Глава XVI: Крещендо

– Дамы и господа, самое интересное только начинается! Немного прелестного спокойствия, и пусть музыка звучит в ваших сердцах! – с хитрой улыбкой произнесла Роксана, раскрыв перед своим лицом чудесный черный веер с темно-красными узорами.

Маскарад в стенах Будайской крепости был еще только в самом разгаре и даже казалось, что этому яркому и величественному празднику и конца-то уж не будет. Гости в шикарных черных костюмах и различных масках от всего своего бездушия так и продолжали веселиться. Слуги в строгой белой форме не успевали заполнять бокалы гостям. Музыка, создаваемая умелым оркестром, по-прежнему звучала очень громко, и под ритм ее попросту грех было не танцевать. Влад к тому времени уже валялся пьяным на полу возле столика с напитками. Многим даже приходилось перешагивать через этого здоровяка. Иными словами, все шло именно так, как и должно быть на балу-маскараде. И никто из гостей не думал ни о чем, ибо каждый наслаждался мгновением. А предлагаемых удовольствий для этого в тот час во дворце было более чем предостаточно.

Но неожиданно с ужасающим грохотом распахнулись двери, ведущие в самый центральный и благовидный зал, отчего множество свечей в помещении погасло. Стало заметно темнее. И в этот же миг резко на недоигранном аккорде музыка оборвалась. А сами музыканты, глядя на открытую дверь, одновременно опустили инструменты и приклонили колени. Следом за ними склонились и слуги. Гости же, поглядывая на распахнутый проход, стали торопливо расступаться, освобождая ковровую дорожку, ведущую от центральных дверей к той возвышенности, на которой располагался трон Сатаны. И через несколько секунд головы склонили и они, так как в зал гордой походкой вошел величественный господин Дияко, на котором, как и всегда, была одета его классическая, невозмутимая, кристально-белая маска с накинутым на голову капюшоном от длинного черного, словно космическая бездна, плаща. В руках же он держал высокий и тяжелый серебряный посох, на который, как казалось, он даже не опирался.

Медленно, почти не шевеля ногами, волоча за собой длинный плащ, проходя через весь зал, Дияко молча разглядывал лица своих гостей, которые один за другим с низким поклоном снимали с себя маски и торжественно клали их на пол перед господином. Во дворце ощущалась некая тяжесть и тревога, исходящая от черного властелина и поглощающая своим неприятным, морозным и пугающим холодом все вокруг. Царила долгая тишина. И если что-то и создавало какой-либо шум, то это был только длинный плащ хозяина и его приглушенные шаги.

– Маски ваши куда более живые, чем ваши лица под ними, – глядя в холодные, мертвые глаза окружающих, своим до ужаса хриплым голосом неожиданно произнес Дияко, и от его слов содрогнулся дворец. – Да, – продолжил он, – мы способны скрывать облик свой от окружающих, но никогда нам не скрыть свою сущность от самих себя!

Легкая грусть проскочила в его интонации, и он невольно рукой поправил собственную маску. А через минуту, подойдя к Роксане, которую невозможно было не заметить среди черной толпы, аккуратно пальцами прикоснулся к бархатной кожи ее лица и тихо прошептал:

– И все-таки красота – самое страшное злодеяние!

Услышав эти слова, дама в ярко-красном платье преклонила голову перед предвечным духом зла. Маэстро же, который стоял рядом, наоборот, глядя в бездонные очи повелителя теней, которых не было видно в тех двух отверстиях белой маски, гордо выпрямил спину и высоко задрал подбородок вверх, чтобы показаться выше.

Дияко с явным удивлением взглянул на этого высокомерного и незваного гостя и издал настолько громкий хрип, что дворец вновь затрепетал. Даже Влад, пребывающий, как казалось, в глубоком запое, в миг отрезвел от этого шума, резко поднялся на ноги, оглянулся и, увидев всесильного господина Дияко, тоже преклонил перед ним свое колено.

– Мадемуазель Роксана, – продолжил творец тьмы, – вы меня разочаровали! Осмелившись не почитать меня, стоит перед ликом моим тот самый маэстро, искусством которого мне уже посчастливилось однажды насладиться, и которого я вас тогда просил забрать. – Он сделал паузу и вновь окинул взглядом этого человека. – Воле моей не подчинились вы. На вас, мадемуазель, это не похоже. Однако наверняка найдется объяснение и тому... Но коль уж маэстро наш искусный нынче здесь, то пусть возьмет свой инструмент и возглавит затихший мой оркестр!

Длинноволосый мужчина в сером пальто, шляпе и черной маске на глазах мгновенно взял в руку свою тонкую дирижерскую палочку и, сохраняя в себе духовную гордость, громко произнес:

– Мсье, почту это за честь!

Хромая, но в то же время довольно красиво и демонстративно пройдя через весь зал так, что перед ним расступались все гости, маэстро приблизился к стоящим в ряд музыкантам, плавно приподнял обе руки, в одной из них держа свой инструмент, и замер, будто каменная статуя, ожидая дальнейших указаний.

– Я желаю продолжить веселье! – хрипло вскрикнул черный господин, сразу после чего по всему замку вновь зажглись недавно потухшие огни. – Хочу видеть танцы, слышать смех и пить красное вино! Маэстро, пусть ритмы вальсов кружатся по моим залам, пусть зазвучит нечто такое, что не оставило бы бесстрастной ни одну из этих мертвых душ, пусть грани мира трепещут и светлые боги завидуют нам. Сыграй нам, маэстро. Сыграй!

Дирижер, продолжая держать руки поднятыми, что-то тихо шепнул оркестру, стоящему перед ним и готовому подчиняться любому движению кончика его палочки. И по своей профессиональной привычке досчитав в уме до тридцати трех, маэстро наконец взмахнул орудием искусства, и все эти музыканты одновременно вступили.

Зазвучал грозный вальс Хачатуряна.

Музыка играла так громко, что даже казалось, что нет и не может быть такого края на земле, где не услышали бы этих величественных звуков.

Гости же в этот момент, надев обратно маски на свои мертвые лица, синхронно поднимались на ноги и тут же расходились по парам, сразу после чего один за другим ловко подхватывали настроение и начинали игриво кружиться под ритм три четверти, плавно расходясь по залу. И уже через несколько секунд танцевали практически все присутствующие.

Не танцевал только Дияко, присев на свой трон, тщательно наблюдая за всем происходящим с высоты, и Влад, которому было совсем не до этого, ибо был пьян и с большим трудом удерживал себя на ногах, спотыкаясь о случайных гостей.

Маэстро своими жестами с каждой секундой повелевал огромному оркестру ускорять темп, и вскоре ритм анданте маэстозо плавно перешел в аллегро мольто.

Нескончаемое количество пар во дворце так и продолжали совершать резки виски, точные импетус-повороты, вальсирующие плетения, изысканные телемарки и другие танцевальные элементы под громкие звуки, которые диктовал своими движениями маэстро. Дамы украшали атмосферу игривым смехом, когда мужчины почти беззвучно что-то им на ухо шептали. Постоянно был слышен то там, то здесь тихий звон хрустальных фужеров и приглушенный громкой музыкой топот всех, кто в те минуты танцевал.

И несмотря на то, что дирижер стоял к оркестру лицом, а, следовательно, к гостям спиной и не видел всего этого яркого веселья, что тем временем происходило в зале дворца, ему было достаточно просто, закрыв глаза, слушать, чтобы всем этим вдохновляться. И через минуту он уже не воспринимал никаких звуков вокруг себя, так как его начала переполнять неуловимая музыка, исходящая из него самого. В его воображении заиграли гармонии той симфонии, над которой он корпел долгих тринадцать лет и которую никак не мог завершить, ибо не хватало ему прежде вдохновения.

Но в эти минуты все было иначе.

Муза переполняла его настолько, что он был готов в любой момент бросить этот чудесный оркестр, покинуть таинственный маскарад, где, как по его мнению, ему были не слишком рады, направиться домой – в свою квартиру, которая располагалась недалеко от дворца, и наконец-таки дописать свою симфонию, пока неуловимое вдохновение все еще сидит в его горячем сердце и дарит ему этот неповторимый приток волшебных звуков.

И вновь открыв глаза и слегка повернув голову, среди бесконечных черных фраков и вечерних платьев маэстро увидел ослепительно-красное пятно в самом центре зала, игриво кружившееся под звонкий вальс, которым он так ловко управлял. Это была, как всегда, божественно красивая и дьявольски неотразимая Роксана, что танцевала, меняя своих партнеров каждые пять секунд. Перед ней толпами простирались мужчины, которых она молниеносно соблазняла зелеными очами и которых подхватывала на ходу, давая им какое-то время себя повести, кружась под ритмы вальса, а потом тут же, смеясь над ними, отталкивала их от себя, мгновенно на лету цепляясь за следующую жертву.

Маэстро, продолжая дирижировать оркестром и взирая на нее через плечо, стал неожиданно меняться в лице. Его глаза начали отражать некую злобу, и он резко ощутил необъяснимый пожар, что загорелся в том же самом месте, откуда совсем недавно возникали симфонические ноты, которые ему так хотелось записать. Этот пожар стал переполнять его и заглушать какие-либо музыкальные гармонии в его рассудке, и единственное, что мог маэстро тогда слышать, – это звонкий смех чарующей Роксаны, которая, кружась в центре зала в компании мужчин, периодически с улыбкой поглядывала на него.

Он старался отвести от нее взгляд, вновь повернуться к оркестру, но это было практически невозможно, так как очи маэстро, завороженные красотой самого таинственного и желанного создания на свете, уже давно ему не подчинялись. Все это продолжалось долго, и невозможно было в те минуты на Роксану не глазеть, ибо в движениях ее, в улыбке, в смехе и в глазах, наполненных ядовитым сладострастием, можно было разглядеть ответы на любой вопрос.

И тот, кто видел, – тот, несомненно, знает.

Когда же огонь окончательно поглотил разум маэстро, он резко перестал дирижировать оркестром, которой, на мгновение запнувшись, ловко продолжил играть и без него. Двумя руками мужчина в сером обхватил и высоко поднял над головой свой дирижерский инструмент и с громким хрустом разломил его пополам. И в миг, когда останки этой палочки упали на мраморный пол, маэстро, более не теряя ни секунды, торопливо пробираясь через огромную толпу гостей в черных нарядах, направился в центр зала навстречу Роксане, теперь уже грубо и бесцеремонно отталкивая в сторону всех, кто оказывался у него на пути.

Приблизившись к этой даме, кружащейся под ритм музыки с очередным мужчиной, нечего не замечая вокруг себя, маэстро резко схватил ее за руку, прервав ее безумный танец, и своим грубым низким баритоном произнес:

– Мадемуазель, прошу вас: давайте уйдем отсюда, покинем это место!

– Ох, не сомневаюсь я, что дворец этот покинуть ты желаешь, – не прекращая пылкий смех от всего этого головокружения, мгновенно ответила Роксана. – Что ж, милый мой маэстро, – она убавила свой пыл, – тебя никто не держит. Иди! Выход всегда есть там же, где и был когда-то вход.

– Нет... – начал было он, но дама не дала ему договорить.

– Но зачем тебе нужна я? Неужели ты воистину настолько безрассуден, чтобы не осознавать, что же именно здесь происходит, и кем, в частности, являюсь я...

Какое-либо веселие медленно сошло с ее лица, и в этот момент она даже хотела оттолкнуть от себя маэстро и вновь ухватиться за очередного ближайшего молодого человека и продолжить яркий танец, пока вальс еще звучит. Но маэстро, крепко держа ее за руку и не отпуская женщину от себя, а даже наоборот, прижимая ее к себе как можно ближе, тут же ответил:

– Верю я, мадемуазель, что каждый человек ищет свой идеал, и когда он находит ту единственную, все для него теряет смысл, ибо его интересует только образ, и вовсе не важно, что там внутри. Даже узнав, что скрывается по ту сторону, идеал остается идеалом. И мой идеал вы, мадемуазель, и прошу я вас уйти сейчас со мной отсюда.

Понимая, что этот мужчина, который был намного ниже ее ростом, осмелившийся ее о чем-либо просить – и уж если судить по его тону, то не просто просить, а требовать, не оставит ее просто так в покое, Роксана сорвала с его лица черную маску и, глядя ему прямо в глаза, хладнокровно проговорила:

– Вера твоя в идеалы тебя вскоре очень сильно подведет. Ибо ослеплен ты ею. Надежда на них тоже не приведет к желанному блаженству. А их любить – словно целовать клинок меча или же дуло пистолета, и вечно ждать, когда же они наконец нанесут тебе ущерб и болезненные шрамы.

– Мне все равно! – ответил он. – Я от всего сердца желаю принять этот риск. И готов пойди на все, лишь бы, мадемуазель, с вами!

Эти слова заставили Роксану слегка улыбнуться. Она хитро и игриво окинула взглядом настойчивого мужчину, после чего уже и сама соблазняюще прижалась к нему и нежно прошептала:

– Маэстро мой любезный, мне под силу одним дыханием избавить тебя от всех страстей, что правят сентиментальным сознанием твоим, однако пока не желаю я того. – Она на мгновение призадумалась и добавила: – Признаюсь, ты мне тоже симпатичен, но интересно мне иное, а точнее то, на что готов ты пойти для утоления жажды своей невыносимой.

Мужчина собирался что-то ответить, но Роксана в момент, когда вальс достиг своих финальных нот и наступила тишина, с хитрой улыбкой отшагнула от него, сразу после чего довольно театрально подарила ему легкий поклон, не отводя от него своих прелестных глаз. И тут же, громко ударяя каблуками о холодный мрамор, направилась в сторону того необычного кресла, на котором давно сидел наблюдающий за всем происходящим грозный властелин Дияко.

Приблизившись к нему, Роксана встала от него по правую руку и повернулась лицом к гостям. А по левую руку господина тем временем уже гордо стоял Омбрэ, держащий некое длинное и очень острое копье, наконечник которого строго указывал вверх. И через мгновение ока в руках Роксаны тоже появился похожий продолговатый предмет. Это была поржавевшая от крови старинная рабочая коса, сделанная из кривой гнилой коряги с длинным и округленным, заточенным лезвием. Вскоре и сам Дияко поднялся с кресла, и серебряный посох в его руках неожиданно превратился в обыкновенные вилы с тремя тонкими зубцами.

И подняв глаза, маэстро увидел на этой небольшой возвышенности возле черного алтаря в центре зала странную картину. Перед его взором почти симметрично грозно замерли три фигуры. В центре располагалось некое существо в черном плаще, держащее вилы. Рядом гордо стояла женщина в красном платье, в руках которой была коса. А параллельно этой женщине – только с другой стороны – находился мужчина в белом фраке, крепко держащий свое копье.

– Что это? – тихо спросил маэстро, когда к нему неожиданно подошел Влад.

– Это символы мироздания, – ответил тот.

– И что они означают?

– Как что? – удивился здоровяк и с явным подозрением окинул взглядом мужчину в пальто. – Дияко держит вилы, а Роксана – косу. Ибо Богиня сеет, смерть косит, а Дьявол собирает этот вечный урожай. А Омбрэ держит копье Лонгина. Да-да, то самое Копье Судьбы. И даже владея судьбой, по-прежнему остается рабом. Ибо мир этот устроен так.

Давно прекратив свои головокружительные танцы под музыку, которая к тому времени затихла, ибо музыканты уже сложили инструменты, гости расположились полукругом в нескольких метрах от той возвышенности, на которой пребывала величественная троица. И судя по глазам этих многочисленных гостей, которые хорошо виднелись через их черные маски разных форм, все ожидали чего-то еще, нечто такого, ради чего их господин и организовал весь этот грандиозный маскарад, ибо властелин тьмы без причины никогда ничего не совершал. Они надеялись услышать какую-то особую и важную речь их повелителя. И эти ожидания не оказались напрасными, ибо через секунду огромные двери, ведущие в зал, вновь с шумом отворились, и в помещение явился белый женский силуэт, от которого по всему залу повеяло каким-то ядовито-сладким ароматом.

Поскольку гости стояли лицом к властелину тьмы, им пришлось с немалым шумом и явным удивлением от неожиданности развернуться, чтобы узреть ту, которая только что явилась и которая в эти мгновения гордо и безбоязненно шагала босыми ногами на цыпочках по темно-красному ковру. Наконец оглянувшись и вглядевшись, гости увидели перед собой молодую девушку, перед которой все тут же стали расступаться и с легким поклоном освобождать дорогу. На этой девушке был одет кристально-белый, словно свежий декабрьский снег, полупрозрачный халат, через который отчетливо просвечивалось ее совсем юное обнаженное тело. Ее лицо было полностью прикрыто фатой, под которой можно было увидеть то, что у этой девушки были ярко-красным накрашены губы. Также из-под этой прозрачной вуали виднелись ее теперь уже потемневшие волосы. А два огромных ангельских крыла, что располагались на ее статной спине и что к тому времени были черными, как смоль, ясно давали понять об истиной сущности этой личности.

Без малейших сомнений, это была Вирджиния – некогда светлый ангел, а теперь черная госпожа, гордо шагающая навстречу всесильному Дияко.

Гости с восхищением и удивлением сквозь свои мрачные маски смотрели ей вслед, тихо перешептываясь между собой. Когда же она прошла через весь зал, хозяин бала сделал пару шагов навстречу крылатой и протянул ей руку. Та кротко коснулась его холодной ладони в перчатке, взошла на алтарь и в сопровождении Дияко уселась на его величественный трон. И в этот момент хозяин бала резко повернулся к толпе удивленных гостей и взмахнул руками, чтобы те затихли, и торжественно своим хриплым голосом медленно заговорил, делая после каждого слова длительные паузы:

– Я, великий Дияко – предвечный творец зла, властелин теней и покровитель ночи – устроил этот блестящий бал-маскарад не только, чтобы отметить конец старой эры и начало новой... но и чтобы всему миру сообщить о намерении моем завести спутницу себе.

И хотя гостям было велено молчать, после этих слов они вновь продолжили тихо шептаться между собой, обсуждая крылья той, что в ту минуту уже восседала на троне их господина. Вирджиния сидела выше всех, как некогда сидел сам Дияко, посмевший воздвигнуть свой трон выше Богини, мир сотворившей.

– Гости почетные мои, – продолжил черный повелитель, – поприветствуйте Вирджинию – ангела, что по воле собственной отдала свой свет небесный в никуда с целью ухватить предложенное мною! Поступок смелый, и этому определяю дорогую цену я. Слово надо держать свое, и, пожалуй, настал тот час даровать обещанное ей. Стар я, как мир, в котором стало столько зла, что даже мне, всесильному Дияко, не по силам становится за всем следить. Вирджиния! – Он указал на нее пальцем, и девушка, медленно приподняв с лица белую вуаль, всех озарила своим ликом, после чего поднялась с кресла и приблизилась к господину. – Да, мадам Вирджиния, со времени сего спутницей своей тебя я нарекаю!

В этот момент у него в руке появился некий пергамент, который он ловко развернул и протянул Вирджинии со словами: «Остается только сей договор нерушимый подписать». Взяв в руки предложенный сверток, крылатая торопливо пробежала глазами по содержанию документа, и более не теряя ни секунды, из своего же крыла выдернула черное перо и бросила на Омбрэ требовательный взгляд, отчего тот, прекрасно понимая, чего она желает, протянул копье вперед, до лезвия которого она самовольно прикоснулась, поранив себе руку, чтобы обмакнуть в крови кончик пера и подписать великий договор, браком скрепляющий ад с небесами.

И в миг, когда она начертила на листе свой вензель в форме латинской буквы «V», все, находившиеся в центральном зале: достопочтенные гости, музыканты и прислуга – моментально преклонили колени перед теми, кто стоял на алтаре, и хором закричали:

– Слава Сатане! Слава Вирджинии! Слава!

Роксана, гордо стоящая справа от кресла Дияко, с хитрой улыбкой победителя повернула голову и взглянула на Омбрэ, который в свою очередь неподвижно стоял слева. Заметив, что дама в красном смотрит на него, он тоже окинул ее взглядом и незаметно кивнул. После этого она вновь направила свой взор на гостей, которые к тому моменту поднялись с колен, и среди безликой черной толпы увидела стоящего в противоположном конце зала маэстро, по виду которого казалось, что он не замечает никого вокруг себя, кроме той, на которую смотрел все это время.

А смотрел он только на Роксану.

Бал подошел к концу.

Земля вновь задрожала, и где-то вдали раздался громкий гул. По замку снова пронесся едкий ветер. Только в этот раз он не приносил с собой золотую пыль, а, наоборот, забирал ее, сдувая лоск со столов да стульев, с различных блюд и напитков, скатертей и посуды, после чего все эти предметы, загнивая, сами превращались в ветром гонимую пыльцу, которая тут же разлеталась по помещению. Затем в золотую крошку стали рассыпаться и разноцветные ковры, разбросанные по залам, да прочие живописные украшения, которых было предостаточно на каждом углу. Скульптуры в форме могущественных кентавров, стоящих практически у каждой стены, золотые подсвечники, количество которых было просто-напросто не сосчитать, благовидные картины, появившиеся с приходом того первого колючего ветра, – все один за одним постепенно начало исчезать, столь же неожиданно, как совсем недавно все это появилось.

Вскоре ветер унес и музыкантов с их инструментами, не оставив даже те два огромных рояля. Подобным же способом испарились и гости в кружевных нарядах и их красивые расписные кареты с чистокровными лошадьми, которые находились все это время на улице у главного входа во дворец. Ветер забрал и слуг, оставив только Омбрэ, с которого снял маску и парадный белый фрак, вернув ему тот старый привычный для него темно-коричневый, почти черный плащ с рваным капюшоном и грязными, тяжелыми сапогами.

Во дворце, что вновь принял свой нормальный, современный вид, стало непомерно тихо, но все же некий приятный гул после столь громкой и красочной музыки все еще стоял в ушах тех, кто продолжал пребывать в этом округленном зале. Ими были Влад, громко храпящий на полу, маэстро, который в этот раз куда более уверенно перенес ветер перемен, неподвижно стоящий Омбрэ, пребывающий в тени и готовый выполнить любую просьбу своего повелителя, и конечно же сам Дияко, который хрипло присел на свой трон со словами:

– Я устал...

СЛЕДУЮЩАЯ ГЛАВА