Глава IV: Крылья

Тем же утром в небольшом, как казалось с виду, но на самом деле огромнейшем изнутри, с высочайшими позолоченными колоннами и с чистейшими, будто только что покрашенными, белыми стенами дворце, построенном в древнеримском стиле второго периода, что располагался в северной части Будапешта, где еще в начале эры находилась граница Паннонии, по длинным светлым коридорам с холодным полом из белого мрамора босиком прогуливалась молодая светловолосая красавица. Юная дева была невысокой, но относительно ее роста у нее были довольно длинные ножки – прямые, худенькие, которыми она так игриво и беззвучно касалась пола, направляясь в свои покои.

Там, где она пробегала, на пол осыпались белые перья, раздавался невинный, чистый смех, и все озарялось теплым светом. И надо сразу сказать, что эта девушка, имя которой было Вирджиния, в отсутствие своей госпожи являлась смотрительницей этого прекрасного дворца. Ее светлые, почти золотые волосы были не очень-то длинными, но и не короткими. Кожа у нее была белой, похожей на восточный, донельзя гладкий и хрупкий фарфор, а голубые глаза на ее чистом и светлом лице были настолько большими, что ими просто невозможно было не восхищаться. Они придавали ее образу наивную, детскую легкость да неповторимую свежесть молодости. Каждый, кто видел ее, замирал в безмолвии, ибо она отождествляла все то, что поистине называлось небесной красотой. А еще у нее на спине располагались два белых, огромных крыла, ибо Вирджиния была настоящим ангелом.

Она, игриво смеясь и периодически оглядываясь через плечо, будто пыталась от кого-то убежать, промчалась по огромнейшему атриуму, в котором всюду росли крошечные ромашки. В самом центре этого дивного внутреннего садика располагалось громоздкое оливковое дерево с крепким стволом, серебренными листьями и спелыми плодами на ветвях. Вокруг этого древа почему-то всегда кружила белая мгла, которая будто сторожила дивный сад от посторонних глаз, не подпуская к нему никого.

Через мгновения Вирджиния уже очутилась в большущем центральном зале дворца. Он казался намного светлее того атриума, хотя в помещении не было ни единого окна. Зал был практически пустым. Там были только высокие колонны, держащие все это сооружение, и огромнейший старинный орган с позолоченными трубами, располагающийся вдоль одной из стен. Рядом с громоздким инструментом стоял маленький расписной табурет, на котором сидел молодой мужчина с настолько белыми волосами, что его можно было смело назвать альбиносом. На нем был одет не менее белый фрак, и он играл на данном инструменте медленную, нежную музыку, которая разносилась по всему дворцу отголосками громкого эха, создавая протяжный и приятный гул в отдаленных уголках здания. Однако, несмотря на всю мощь инструмента, по какой-то причине ни один звук не выходил за пределы дворца.

Вскоре крылатая девушка поднялась по крутым ступенькам и очутилась в длинном коридоре, украшенном белыми статуями полуобнаженных женщин. В самом конце этого коридора и располагались покои Вирджинии.

Приблизившись к тяжелой двери, она незамедлительно открыла ее, и в этот самый момент ослепительно яркий свет от распахнутого окна в комнате жгучим хлыстом прошелся девушке по очам, заставив ее слегка прищуриться. Она с улыбкой, потирая на миг ослепленные глазки, прикрыла за собою дверь и игриво пронеслась по просторной комнате, в которой, кроме огромной, сделанной из хрупкой березы кровати с большим количеством мягких подушек, не было ничего.

Крылатая аккуратно приподняла рукой белую полупрозрачную вуаль, висящую над кроватью, и с тихим, усталым, но в тоже время игривым стоном прыгнула на мягкое покрывало. Она долго сидела в тишине, окруженная яркими золотыми лучами, что проникали в покои сквозь окна и что излучала сама.

Через какое-то время позолоченная ручка тяжелой двери шевельнулась, дверца с протяжным скрипом отворилась, и в комнату заглянул невысокий, миловидный, пожилой мужчина в белом одеянии.

– Мадемуазель Вирджиния, не желаете ли вы чего-нибудь? – он робко поинтересовался, стараясь не поднимать на ангела свой взор.

– Да поможет вам Богиня! – ответила она, озарив все вокруг своим хрустальным голосом. – Ничего мне сию минуту не нужно.

Человек приклонил голову перед молодой крылатой девой и уже собирался покидать комнату, но в этот миг вновь раздался дивный голос Вирджинии. И на сей раз она сказала, что ожидает очень важную гостью и что требует встретить ее с большим уважением, даже несмотря на то, что ни она, ни какие-либо другие ангелы не должны принимать у себя гостей, подобных той, которую она ждала. Мужчина, внимательно выслушав пожелание крылатой, вновь поклонился и, уходя, аккуратно, но в то же время с большим шумом закрыл за собой дверь.

Сразу, как он ушел, Вирджиния неторопливо приподнялась с кровати, поправила свой белый полупрозрачный халат, который слегка замялся, и под отдаленные звуки органа медленным вальсом, закрыв глаза, начала кружиться по комнате сама с собой, тихо проговаривая: «Раз, два, три. Раз, два, три...»

И закружившись до головокружения, девушка остановилась, глубоко вздохнула и вместе с этим вздохом одним резким движением в миг расправила по сторонам свои прекрасные, белые, ангельские крылья, отчего засияла ярче самого солнца. И из-за этого обыденного для нее жеста по всей комнате стали сильным вихрем разлетаться большие белые перья, похожие на свежий снег. Но вскоре круговорот прекратился, и в момент, когда первое перышко коснулось холодного пола, на незавершенном аккорде прекратилась и та самая мелодия, что нежным эхом доносилась из центрального зала.

Тишина окутала дворец.

Раздавался только тихий шорох опадающих по комнате перьев, и в этом нежданном беззвучии Вирджиния замерла в ожидании. Вместе с тишиной появился и неожиданный мрак, который девушка тут же ощутила всем своим телом. Она чувствовала приближение какой-то огромной тени; запахло плесенью. Жуткая дрожь колючим ветром пробежала по светлым ногам Вирджинии от пяток до колен, заставив крылатую слегка нахмуриться. Девушка знала, что та женщина, которую она ждала все утро, была уже близко.

Вскоре Вирджиния услышала, как эта тень громкой вьюгой проникла во дворец и по длинным коридорам начала приближаться к покоям крылатой. С каждой секундой шум усиливался, а через незначительный промежуток времени, когда шум наконец достиг своего предела, он превратился в звонкий стук женских каблуков, который шаг за шагом разносился громким эхом по всему дворцу. И затаив дыхание, Вирджиния неподвижно смотрела на дверь своей комнаты, так как знала, что ее гостья, которая находилась по ту сторону, вот-вот к ней постучится.

Но та не стала стучаться, а сразу с довольно тревожным грохотом отворила скрипучую дверь и ворвалась в покои беспросветным черным дымом, который мгновенно затмил какой-либо свет.

В комнате стало значительно темнее.

Единственное, что создавало свет, – это золотые лучи, исходящие от крылатой девы.

Густая тень, поглотившая пространство, еще долго кружила по спальне с тихим шумом холодного ветра, но потом замерла на месте, и из этой черной мглы гордой походкой вышла Роксана. И в комнате оказалось две девушки: та, что излучала свет, и та, что создавала тьму.

– Приветствую тебя, смертоносная! – торжественно громко прозвучал голос Вирджинии. – Присаживайся!

Она указала на свою роскошную кровать, и Роксана с хитрой улыбкой на лице, поправляя свое черное, укороченное платье, медленно села на кончик этой кровати, положив ногу на ногу. Вирджиния тоже присела, но только с противоположной стороны и, не зная, как бы поудобнее сложить свои крылья за спиной, произнесла:

– Итак, вечная моя подруга, говори: с какой целью пожаловала ты ко мне после стольких лет... да тем более в неделю страстей?

– Ох, твоя неделя только начинается! – с легкой ухмылкой прошептала Роксана.

– Сомневаюсь, что пришла ты посплетничать о событиях прошедших лет, как в былые времена. А если же и так, то начинай! Я жду.

– Вирджиния, дорогая, столько всего пролетело за это время, но за всем ведь не уследить!

– Это потому, что не цените жизнь!

– Интересно, а с каких это пор бессмертная начала ценить жизнь?

Светловолосая неодобрительно фыркнула, привстала с кровати и вновь расправила крылья, отчего стала сиять еще сильнее, пытаясь заглушить своим светом всепоглощающую тень роковой дамы в черном, тем самым давая понять, что слишком горда, чтобы отвечать на поставленный вопрос, который к тому же ей показался риторическим. Однако Роксана все-таки ждала от нее серьезного ответа, но когда поняла, что ждать бесполезно, продолжила сама:

– А не цените вы жизнь, ибо нет смысла в ней для вас. Ведь смысл любой жизни в ее завершении, не так ли? – Она улыбнулась. – Итак, дорогая моя, не будем отвлекаться! Я пришла к тебе по делу.

– По делу? – с насмешкой переспросила непорочная. – Сама посуди: какие дела могут быть у меня с тобой? – Она величественно посмотрела на собеседницу. – Ты смерть, а я противоположность твоей натуры. Я дарую жизнь. Ты же ее забираешь.

– Да, и это делает нас единым, – устало и неохотно произнесла Роксана, не желая начинать эту тему. – Люди рождаются с целью умереть, а умирают с целью возродиться. Это бесконечный круговорот, в котором нет ни смысла, ни противодействия, ни начала, ни конца. Мы с тобой – единое целое. Ты не существовала бы без меня, равносильно, как я без тебя. – Дама в черном тоже привстала, гордо выпрямив свою стать. – Вот только вы, святые, все время позволяете себе судить нас и все наши деяния. А кто же, интересно, дарует вам такое право?

Красивое личико Вирджинии сильно нахмурилось, и через мгновение она, гордо приподняв голову, непоколебимым голосом ответила:

– Богиня! Ибо она вседержитель!

Роксана отвела от светловолосой девы свой ядовито-зеленый взор и на мгновение улыбнулась какой-то печальной улыбкой. А после недолгой паузы все же решилась возразить, сказав, что она некогда тоже всецелостно служила великой Богине, и Вирджинии об этом было хорошо известно, и что, отвернувшись от небесной госпожи, обрела истинную свободу, ибо сущность свободы заключается в выборе, а свобода выбора – в перевыборе. Роксана также добавила, что ей ненавистна какая-либо ложь, чувство страха и осуждение, однако же только на этом и возвышалось небесное царство. И еще зеленоглазая призналась, что если она и жаловала зло, то только в ее истинном воплощении, а не в том виде, что носит маску добра, чем, по своей сути, Богиня и является, так как во имя нее было пролито куда больше людской крови, чем даже во имя самого Дьявола.

Произнося эти слова, она мысленно проклинала Вирджинию, ибо та невольно заставила ее вспомнить о том, что черная гостья называла своим «темным прошлым», а точнее о тех днях, минувших бесчисленное множество веков назад, когда она не носила каблуки, не красила губы в кроваво-красный цвет, а только, подобно ее белокрылой собеседнице, одевала белую робу и днем и ночью слагала молитвенные песни своей госпоже.

– Довольно! – яростно выкрикнула светловолосая.

– Пожалуй, соглашусь. – Роксана убавила свой пыл. – Этот бессмысленный да бесконечный разговор нас уж точно никуда не заведет, сестрица.

– Я не сестра тебе, смерть! Говори, зачем явилась?

Та выдержала определенную паузу, делая вид, что собирается с мыслями, когда как на самом деле просто любовалась Вирджинией, ибо не так часто ей выпадало удовольствие лицезреть ангела в разгневанном состоянии.

– Я пришла по его воле, – наконец-таки заговорила зеленоглазая.

– И что же он велел передать?

– Не передать, а предложить...

– И ты служишь ему?

– Не больше, чем ты служишь ей! – Роксана гордо посмотрела на Вирджинию и продолжила: – Великий Дияко желает разделить царствие свое с той, которая добровольно возжелает стать вечной спутницей его. И просит он, чтобы у нее были окраса сахарских песков волосы и цвета мертвого моря глаза.

Крылатая удивлено посмотрела на гостью.

– Ты хочешь, чтобы я подчинилась прихоти его и отдала ему на поругательство одну из моих чистых учениц? – Она усмехнулась и присела на кровать. – А что же, любопытно узнать, предлагает он взамен? Поклон перед Богиней или же уход на вечность в свое черное царство незабвенных теней и неугомонных душ? Могу тебя я сразу огорчить, но желаемого от нас он не получит никогда.

– А ты хорошо умеешь торговаться... – Роксана хитро улыбнулась. – Но я имела в виду тебя.

Вирджиния не сразу разумела сказанное, но вскоре осознав, что же именно поведала ее гостья, наигранно засмеялась. А через несколько секунд этот долгий искусственный смех превратился в более чем естественный.

Дама в черном направила свой зеленый взор на непорочные голубые очи светловолосой девушки, что пребывала напротив, и прочла в них то, что прежде глаза крылатой еще никогда не отражали. Гостья увидела там незначительно маленькое, но очень весомое зернышко искушения, которое только что посеяла в девственном сознании ангела. Роксана знала, что как только в разум заселяется какая-либо идея, ее достаточно только слегка разжечь да подтолкнуть в нужном направлении, и эти мысли уже сами по себе принципом домино мгновение за мгновением, подобно чуме, рано или поздно поглотят все сознание, каким бы стойким оно ни являлось.

– А взамен князь тьмы дарует неограниченную власть той, что примет на себя подобную честь... – добавила она.

– Учесть! – тут же перефразировала крылатая. – Сколько тебя помню, Роксана, у тебя всегда было благое чувство юмора. Одобряю! Однако же эта твоя непредвиденная шутка вовсе не смешит никого, а только порочит. – Она убрала улыбку с лица, и ее голос мгновенно стал твердым и грубым. – Передай ему, что я не позволю надругаться над верой нашей, не подчинюсь его воле и никогда не пойду на сторону греха!

– Передам... – вполголоса произнесла гостья. – Но как ты можешь бороться с грехом, если даже не знаешь, что это такое? Ибо вкусив истинный запретный плод, ты больше ни за что не пожелала бы от него отречься... – Она соблазнительно провела язычком по своей верхней губе, и в этот миг даже показалось, что зелень ее глаз наполнилась пламенем.

Вирджиния резко отвернулась, дабы не лицезреть этот невыносимо привлекательный взгляд, и немедленно попросила свою гостью покинуть дворец. Роксана слегка приклонила перед крылатой голову и уже собиралась удалиться, но в последний момент, повернувшись к Вирджинии спиной и глядя на нее через плечо, вновь поинтересовалась: какой же будет окончательный ответ по поводу того, что предлагает Дияко.

– Нет! – гордо промолвила крылатая.

– Да будет так! – усмехнулась гостья, подхватив в воздухе большое белое перо, что кружилось по комнате из-за легкого сквозняка, и шагнула в ту черную мглу, из которой пришла, и через несколько секунд в ней растворилась. Тьма в помещении моментально просочилась через дверь и улетела куда-то с ветром в далекую неизвестность, оставив после себя только тревожное чувство чего-то нерешенного и неясного.

Крылатая же так и продолжила сидеть у себя на кровати и с необъятной грустью смотреть в сторону двери, размышляя о том, как же все-таки она и ее Богиня бессильны по отношению к нечистым. Проповедники греха все время насмехались и порочили их истинно чистые учения, но, к ее непомерному сожалению, противостоять этому не мог никто. И пытаясь найти хоть какое-нибудь объяснение поведению Роксаны, она осознала, что выродки тьмы живут только ради удовлетворения собственных желаний, когда как почитатели света существуют только ради потребностей других.

А после долгих раздумий она и вовсе осознала, что, по сути, является точно такой же, как и Роксана, или, если быть точнее, ее противоположностью, негативом, равносильным отрицательным числом или просто обратной стороной одной медали. Крылатая разумела, что тоже имеет право на поступки и подвиги. Однако ее настораживал тот печальный факт, что была она далеко не единственным ангелом в мировой истории; другие тоже много раз во все века пытались противостоять нечистым, но, как известно, какие-либо попытки сопротивления злу только, наоборот, приумножали это зло, ибо любая мысль материализуется независимо от отношения к этой самой мысли. К тому же и Вирджиния, и даже ее всесильная Богиня вместо того, чтобы любить любовь, на самом-то деле просто-напросто проповедовали ненавидеть ненависть.

«А что же такое любовь? – внезапно подумала она и в поисках ответа мысленно начала перечитывать священные писания, которые знала наизусть слово в слово, но, кроме бесконечных предостережений от жестокости и гнева, она там ничего не нашла. – А мысль-то материализуется! – вновь промелькнуло в ее голове. – Подобно молитве, подобно... Ох, а в чем смысл моего существования? – задумалась она. – В помощи тем, кто не знают, для чего живут, или в противоречии тем, кто гласит, что смысл жизни в грехе? Да, признаюсь, мне тоже хочется скинуть с себя тяжелые оковы и вознестись свободной чайкой в открытое небо, забыв о запретах, идеалах, страданиях и боли. Но... Что же я такое говорю, святые мои крылья? До чего же ненавистны мне эти противоречия разумного с соблазном, инстинкта с моралью. Стать спутницей его предлагает он, обрести вечность и всесилие и потерять мой свет блаженный? Конечно, тяжело преодолеть сей страх, но если над своим естеством возвыситься я возжелаю, то вне пространства и времени стану и увижу Богиню наравне с собой, лишусь какой-либо боязни перед всевышними и даже перед небом, сама обрету спокойствие и вечность гармонии. Стану желанной и великой, и поклоняться будут мне! И вот я здесь в безмолвной неподвижности слышу слова врага своего, что сулит мне в невежестве блаженство. О, Богиня, за какие это злодеяния вы даруете мне столь сладостный искус? Я уже сужу себя по всей строгости небесного суда, хотя не нарушен мой запрет строжайший, только уж введена я в забытье и стою у поползновения на грани».

СЛЕДУЮЩАЯ ГЛАВА