замолк, недовольно сложив на груди руки.

– Интересно! – продолжила Роксана, вновь повернувшись лицом к длинноволосому мужчине в сером. – Значит вы тот дирижер, маэстро. – Она плавно протянула ему свою руку, держа ее довольно низко, ибо он был из тех, кто пока еще не заслуживал ее высокого уважения на столько, чтобы протягивать руку выше. – В таком случае будем знакомы! Роксана мое имя. Не желаете ли представиться передо мной?

Маэстро с низким поклоном медленно прикоснулся губами к протянутой ему руке, замерев в этом положении несколько коротких секунд, сразу после чего выпрямил спину, ловким движением надел себе обратно на голову старую шляпу и заговорил:

– Много мыслить можно о мире моем, мадемуазель, и многозначительнее всего мнить, что зимую во имя могучей мощи музыки и того многообразия магии и музы, мимолетной милости и прочего мажора, что может она материализовать. И по мотиву mos maiorum молвлю вам, что меня манит мрак и меланхолия, мелодичная минорность, музыка молчания и маниакальность тьмы, ибо музыкант я, моралист, минималист миролюбивый, малообщительный мужчина, манкирующий мирские меры, манипулирующие массами и мерцающие мимо, ибо мой мозг – мой мавзолей, музей, массивная махина, мерзлых мыслей целый храм.

Роксана удивлено приподняла брови, слушая то, с какой необычной манерой произносил этот человек свою странную речь, похожую на монолог безумца. Она за время своего вечного существования видела немало разных влюбленных людей и даже влюбленных в нее людей – как мужчин, так и женщин – но никогда еще ей не приходилось видеть того, с каким азартом и огнем в глазах смотрел на нее этот человек, стоящий в двух метрах от нее.

Через несколько секунд она, уже более не сдерживая свой тихий смех, неторопливым шагом прошлась вокруг маэстро, тщательно разглядывая его со всех сторон, и настойчивым голосом без каких-либо театральных церемоний поинтересовалась:

– Ты, человек, вообще понимаешь, где находишься и что именно сейчас здесь будет происходить?

Музыкант с ответной улыбкой на лице снова кивнул женщине, после чего медленно просунул правую руку во внутренний карман своего серого пальто и, указывая взглядом на сидящего на небольшой возвышенности полусонного Влада, тихо произнес:

– Мадемуазель, мне этим мсье было сказано, что маскарад я встречу сегодня на закате. – Он вытащил из кармана черную, под цвет своего галстука, одеваемую на глаза театральную однотонную маску и принялся ее разглядывать.

– Вспомнил! – Влад неожиданно вскочил, мгновенно пробудившись от собственного крика. – Роксана, это я, когда виделся с ним там на горе, поведал ему про бал. – Здоровяк посмотрел на человека в пальто и продолжил: – Только вот имени его не запомнил. Да и лица. Да и вообще совсем забыл про него. Помню только, что пиво дал ему свое.

– И действительно, как же звать-то нам тебя? – по-деловому сложив на груди руки, зная ответ наперед, поинтересовалась Роксана с надменной улыбкой на лице, искоса глядя на музыканта, который казался значительно ниже ее ростом.

– Не имя делает человека, а человек имя. Свое я пока еще не сделал, поэтому, если вы не против, то предпочту остаться безымянным и безликим, – полушепотом проговорил маэстро и игриво скрыл свои глаза за черной маской, что держал в руке, – ибо восторгается человек лишь тем, что ему по душе, или же что, неся здравый смысл, окончательно ему не ясно. А я, мадемуазель, мечтал бы, чтобы вы хоть и на долю, но все же заинтересовались мною так, как заинтересован вами я. А посему и стою я перед вами таким, каким являюсь – ни больше, ни меньше – окруженный завесой тайн и мраком неизвестности. Принимайте меня или отторгайте! Пожалуй, иного не дано. И нынче в ваших руках судьба моя.

– Ну зачем же так, маэстро? – прошептала Роксана и с этими словами у нее непонятно каким образом в руке появилась темно-красная роза необычайной красоты с десятком острых, словно лезвие, колючек на зеленом, прочном стебельке.

Дама демонстративно, по-прежнему не отводя взгляда от музыканта, вдохнула манящий, сладкий аромат, исходящий от красных лепестков, и плавным движением своей нежной руки бросила цветок к ногам маэстро, после чего игриво прошептала:

– Этот выбор сделаешь ты сам!

Тот, понимая, что женщина играет с ним в какую-то игру, правила которой импровизировались на ходу, опустил глаза, с одобрительной улыбкой взглянул на розу у своих ног, медленно спрятал черную маску в карман и, пригнувшись, приподнял с мраморного пола этот донельзя красный цветок. Когда он разглядывал растение, которое было столь же совершенным, как и женщина, стоящая напротив, он неожиданно поранил ладонь об острые, почти незаметные, но при этом крупные колючки. Капля крови тут же скатилась по его руке, и через мгновение, соскочив, пала на пол, разлетевшись на сотни еще более мелких капель. Роксана, хоть и была на расстоянии, достаточно хорошо разглядела эту почти незаметную рану на левой руке мужчины и коварно улыбнулась.

– И запомни, маэстро, потом уже дороги назад не будет! – тихо добавила она.

Но тот конечно же и не подумал уходить, а просто переложил цветок из левой руки в правую, которая у маэстро была всегда в перчатке, и сразу же ответил:

– Мое решение было сделано задолго до того, как я сюда пришел, и поэтому не собираюсь нынче деять выбор я, что пойдет вопреки моему предыдущему решению. И позволю себе сказать, что, встретив вас сегодня здесь, мадемуазель, я тайно поклялся себе в том, что не покину этот дворец без вашего сопровождения.

– Вот наглец! – усмехнулась Роксана, и в этот самый миг маэстро со звонким хрустом надломил растение, отделив прекрасный цветок от колючего стебля, и тут же отбросил этот стебель через плечо куда-то в сторону, даже не глядя, куда он приземлился.

– И прошу принять к сведению, мадемуазель, что для меня не существует причин или обстоятельств, при которых какая-либо клятва или обещание являлись бы невыполнимыми.

– А как же смерть? – после недолгой паузы ненавязчиво спросила сама смерть.

– Я бы больше беспокоился о воле, – ответил он. – Когда мы в чем-то клянемся, даем обещание – появляется цель. А пока у человека есть цель – он бессмертен.

– Ты в этом уверен? – Роксана улыбнулась, явно намекая на что-то конкретное.

– Мадемуазель, моя логика не всегда подается объяснению, и обсуждению она не подлежит. И это не вопрос веры или опыта. Это вопрос знаний.

– Интересная у тебя позиция, – дама произнесла это таким образом, что сразу был ясен весь ее подтекст, говорящий о том, что она считала своего собеседника явным глупцом, сравнивая его с крошечным мотыльком, летящим на пламя. – Но мне бы хотелось узнать: веришь ли ты сам в то, что говоришь, и откуда в тебе столько уверенности?

– Верю ли я? – переспросил мужчина и осторожно на шаг приблизился к своей собеседнице. – Как вообще может человек ведать о чем-либо, не веря в свои же слова? Если бы он воистину в них не верил, то он бы даже и предположить не мог об их существовании, ибо стоит человеку сказать или просто подумать, помыслить о чем-либо, как это нечто тут же воплощается в той или иной мере, независимо оттого, хочет ли того хозяин мысли, слова или нет. Только глупец считает, что материя и мысль не равны по своей плотности. И без сомнений верю я, но вера не поддается объяснению, так как она выше разума, логики и науки. Она находится на той же позиции от человеческого разума, на которой разум расположен от инстинкта. – Музыкант сделал еще один шаг навстречу Роксане. – Вы интересовались, откуда во мне уверенность? По правде говоря, мадемуазель, глядя в глубину ваших глаз, я даже не уверен в том, что перед вами стоит тот, кем я являюсь.

Когда маэстро наконец приблизился к даме, он медленно дотронулся до ее предплечья левой руки, плавно пальцами провел до кисти и в открытую ладонь вложил ей нежный мягкий цветок розы, который был теперь уже без того колючего стебля, которым можно было легко пораниться.

– Значит ты, маэстро, если не ошибаюсь, а ошибаюсь я довольно редко, а точнее совсем никогда... – начала Роксана, медленно кончиками пальцев отрывая у розы красные лепестки один за другим, – узнал от Влада, что сегодня состоится бал в этом дворце и пришел сюда, хорошо подготовленный, даже маской обзавелся. Но ничего тебе, обычному смертному, в этом месте странным не кажется?

– Странным нахожу я все, что не идеально.

– А точнее все на этом свете! – она усмехнулась.

– Нет не все, – проговорил маэстро. – Я вас не нахожу странной.

– Браво! – На этот раз она засмеялась в голос и даже похлопала пару раз в ладони, восторгаясь своим собеседником, потом выдержала недолгую паузу и спросила: – А знаком ли ты вообще с этой величайшей личностью, что устраивает сей маскарад?

– Нет, – ответил он. – Не имею такой чести.

И после этих слов маэстро виновато опустил голову и сделал шаг назад, ведь несмотря на то, что он хотел пребывать как можно ближе к этой женщине, из-за своего кодекса чести, которому он придерживался и который имел смыл только для него одного, он все же предпочел держать определенную дистанцию перед дамой, которую уважал.

– А вы не расскажете мне, кто он? – спросил маэстро.

– Да сам Черт! – вновь проснувшись на мгновение, громко выкрикнул сидящий под креслом Влад... сразу после чего снова захрапел.

Роксана взглянула на бородатого с явным неодобрением, ибо сама хотела ответить на данный вопрос.

– Влад, ну зачем так резко? – сказала она с легким возмущением в интонации и развела руками.

Однако тот ее уже не слышал. И тогда дама вновь повернулась к музыканту и, убрав длинными пальцами волосы со своего вечно бледного лица, продолжила:

– Мой друг Влад бывает порой очень прямолинейным, но у него и в мыслях не было обманывать тебя. Пожалуй, надо даже сказать, что Влад самое честное существо из всех когда-либо живших в этом мире...

– Живущих! – сквозь сон уточнил бородач, но его никто не услышал.

Роксана в сторону отбросила розу (или точнее то, что от цветка осталось) и понимая, что маэстро принципиально не приближается к ней, сама подошла к нему, обойдя его сзади и положив ему руки на плечи.

– Иными словами Влад сказал чистую правду, – прошептала она, стоя у маэстро за спиной. – Маскарад устраивает никто иной, как сам Дияко – великий и незабвенный творец теней и зла, создатель тьмы, пороков, ненависти, алчности, гнева и, как ни странно, даже любви.

Мужчина медленно повернул голову, дабы взглянуть через плечо на женщину, которая пребывала у него за спиной и шептала ему на ухо эти слова, но, оглянувшись, заметил лишь то, что никакой дамы позади него нет. А посмотрев по сторонам, увидел, что Роксана, положив ногу на ногу, уже давно восседала на высоком троне Сатаны и надменно смотрела на маэстро сверху вниз.

Нежданный гость улыбнулся, тем самым выказывая свою благодарность за искренность ее слов, и, подойдя к высокому сиденью, с непоколебимой внутренней уверенностью сказал, что ни капли не сомневается в услышанном, а даже наоборот, предчувствовал нечто подобное, когда направлялся в этот дворец сквозь ночную мглу. Он также поведал, что ему было абсолютно безразлично, кто и ради какой цели устраивал этот маскарад, так как, глядя на совершенство красных губ женщины в черном одеянии, гордо сидящей на троне, подобно королеве, для мужчины все теряло смысл. Он видел только ее.

Кругом царила тишина.

Маэстро смотрел на Роксану, а Роксана – на маэстро.

Но в один момент доля сомнения проскользнула в его голове, ибо столь совершенного облика, что видел он перед собой, ему даже в мечтах видать не приходилось, отчего он даже подумал, что быть может он все-таки сошел с ума. В эту секунду маэстро решился расспросить прелестную даму обо всем, что здесь происходило, и узнать побольше о маскараде и о тех господах, которые придут сюда развлекаться, но Роксана, видящая все мысли этого человека насквозь, ехидно улыбнулась и, не дожидаясь его слов, проговорила:

– Терпение, мой милый друг! Терпение! Скоро перед тобой раскроются врата теней, и ты своими большими темно-карими очами сам увидишь этот мир таким, каким он обычно скрыт от глаз людских, узришь ты правду, свет луны и истинную тень ночи, и ничто не будет более от тебя сокрыто. Так что терпение, маэстро! Терпение, мой милый друг!

Раздался неожиданный шум, и через секунду, громко ударяя тяжелыми сапогами о мраморный пол, в зал торопливо вошел невысокий мужчина с жутким шрамом на лице, который он пытался прикрывать капюшоном от темного плаща. С гордостью держа поднятую голову, глядя только на Роксану, будто она была единственной персоной в этом огромном помещении, Омбрэ подошел к ней, пройдя через весь просторный зал, обойдя стороной те зловещие скульптуры, стоящие по всему залу, и, встав на цыпочки, чтобы дотянуться до зеленоглазой женщины, что-то на ухо ей тихо прошептал, сразу после чего, подобно солдату, развернулся на сто восемьдесят градусов и такой же уверенной походкой направился к выходу.

– Прошу меня извинить, джентльмены, но мне необходимо удалиться, – сказала Роксана сразу, как только кучерявый слуга покинул этот зал. – Как вы понимаете, подобные мероприятия требуют определенной, а точнее хорошей подготовки. Поэтому вынуждена вас пока оставить.

Влад на секунду приоткрыл глаза и, даже не вытаскивая трубку изо рта, невнятно пробубнил:

– Да иди уж! Знаешь, где нас найти.

– Да куда вы от меня денетесь! – усмехнулась она, спрыгнув с трона, звонко ударив высокими каблуками об пол – да так, что блеснули искры.

Через несколько мгновений, оказавшись вблизи маэстро, у нее загадочным образом появилось большое, белое, длинное перо, которое она почтительно поместила мужчине в руку.

– А это для тебя, дирижер нежданный! – прошептала она. – Образу заметному твоему не хватает только одной маленькой, но значительной детали, поэтому прими от меня это перо. А что с ним делать – разумеешь сам.

И пока он разглядывал странное твердое белое перо неизвестного ему пернатого создания, нежные руки Роксаны в ту же секунду без спроса прикоснулась к галстуку музыканта и затянули покрепче идеально завязанный узел Виндзор, сразу после чего она сделала несколько шагов к выходу из зала и неожиданно испарилась так быстро, что маэстро даже не заметил, как она ушла.

Осознав, что в зале, кроме Влада, сопящего с трубкой во рту, больше никого не осталось, дирижер снял со своей головы шляпу и в ее репсовую ленту аккуратно просунул перо, полученное от Роксаны. И когда эта серая шляпа, сделанная в старом стиле, снова оказалась на голове ее хозяина, она выглядела куда более нарядной.

Бородач, который то просыпался, то впадал в дремоту, так громко храпел и стонал, что в конце концов сам себя же окончательно и разбудил. Открыв глаза и увидев, что женщина, которую он называл сестрицей, покинула зал, Влад привстал, тревожно оглянулся, почесал себе затылок, делая глубокий вздох, и сел обратно, что-то тихо бормоча самому себе. Маэстро неторопливым хромым шагом приблизился к здоровяку и поинтересовался, не возражает ли тот, если он сядет рядом.

Курящий трубку не возражал.

Усевшись справа от бородатого, музыкант, восторгаясь всем, что его окружало в этом дворце, собирался спросить Влада то, о чем ему не удалось спросить Роксану, а точнее попросить рассказать ему поподробнее обо всем, что же именно здесь намечалось и кто они вообще такие, поскольку маэстро уже догадался, что они не совсем люди. Но здоровяк, не дожидаясь пока музыкант соберется с мыслями и произнесет все эти вопросы вслух, заговорил первым:

– Ты, дядя маэстро, иль как там тебя было звать-то, – он добродушно улыбнулся, – станешь свидетелем довольно-таки уникального события. – Бородач призадумался и добавил: – Пожалуй даже уникальнейшего! Дело в том, что хранитель тьмы – он же мсье Дияко – устраивает подобные балы нечасто, а точнее один раз в эру. И именно этим праздником и открывает он врата в начало новой эпохи.

Маэстро слушал его так, будто пытался наизусть запомнить каждое произнесенное Владом слово, ведь ему было непомерно интересно все, что здесь происходило, а главное, все то, чем жила та дама, что нарекла себя Роксаной.

– А конец эры, если я не ошибаюсь, что частенько бывает, обычно связан с окончательным духовным падением всего человечества, – продолжал здоровяк. – Сейчас, по-видимому, и есть тот самый период, раз уж Дияко после стольких лет наконец-то вновь решил устроить бал... – Влад говорил об этом так, будто все это являлись обычными и даже повседневными вещами, хотя для бородача они, пожалуй, таковыми и были. – Вскоре на земле начнутся войны. Я имею в виду глобальные войны, так как мелкие и так каждый день ведутся. После этих войн наступит затишье на несколько лет, а, возможно, даже и веков, все это зависит оттого, сколько времени потребуется человечеству, чтобы обзавестись новыми идеалами и разочароваться в них. Ну а потом, как ты мог уже догадаться, начнутся новые бойни. И так до бесконечности! Это неизбежный круговорот, создаваемый неизменчивостью людского сознания. – Здоровяк снова почесал себе затылок, громко кашлянул и продолжил бубнить: – Причина этих конфликтов всегда одна: кто-то почему-то с кем-то когда-то что-то не поделил. Обычное дело. Вот я же тогда поделился с тобой пивом, и, как видишь, теперь мы сидим не воюем, а наоборот, очень даже мило беседуем.

Судя по тому, как часто за этот вечер бородач упоминал про ту банку пива, которую здоровяк сам же ему в тогда на горе и вручил, ведь маэстро его об этом не просил, казалось, что Влад попросту хотел заставить музыканта чувствовать себя должником или же, что еще более вероятно, хотел пробудить в нем чувство угрызения совести, ибо у Влада тогда было пиво, а у маэстро нынче его нет.

– И заметь! – он продолжал свой монолог. – Пока люди созидают – и-таки вовсе не важно что – они едины!.. работают и живут в мире, обмениваясь общими идеями и идеалами. Но когда наступает время что-либо делить – и опять же-таки не важно что – как сразу начинают шуметь барабаны войны, потому что в первую очередь они отделяют себя друг от друга, а уж только потом то, о чем изначально была речь. А когда ты отделенный иль же, как это часто бывает, просто обделенный, значит ты не такой, как остальные. Значит ты другой! А если ты другой, то либо умри, либо беги в бой! – Влад засмеялся. – И не стоит еще забывать о том, что все живые организмы на земле друг друга поедают, создавая естественное равновесие в природе. Человек же стоит на вершине этой пищевой пирамиды, а значит что его никто не ест. – Он поднял глаза в потолок и добавил: – Хотя и вкусный с чесноком... Но я не об этом. А о том, что из всего этого даже дураку понятно, что если люди не будут изничтожать самих себя, то рано иль поздно они заполонят весь земной шар. И конечно же по этой самой причине боги, наказав человека разумом, внушили ему еще и способность самоуничтожения. Хотя, возможно, разум – это и есть механизм самоуничтожения.

Влад сделал небольшую паузу после своей долгой речи, снова невольно издал громкий хриплый звук носом, затем во весь рот зевнул и устало добавил:

– Что-то, милый друг, я заговорился. Выпить бы нам что-нибудь...

– Мсье Влад, – произнес маэстро, – а вы хорошо знакомы с мадемуазель Роксаной?

– С этой лисой? – игриво переспросил он. – Достаточно хорошо, чтобы о ней ничего не рассказывать. – Здоровяк усмехнулся. – Дело в том, что когда слишком хорошо знаешь кого-то, то лучше об этой личности вообще ничего не говорить, ибо начав, можно будет повествовать вечно. – Влад снова засмеялся своим странным и беспричинным смехом, который исчезал так же неожиданно, как и появлялся. – Ты мне лучше скажи: почему на тебе только одна перчатка? Потерял вторую иль нынче мода такая?

Длинноволосый с грустью в глазах улыбнулся, медленно привстал и, глядя на свою правую руку, которая как раз и была в перчатке, неохотно ответил:

– Мне непомерно отвратны какие-либо несовершенства и изъяны. И коль уж избавиться от них мы порой не в силах, то их скрывать приходится от посторонних глаз всеми доступными нам способами.

Влад, даже не слушая собеседника, тоже поднялся на ноги, медленно потянулся, высоко подняв руки, скрипя суставами в спине, и громко зевнул уже в который раз. Потом где-то минуту походил туда-сюда кругами по залу, остановился возле музыканта, задрал рукав левой руки и взглянул на десяток старых наручных часов, которыми было усыпано все его запястье и которые казались непомерно крошечными на его здоровенной руке. Часов можно было насчитать примерно дюжину штук, показывающих абсолютно разное время, ибо каждые из этих наручных приборов были настроены на определенный временной пояс, а какие-то часы так и вовсе были разбиты, не заведены или же без стрелок.

Увидев, что в Будапеште вот-вот должна была наступить полночь, Влад с радостным визгом произнес:

– Готовься, маэстро, ибо через пару мгновений начнется великий маскарад, не поддающийся воображению даже самым искусным живописцам!

СЛЕДУЮЩАЯ ГЛАВА