Глава VI: На горе

Такой оглушительно звонкий шум обычно создают майские грозы или рев сытого молодого льва, но в данный момент это гудел огромных размеров старый и ржавый мотоцикл «Чопер», собранный где-то в Техасе полвека назад. На коричневом сиденье, которое больше напоминало драное кожаное кресло, сидел, крепко держа размашистые рога стального руля, здоровенный бородач с темными, длинными, грязными, развивающимися на ветру волосами, густыми бровями, седыми бакенбардами и неровной бородой. По внешнему виду возраст этого мотоциклиста определить было практически невозможно. Молодым назвать его было никак нельзя, но и старым он не казался.

На нем была одета черная кожаная куртка с тяжелыми металлическими пуговицами и молнией, темно-серые дырявые джинсовые штаны и под цвет куртки такие же черные, тяжелые сапоги.

Имя этого грозного мотоциклиста было Влад.

Его железный конь, наполненный бензином и маслом, мчался по скоростной автостраде и с каждой секундой приближался к городу Будапешту. И вскоре, сам того не заметив, бородач уже оказался на центральных улицах столицы, где было непомерно большое количество автомобилей да различных прохожих, которые обычно только и делают, что мешают движению. И тогда Влад начал ездить зигзагом, обгоняя одну машину за другой, чтобы не сбавлять скорость, которую так любил.

Влад без задних мыслей игнорировал какие-либо дорожные указатели и светофоры, и это было вовсе не по той причине, что он считал себя выше всех этих правил, а просто потому, что он и малейшего представления не имел, что же именно они обозначали, и уж тем более для чего они вообще были нужны. За все это время он ни разу не остановился и порой, чтобы не застревать в дневных пробках города, заезжал на тротуары и мчался по ним, обгоняя пешеходов. Пожилые люди обычно чертыхались ему вслед, а молодые, наоборот, восхищались его смелостью. Однако сам Влад ни на что не обращал внимание. И судя по выражению его лица, казалось, что его не волновало ничего на свете.

И, по правде говоря, так оно и было.

Он ветром промчался через весь город, пересек Дунай с Пешта на Буду по Цепному мосту, не торопясь проехал вдоль набережной к невысокой горе Геллерт, названной в честь в бочке сброшенного католического проповедника святого Герарда Венгерского, и по крутой дороге забрался на нее.

На самую вершину горы Влад своего верного холоднокровного коня гнать не стал, а остановил его у маленького парка под деревом, где когда-то была небольшая детская площадка. Примерно в двадцати метрах от того места недавно соорудили странный и, пожалуй, даже очень загадочный монумент, изображающий в полный человеческий рост Эхнатона, Иисуса, Буду, Лао-Цзы и Абрахама, образующих между собой идеальный круг, в самом центре которого располагался небольшой всеотражающий круглый предмет, очень похожий на некий камень мудрости, глядя на который эти пять пророков о чем-то неподвижно молчат. А в метре от них находилось еще три пьедестала, на которых гордо стояли Махатма Ганди, Бодхидхарма Дарума и Франциск Ассизский, образуя идеальный треугольник относительно камня в центре круга.

Влад не торопясь стал прогуливаться под деревьями. Он прошел мимо этих загадочных статуй, и его глазам открылся неописуемой красоты вид с горы на целый город. Прямо перед ним во всем своем величии простиралась вечно полноводная река Дунай и громоздкий кристально-белый мост Эржебет, названый в честь Австро-Венгерской императрицы Елизаветы Баварской, более известной как Сиси. Чуть дальше виднелся и Цепной мост, по которому он совсем недавно пересек реку на своем мотоцикле. Там же отчетливо вырисовывалось фиолетовое неоготическое здание парламента Венгрии, которое на самом деле являлось одним из самых больших парламентов в мире, а чуть правее виднелись высоченные купола базилики святого Иштвана, но самое главное – перед Владом во всей своей красоте распахнула свое великолепие Будайская крепость, огромный королевский дворец, совмещающий в себе средневековую, классическую и даже современную архитектуру, со светло-бежевыми стенами, бирюзовой крышей и огромным округленным куполом.

Пройдя чуть дальше по парку, здоровяк приблизился к очередной живописной статуе, что изображала короля Иштвана и королеву Эржебет, стоящих на разных берегах Дуная, протягивающих друг другу руки.

Влад неуклюже уселся на перегородку возле этого монумента, свесил ноги вниз с горы, сразу после чего из левого кармана куртки достал алюминиевую банку пива и тут же открыл ее. Сделав жадный и долгий глоток, он поставил банку рядом с собой на перегородку, из-за чего складывалось такое впечатление, будто этот здоровяк засел здесь надолго.

Из порванного кармашка брюк он вытащил мятый бумажный пакетик и немаленьких размеров старую деревянную темно-коричневую трубку для курения, которую наполнил черным, как смоль, табаком, засыпав в нее крошечные, засушенные листья из пакета. А через мгновение у него в руке появилась охотничья спичка. Бородач ловко зажег ее, щелкнув серой по зубам, затем ткнул спичку горящим концом туда же, куда поместил табак, и, наслаждаясь чудесным видом, закурил, выпуская дым изо рта со словами: «Ах, какой же город-то благой! Скульптуры, крыши, купола! Блаженство! Глаз не оторвать!»

Но потом он на минутку притих, тяжело вздохнул и с вечной грустью в глазах добавил:

– Вот только стада этих машин портят счастье взору моему...

И в этот момент за его спиной раздался чей-то достаточно низкий, тихий и приятный мужской голос, которым человек, услышав искреннюю речь Влада, риторически спросил:

– Мсье, а разве в мире еще остались места, где нет этих машин?

Обернувшись, здоровяк увидел в метре от себя худого, невысокого, длинноволосого мужчину, одетого в серое пальто, в чуть темнее серые брюки и в серую шляпу под стиль пятидесятых годов с черной репсовой лентой. Этот человек медленным шагом, хромая на левую ногу, подошел к курящему и, не спрашивая, не возражает ли тот, уселся рядом, точно так же свесив ноги с перегородки, как это сделал здоровяк.

Влад меланхолично разглядел пришедшего, который казался почти в два раза ниже и, наверное, во все три раза тоньше Влада, снова отхлебнул пенного золота из алюминиевой банки и сквозь густую бороду пробормотал:

– На полюсах нет машин, да и в Сахаре что-то их не очень припоминаю. В тех местах только псы на привязи да верблюды с горбами. – Он усмехнулся. – Но клыком могу поклясться, что в скором времени эти автомобили мы будем наблюдать и там.

– А вы, мсье, как я вижу, путешественник? – произнес сидящий рядом, уставив свой взор на огромный белый мост, что стелился прямо под горой.

– Да уж... Шествую пути. Порой доходит до безумства, но, куда бы ни вела дорога, мне не скрыться от луны. – Влад задумался и после недолгой паузы продолжил: – Да, много странствую по свету. Пожалуй, вечный странник я. А может просто бегу от чего-то иль же ищу кого-то? Я не знаю. А впрочем, и не важно. Однако, друг любезный, могу тебе поведать, что где бы ни был ты – дома все же лучше.

– И где ваш дом?

– А Черт его знает! – скороговоркой пробубнил Влад и громко икнул, после чего с тягостью вздохнул и, глядя на обжигающее солнце, добавил: – Всю жизнь его ищу. Но ведано мне, что не суждено его найти. Однако чувствую я всей измотавшейся душой и телом молодым его существование. Он где-то рядом, позади, где-то там, где нет меня. И чем больше растет мое желание там оказаться, тем больше я понимаю, что прошлого мне не вернуть.

Бородач допил пиво до конца, после чего своей здоровенной рукой смял алюминиевую банку так, словно она была хрупким осенним листком. А через мгновение он из того же кармана куртки, откуда достал первую банку, вытащил вторую и уже собирался предложить ее собеседнику, но в самый последний момент пожадничал. Однако потом вспомнил, что, к его непомерному счастью, у его куртки был еще и другой карман. И тогда, даже не спрашивая своего нового длинноволосого приятеля, будет ли тот пить, так как верил, что от такого просто физиологически невозможно отказаться, достал и третью банку пива и щедро протянул ее мужчине, который сидел рядом с ним. Но перед тем как ее отдать, здоровяк конечно же проверил, какая из этих банок тяжелее, и поделился именно той, что показалась ему легче.

– Мой же дом здесь! – с необъяснимым спокойствием и гармонией на душе произнес худощавый человек в пальто сразу после того, как он с благодарностью принял предложений напиток и сделал глоток. – Нет, родился я в Кенигсберге, но всю жизнь прожил здесь, в Будапеште, на этих невысоких горах и этой полноводной реке.

– Кенигсберг? – с незаметной улыбкой на лице проговорил Влад. – Был я там. И был не раз. – Он сделал паузу. – И я, кстати, прошу заметить, был первым и, возможно, даже единственным, кто умудрился пройти те легендарные семь мостов, не пересекая ни один из мостов дважды.

– Как вам это удалось? – удивился собеседник.

– Признаться, был я пьян и уже не помню, – Влад сказал это на полном серьезе и задумчиво почесал себе затылок, – но помню, что получилось. Как-то... Ибо выиграл я тогда пари... – Он малость запнулся, но потом вздохнул и полушепотом продолжил: – Да, дивный город Кенигсберг, но Будапешт, пожалуй, лучше. – Влад снова о чем-то задумался, глядя в весеннее небо. – Однако же и здесь не обретаю я покоя... – через секунду добавил он, сказав это самому себе под нос настолько тихо, что его собеседник практически ничего не услышал.

– Да, вынужден с вами согласиться, ибо Будапешт воистину бесподобен! – с гордостью произнес длинноволосый. – И знаю сей город я ничуть не хуже, чем знаю самого себя. И вам, как истинному путнику, смело говорю, что тут в Будапеште столько неописуемых красот, сколь, пожалуй, нет ни в одном другом городе Европы. Разумеется, Будапешт не настолько пафосный, как Вена, Рим или, скажем, Прага. Но по эстетике и по красоте он, несомненно, лучше. Надо только знать, куда смотреть и где искать. И поэтому, смею заявить, что настоящие очарование этой поистине бездонной столицы все же сокрыто от посторонних глаз, сокрыто даже от большинства ея жителей и уж тем более от туристов. Ибо глазеть многие способны, но видят лишь единицы.

– Терпеть не могу туристов! – резко вставил здоровяк и улыбнулся какой-то забавной, добродушной и, пожалуй, даже виноватой улыбкой.

Его собеседник тоже улыбнулся, глядя на банку пива, которую держал в руке, но, как показалось Владу, в его этой улыбке было куда больше грусти, чем каких-либо иных эмоций. И было сразу понятно без слов, что этот длинноволосый человек в сером пальто, несмотря на их бессмысленную и одновременно занимательную беседу, все это время думал о чем-то своем.

– И при этом сразу говорю, что нет места лучше, чем этот дивный парк, где мы находимся сейчас, – продолжил невысокий мужчина. – Практически каждые сутки прихожу я любоваться этим видом, и чем дольше я здесь нахожусь, тем меньше мне хочется отсюда уходить. И прихожу я сюда за вдохновением, но, увы, не стучится последнее время оно в сердце мое.

Влад затянул серый дым из деревянной трубки себе в легкие и поперхнулся так, что начал издавать какие-то громкие и неприятные звуки. Но вскоре он прекратил долгий кашель и, чтобы немного смягчить горло, сделал жадный глоток пива.

– Я непомерно благодарен этой земле за то, кем я являюсь, – продолжал свою речь незнакомец в шляпе. – Я здесь живу, здесь же вырос, и уж кажется мне, что здесь же и наступит мой закат. – Он иронично улыбнулся. – Взгляните налево, друг любезный! Да-да, туда! – Длинноволосый указал пальцем куда-то в сторону. – Видите там спортивную площадку?

Влад кивнул.

– А прямо за ней тот дом многоэтажный? В нем я и живу. И каждый день, выходя на балкон, мне открывается этот блаженный вид с Солнечной горы на этот город, на гору Геллерт, где мы нынче и сидим, и на сей величественный замок.

– Воистину величественный... – пробормотал здоровяк, глядя на Будайскую крепость, которая находилась прямо перед ними.

– Вы, наверное, считаете меня неким патриотом, но, поистине говоря, это не так. – Незнакомец поправил свой головной убор. – Признаться, мне глубоко ненавистны местные люди, ненавистно также и то, во что превращается эта страна и этот город, не принимаю я прогресс... да и вообще какие-либо изменения. Возможно я слишком старомоден и чересчур увлекаюсь историей. Но как-никак я все-таки музыкант, сочинитель. И именно знания истории и дух этих дивных городов открывают всю ту редчайшую и цельную информацию, что так необходима для каждого творческого человека. В большем-то мы и не нуждаемся.

Тут лицо Влада – довольно заторможенное – выразило удивление. За свою жизнь он повидал немало творцов: музыкантов, художников, скульпторов, поэтов, литераторов. И все они обычно своей гениальности, а по большей мере простой многословности и лени всегда находили одно и то же короткое оправдание, из-за чего здоровяк поинтересовался:

– А как же муза?

На эти слова незнакомец улыбнулся с грустью в глазах и незаметно кивнул.

– Нет, ну я, конечно, как нетворческая личность рассуждаю... – уточнил здоровяк и невольно икнул, да так громко и неожиданно, что чуть было не соскользнул с перегородки, на которой сидел.

– Да... Правильно вы рассуждаете, – произнес тот полушепотом, и на эти слова у Влада в душе заиграла гордость из-за того, что он вообще способен хоть как-то, но все же правильно рассуждать. – Но нет у меня музы. Нет той, кого бы я мог так наречь. Да, нет у меня ея, равносильно как и нет друзей. Не особо склонен я к общению. Стоит мне с кем-либо заговорить, как сразу выявляю в собеседнике множество изъянов. Обычно вижу всех насквозь. Конечно, человек не идеален, и я тому пример. И именно эти сотни незначительных недостатков и делают нас людьми. Но все же я ищу совершенство.

Влад немного покосился на собеседника.

– И совсем недавно я встретил девушку одну, – продолжал незнакомец. – Как сейчас помню ея зеленые глаза, то черное платье и туфли на высоких каблучках. Стройная фигурка и ножки, словно выточенные из мрамора по заказу в музей, а лицо столь правильных черт, что, казалось, сам Да Винчи рисовал. А губы... губы... И нот семи не хватит, чтобы такое воссоздать. Кожа белая, будто свежий снег, волосы цвета вороньего крыла. Мотыльком пропорхала она мимо, задев меня своим крылом, и голосом небесным, прошептав набор таинственных речей, в душе моей оставила загадку. И исчезла словно мимолетная искра, что способна пробудить в любой душе всеобжигающее пламя. – Он сделал паузу и глубоко вздохнул. – А при этом и лица ея не помню, и имени я не спросил, и кажется порой уж мне, что это просто был мираж.

Бородач с большим интересом слушал своего собеседника, так как, во-первых, точка зрения этого человека касательно недостатков людей была ему знакомой и близкой, ибо во многом сам поддерживал ее, а во-вторых, когда тот говорил о некой женщине, Владу на минуту показалось, что речь идет о хорошо знакомой ему личности, которую он знал уже очень много лет, но все-таки был не до конца уверен, о той ли даме молвил его собеседник, поскольку бородач впервые слышал, чтобы кто-либо о ней вообще говорил, и уж тем более с придыханием, ибо все, кто видели ее, обычно-то и вовсе оставались без дыхания.

– Да вы романтик! – промолвил здоровяк. – Музыкант! А я волк. Простой волк, что всегда да только в одиночку блуждает по просторам земли и что живет... – он немного призадумался, – нет... существует!.. только ради себя самого. И за свою немалую жизнь я понял, что правильно жить – это игнорировать все на свете и сосредотачиваться только на своей индивидуальности. Да, согласен. Это своекорыстие, эгоцентрическая позиция, которая и ведет к солипсизму. Может это звучит омерзительно, но... в первую очередь только полюбив себя, личность способна достичь чего-либо и уж тем более чего-либо желанного. Забота об одном лишь себе делает нас свободными, снимает с нас все кандалы и дарует нам безграничность выбора. Подобное освобождение возможно только через самостоятельное осознание всей истины. И никто: ни Дьявол, ни Богиня, ни какая-либо другая сила – не могут нам в этом помочь. А ведь совсем недавно я придерживался обратной точки зрения, веруя в то, что себя необходимо ненавидеть и ни в чем не жалеть. Однако рано иль поздно искус к мирским удовольствием берет власть над тобой! – Влад ехидно улыбнулся. – Когда-то давно, уже не помню когда, у меня была волчица... – он снова улыбнулся, только в этот раз с грустью, – ну в том смысле, что спутница. Готов был для нее я отдать все: это вечно серое небо, эту траву, кусты, деревья, реки, горы, пески и даже лунный свет, что так мне дорог. Но с тех пор, как она ушла на поляну вечного затмения, я остался один и всегда буду один, пока не наступит закат мой долгожданный и не окажусь в том месте, которое, пустив слезу, смогу я смело назвать домом, и где у крыльца будет ждать меня она.

Бородач допил пиво до конца, сразу после чего смял по привычке твердую банку здоровенной рукой, только в этот раз с каким-то яростным пылом в глазах.

Наступила долгая пауза.

Они оба замолчали и в тишине продолжили любоваться городом. Здоровяк покуривал трубку, а мужчина в пальто допивал свое пиво. И когда пауза затянулась слишком долго, Влад затушил и убрал трубку в карман, затем сделал громкий и глубокий вздох и, слезая с перегородки, устало проговорил:

– Что ж, дорогой друг, что-то мы с тобой заговорились, а ведь скоро полдень. Слушай... – Влад наконец-то встал на ноги и отряхнулся после долгого сидения, – ты говоришь, что знаешь город?

– Да, знаю! – с явной гордыней и радостью произнес мужчина в пальто и тоже слез с перегородки.

– Я ведь в Буду приехал не просто так. Ищу одно особое местечко. Не поможешь найти? – Бородатый вынул из кармана брюк старую записную книжку с мятыми исписанными листами, открыл ее в самом конце и протянул собеседнику. – Меня, так сказать, пригласили тут на один очень особый и торжественный бал-маскарад, который через дня три, а может уже и через два будет проходить вот по данному адресу. Не хотел бы пропускать. Будет первосортная выпивка и все такое...

Длинноволосый взглянул на адрес, который ему показал Влад, и немного ужаснулся по той причине, что та страница, на которой здоровяк открыл грязную книжицу, хранила информацию в пять слов: «Континент: Европа. Будапешт, Королевский дворец».

Знаток города уже собирался поведать страннику о том, что данное мероприятие в указанном месте проводиться просто-напросто не может, ибо, во-первых, Королевский дворец – это музей, национальное достояние страны, а во-вторых, он, будучи музыкантом, всегда точно знал, где и когда проводились подобные праздники и торжества, и в ближайшее время вроде как ничего из упомянутого в городе не намечалось и уж тем более в указанном месте, но Влад, не дав ему это сказать, тут же заявил незнакомцу о том, что такие балы, о которых он завел речь, устраиваются раз в десять десятков лет, а точнее всего только один раз в век, и только в особую ночь, в честь, как всегда, чего-то очень великого. Но вот чего именно, он и сам особо не знал, ибо никогда этим вопросом не интересовался. И при этом он еще гордо добавил, что за свою долгую жизнь он не пропустил ни одного из подобных балов и что всегда на них был одним из самых глубокоуважаемых гостей.

С подозрением и недоверием глядя на бородатого, человек в пальто поднял брови, а через секунду уже отвел глаза и посмотрел на банку из под пива, дабы увидеть процентное содержание алкоголя, которого они только что потребили. Но, к его удивлению, алкоголь вовсе не превышал среднестатистические нормы обычного пива. И тогда, указав пальцем на эту огромную светло-бежевую, почти серую с бирюзовым куполом Будайскую крепость, что во всем своем величии располагалась прямо напротив них, мужчина скептической интонацией проговорил:

– Мсье, не знаю о каком маскараде идет, собственно, речь, но Королевский дворец, как видите, находится прямо перед нами. – Он вновь удивленно покосился на здоровяка. – А вы точно уверены, что это мероприятие будет проходить именно в этом месте? Ибо если бы и правда подобный бал-маскарад, о котором вы говорите, намечался в Королевском дворце, то об этом бы знал как минимум весь город.

– Да, точно! Вот такую жилплощадь Дияко и предпочитает, – с улыбкой произнес путник, глядя на величественный замок. – Значит точно здесь будет. Иль в Буде еще и другие королевские дворцы найдутся?

Мужчина в сером, узрев смятые Владом банки из под пива, сделал попытку таким же образом смять и свою банку, но у него это практически не получилось. Он даже поранил руку об замятый угол алюминия. И тогда он с уверенным видом пояснил собеседнику, что никаких других замков, где жили местные короли, в городе больше нет.

– Значит здесь и состоится бал, обещанный господином Дияко, – продолжил бородатый. – А что касается того, что о бале мало кто знает, так это тоже объяснимо. Дияко... ну в смысле тот, кто все это затевает, обожает такое понятие, как элемент неожиданности, поэтому каждый раз устраивает какой-нибудь «ай да сюрприз». И никогда не знаешь, где и когда выпрыгнет этот «Черт из табакерки»! – Он усмехнулся. – Что ж, любопытно узнать, что же приготовил он на этот раз. Кстати, приходи и ты, мой друг, на маскарад! Послезавтра приходи, ну иль после послезавтра! Короче говоря, в четверг.

– Сегодня вторник...

– Приходи, не бойся! Начало в полночь. Могу клыком поклясться, что подобного ты никогда еще не видел, а увидев, уж точно не забудешь до окончания своих дней!

– Что ж... – Мужчина в пальто почесал себе затылок, продолжая смотреть на Влада с недоверием. – Я, пожалуй, приду. Но не буду лукавить и прямо скажу, что лично мне мало верится в сказанное вами. Но прийти – я все же приду. И на случай захвачу с собой я маску...

– Тогда до встречи, мой любезный незнакомец! – не дослушав собеседника, воскликнул здоровяк, после чего взмахнул рукой, приветствуя его, и торопливым шагом направился в сторону своего мотоцикла. Через минуту он уже запрыгнул на коня из железа и стали, привел в действие оглушительно громкий мотор и, разгоняя скорость, умчался куда-то в сторону центра города, оставляя позади себя громкое эхо шумного двигателя.

Незнакомец же, глядя мотоциклисту вслед, почти беззвучно прошептал: «Прощай!» и тоже куда-то удалился.

СЛЕДУЮЩАЯ ГЛАВА