Глава XXXI: Откровение

Без малейшего сожаления спалив дотла бесценнейшее собрание редких книг, Кристанна неторопливо шагала через весь город, желая оказаться там, где она надеялась получить ответ на один единственный вопрос, который не давал ей покоя с самого утра. Сначала она проехала на метро – по так называемой первой ветке, которая, следует отметить, занесена в список всемирного наследия человечества, так как является второй после лондонского метрополитена самой старой системой подземного метро в истории. Потом девушка, перейдя через Дунай по Цепному мосту, села на автобус, который довез ее до живописного района под название Обуда, или же просто Старая Буда.

Некогда эта местность представляла собой целый самостоятельный городок, но когда в тысяча восемьсот семьдесят третьем году Буду и Пешт объединили, Обуда тоже потеряла свою независимость, став частью единой столицы. И Кристанна пришла сюда только ради того, чтобы вновь свидеться с Серафимом, поскольку именно здесь она вела беседу с белокрылым существом.

Шагая по району, она глазами искала тот просторный и светлый дворец, возведенный в древнеримском стиле, в котором она два дня назад имела честь находиться. Но к ее непомерному разочарованию дворца там больше не было, и единственное, что напоминало о его существовании, – это нескончаемые руины древнего города Аквинкума, который, когда она была здесь в прошлый раз, открылся перед ней во всем своем великолепии, но сейчас представлял собой не более чем бессмысленную груду каменных оснований, стертых с лица земли домов. И этих одинаковых на вид руин было так много, что Кристанна даже запуталась, пытаясь вспомнить, в какой именно части города располагался белый дворец.

Она с грустью в глазах продолжила гулять по этой археологической территории, которая, надо заметить, являлась закрытой для посещения. Казалось, что она была там одна среди руин, однако очень скоро поняла, что это не так. Девушка услышала чей-то тихий плач, доносящийся откуда-то неподалеку, и, желая найти источник плача, она, ускоряя свой шаг, начала бродить по пустым лабиринтам древних каменных оснований, обыскивая каждый угол. Но ее глаза не замечали ни души, однако печальный стон продолжался, из-за чего Кристанна, находясь в самом центре разрушенного города, стала ощущать легкую стадию паранойи.

Минорный голос по-прежнему кружил по окрестности. И поэтесса сделала предположение, что плач раздается из слегка углубленного в земле амфитеатра – или точнее его останков – так как римляне делали свои театры именно таким образом, чтобы была хорошая акустика, из-за которой любое произнесенное слово доносилось по территории громким эхом. Однако предположения поэтессы оказались неверными. Театр был пуст, и все же таинственный голос так и продолжал звучать.

Тогда-то Кристанна и поняла, что ей давно пора перебороть эту свою опьяняющую страсть к поискам истин и перестать гоняться за бессмысленными ответами. Но в момент, когда девушка собралась уходить, она, сдувая свои светлые волосы с лица, случайно повернув голову, краем глаза заметила того, с кем и хотела сегодня свидеться весь день. Она увидела Серафима, очень нервно шагающего туда-сюда в центре развален Аквинкума. Ангел выглядел донельзя печальным и одиноким. Он пытался подавить в себе все видимые эмоции, но его выдавал след от застывшей на щеке слезы, которая появилась еще в те минуты, когда он восхищался симфонией маэстро. И глядя на это одинокое, крылатое создание, Кристанна ощутила чувство жалости к нему.

Серафим, не замечая, что поэтесса стоит рядом, продолжал ходить между разрушенными временем каменными колоннами, размышляя о том, что никто из его огромной армии, которая была ему искренно верна и которая сегодня боролась с солдатами Дияко, более не последует за ним, так как все они, преклоняя колени, вкусили сладость земного наслаждения, что их и погубило.

– Я проиграл, – тихо шептал себе белокрылый. – Все мы проиграли! – Он, нервно потирая руки, глядя куда-то в землю, кругами бродил по руинам в надежде, что ему удастся найти какое-нибудь решение или же способ вернуть все, как было, но изменять прошлое не под силу даже всевышним. – Мы всегда боролись за честь, за свет, за наши чистые учения, за Богиню – нашу мать, сотворившую мир и всех нас. А ехидный, грязный Сатана над нами посмеяться задумал, одарив совсем недавно чистую ученицу нашу неограниченной силой, поделившись с ней могуществом теней и провозгласив ее черной королевой... Это позор! – выкрикнул ангел. – Позор всем нам! Позор Богине! И сложно мне поверить, что нечистые настолько слепы, что не понимают, какой наносят они ущерб самим себе и нам подобными поступками, идя наперекор законам ветхим, на которых наша госпожа и воздвигла данный мир. Глупцы! Неужели и правда можно так страстно желать собственную гибель? – После этих слов он немного призадумался. – И единственно верное решение приняв, начали мы бой с теми, кто под крылом Богини находиться недостоин, ибо не возжелал черный властитель нашим просьбам подчиниться.

Серафим присел на серый камень широкого основания одного из сооружений и с явным ужасом в глазах заметил, что его огромные белые крылья за спиной уже не светятся теми ярко-золотыми лучами, как это было прежде. И испытывая нестерпимую горечь, он продолжил говорить самому себе:

– Мы, святые, сражались за честь Богини, грешная нечисть – за честь Сатаны. Но какой-то незначительный человек покорил всех нас без исключения. Ни словом, ни мечем, а просто своим воображением и старой скрипкой деревянной. Он не боролся ни за что! Нет и не было у него идеалов! Он просто взял в руки смычок и сыграл земные звуки... Звуки, которые не несут никакого смысла и по отдельности очень даже неприятны на слух, но в определенном ритме и последовательности способны завораживать и проникать в самые глубины наших душ. – Серафим, в голове которого продолжала звучать эта мелодия, вновь пустил слезу, вспоминая свою бесследно исчезнувшую армию белокрылых существ. – Они все пали перед ним! Ибо его музыка открыла глаза, объяснила, что помимо чистых золотых лучей есть еще и красота, простое наслаждение, ради которых и стоит на этом свете появляться, так как даже честь и совесть встают на второй план, когда можно выбрать обыкновенное блаженство! – Ангел приподнялся с каменной плиты и, поджимая крылья, продолжил шагать по разваленному городу. – Я поражен кинжалом в сердце! – неожиданно выкрикнул он. – И я насладился... Я нечист! Но последняя надежда остается, и я молю свою Богиню простить мне эту слабость, простить все мимолетные влечения, что пробуждались в минуты наслаждения симфонией порочной. Но как вернуть мне остальных... святых, что на мосту поддались искушению? Да и пожелают ли они вообще вернуться в свет? Ох, моя Богиня, ответьте ж мне, прошу вас, пока еще не поздно...

Серафим обернулся и увидел Кристанну, как всегда одетую в серый наряд, находящуюся в нескольких метрах от него. Она пряталась за широкой колонной, стараясь оставаться незамеченной, чтобы не отвлекать ангела от его монолога, но долго наблюдать со стороны у нее не получилось. Небесный уже бросил на нее свой выразительный взгляд.

«Кристанна? – подумал он. – Должно быть, это знак!»

Понимая, что более нет никакого смысла прятаться, девушка вышла к Серафиму и, остановившись перед ним на расстоянии трех метров, хотела задать ему тот самый вопрос, ответ на который она и пришла сюда получить, но ангел заговорил первым:

– Кристанна! – воскликнул он. – Тебя послала мне Богиня! Не уж-то ты мое спасение?

– Боюсь вас огорчить, мой светлый Серафим, но явилась я сюда вовсе не затем, чтобы кого-то там спасать, – она заговорила со слегка артистичной интонацией. – Я высказать мнение свое пришла по той истории, которую вы мне рассказали. Но для начала мне хотелось бы услышать, что это были за слова, сказанные слуге императора в тот кровавый день в момент гибели Нерона?

От поэтессы исходил легкий аромат духов, настоянных на лепестках роз. Ощутив этот нежный запах, крылатый мужчина в полупрозрачном одеянии, все еще пребывая под впечатлением от красочной симфонии, невольно возжелал Кристанну так, как обычно желает женщину мужчина. Он сделал попытку приблизиться к ней, но в это же мгновение девушка отшагнула от него, стараясь соблюдать между собой и ангелом определенное расстояние. И тогда, опомнившись, Серафим с силой ударил себя по ноге в надежде болью заглушить это ранее невиданное ему чувство влечения.

Заметив, что белокрылый в эти минуты думал о чем-то своем, вовсе даже не помышляя давать ей ответ, поэтесса повторила вопрос и в этот раз таким образом, что тот уже никак не мог пропустить его мимо ушей, даже если бы очень того хотел.

– Что это были за слова, – он медленно прошептал самому себе, – сказанные в момент гибели Нерона...

Ангел сквозь слезы засмеялся, после чего, гордо выпрямив спину, сделал один шаг навстречу Кристанне и, широко расправив белые крылья, громко и торжественно сказал:

– То были не просто слова. То было пророчество! И звучало оно так... – Серафим сделал короткую паузу. – Отныне та душа, что загубила хотя бы одну земную жизнь, будет вечно тлеть в огне, в муках пребывая до окончания времен. И ничто вину ее не сможет искупить.

От услышанного поэтесса, на мгновение закрыв глаза, даже пошатнулась, ибо осознала всю глубинную суть этих слов и той трагедии, которую они в себе хранили, а потом, посмотрев на ангела с явным неодобрением, грубо и настойчиво произнесла:

– Это были вы! – Она невольно сделала шаг назад, и в ее глазах отразился некий страх, так как она в миг поняла, что той таинственной личностью, произнесшей это пророчество почти две тысячи лет назад, и был сам Серафим. – Это вы обрекли миллионы душ на вечное страдание! – продолжила девушка. – Ни Богиня ваша милосердная, ни даже Дьявол, что, наоборот, способен любой грех оправдать, а вы! Вы...

– Да! – разозлившись выкрикнул белокрылый и пожелал приблизиться к Кристанне, но та вновь отшагнула от него, продолжая находиться на безопасном расстоянии. – Это был я! – говорил он. – Я лично провозгласил эти слова, сделав их законом, ибо тот, кто грешен, должен гореть в аду! Иного не дано, так как на этом и зиждется наша вера!

– Вот потому-то ты и одинок... – ответила поэтесса, понимая, что Серафиму уже ничем не помочь. – Слепец, – с грустью в глазах усмехнулась она, – и ты еще смел что-то там говорить про вашу падшую ученицу, дарующую жизни!

Услышав это, ангел понял, что Кристанна права и что он в действительности сам давно является павшим из-за своей односторонней веры. Он также осознал, что все происходившие за эту неделю было задумано не только Дияко, спустившимся в мир людей, но и Богиней, дабы все расставить на свои места, приподняв завесу тайн и каждому указать на то, что он из себя представляет. И Серафим, понимая, что он не прошел испытание, уже захотел что-то сказать в свое оправдание, но не смог. Он не нашел ни единого слова в свою защиту, а если бы даже и нашел, то не стал бы их произносить вслух, ибо это пошло бы против его же собственных убеждений о том, что грешники не обладают правом на искупление.

– Да, – начала поэтесса, – теперь я полностью понимаю Эпафродита или точнее теперь уже Омбрэ, или кто он там... Он убил императора до произнесения тех слов, а значит, что он чист! Но добровольно пошел служить черному господину в ад, дабы мытарством своим, разделяя участь остальных, доказать тебе, небесный Серафим, что ложны учения твои. – Она сделала глубокий вздох и, собираясь уходить, добавила: – Презрен ты в глазах моих, и, признаться, жаль тебя.

В эти минуты ангела трясло так сильно, что было даже слышно, как стучит его челюсть. Он был разгневан, и казалось, что крылатый вот-вот набросится на девушку и, выплескивая всю свою ярость, растерзает ее.

Но этого не произошло.

Серафим, пустившись в слезы, торопливо приблизился к поэтессе и тут же пал перед ней на колени, обхватив ее длинные, стройные ноги, после чего незамедлительно во всю силу своего громкого голоса закричал:

– Ты, женщина, мать всего живого на земле, скажи: что мне делать, как поступить? Дай совет, ибо я и правда жалок!

– Освободи их! – прошептала Кристанна, осторожно положив свою руку на черные волосы ангела, трепетно поглаживая его по голове. – Прости эти грешные души! Избавь их от вечных страданий, так как всем наказаниям должен быть свой срок!

СЛЕДУЮЩАЯ ГЛАВА