Глава XVII: Гаснут свечи

Кончен бал.

Медленно погасли яркие огни на серебряных подсвечниках, что встали на место тех золотых, которые только что освещали торжественный бал. Только в этот раз подсвечников было уже не так много.

Во дворце стало заметно темнее.

И можно было даже предположить, что никакого маскарада-то и не было вовсе, ибо к тому моменту в стенах замка исчезло абсолютно все, что могло бы хоть как-то напоминать о том, что здесь вообще было какое-либо мероприятие. И если бы не господин Дияко, сидящий на своем высоком троне, разглядывающий документ, подписанный Вирджинией, то маэстро бы и правда предположил, что никакого волшебного маскарада здесь не было и быть не могло.

Где-то вдали продолжал бить отдаленный колокол, однако который именно час он пробивал – оставалось загадкой, но, как показалось маэстро, время вновь возобновило свой привычный ритм, а воздух во дворце, который на протяжении всего этого времени казался тяжелым и спертым, мгновенно стал прохладным, легким и свежим. Мужчина в сером слегка протер свои уставшие глаза и взглянул на все более трезвым взглядом.

– Устал я пировать, – тихо прохрипело все же неиллюзорное создание в белой маске и в длинном черном плаще, сидящее на троне в центре зала, убрав себе под одежду бесценный сверток пергамента. – Устал-таки я. Устал...

Маэстро же, стоящий к всесильному господину спиной, медленно повернулся к нему лицом, перешагнул через пьяного здоровяка Влада, который громко сопел, лежа на полу, подошел к той невысокой возвышенности и, не вставая на нее, заговорил красивым баритоном:

– Вы, почтеннейший мсье, как понимаю я, являетесь...

– Кем являюсь я, пониманию не поддается, – резко вставил вечный создатель тьмы, встревожив дворец своим ужасающим хрипом. – Мое существование и личность моя же заложена только в вере.

Маэстро слегка задумался и ответил:

– Судя по вашим словам, мсье, вы живете, лишь пока в вас верят. – В этот момент легкая ухмылка проскользнула по лицу композитора, ибо он наконец открыл для себя истинную суть того, кто находился в нескольких метрах от него. Но потом вновь призадумался и продолжил: – Но вы все же реальны и здесь... Я слышу вас и вас же вижу. Зачем вы здесь? С какой целью посетили наш гнилой, давно увядший мир?

– Гнилой? – с удивлением переспросил сидящий в кресле и медленно поправил маску. – Ты же, маэстро, в первую очередь музыкант, творец, ты человек искусства, призвание которого видеть во всем красоту, для того чтобы прелесть этой красоты воплощать в своих творениях. И тут же задаюсь вопросом, на который и так знаю я ответ, ибо, маэстро, ты не первый и далеко не последний музыкант, которому посчастливилось вести со мной беседу. – Он издал хрип, означающий не что иное, как высокомерие и насмешку в адрес этого безрассудного человека. – Как способен тот, кто видит реальность только в серых тонах, создавать нечто такое, что понесет в себе всю палитру душевных потребностей, ради которых и сотворили мы искусство? – Дияко сделал легкую паузу, а потом сам же и ответил на свой риторический вопрос: – Никак!

– С вами я согласен, – проронил маэстро. – Но как же Мильтон? Свои лучшие произведения он сотворил вовсе не видя никаких мирских красок. Или Бетховен, который, будучи полностью глухим, сочинил величайшую в истории симфонию. Или же...

– Можешь далее не продолжать! – резко перебил его Дияко, зная наперед, какие имена маэстро намеревался ему перечислять и ради какой цели. – Мильтон писал с моей указки. А насчет остальных... Миру не нужен второй Бойс или Бетховен, не нужен также и очередной Бедржих Сметана или Баккер-Грендаль, Маттезон или даже Форе. Нет... Этому миру нужен новый маэстро!

Зазвучал громкий и всем привычный стук, исходящий от высоких каблуков Роксаны, которая неторопливо, старясь не особо привлекать к себе внимание (что у нее конечно же не получилось), вернулась в округленный зал в своем обычном, как всегда, довольно укороченном черном платье с длинной черной мантией, одетой поверх платья, и встала рядом с Омбрэ, который в свою очередь находился в стороне.

– Так что... предлагаю, смертный, тебе я пересмотреть свои взгляды на мир, пока еще не поздно, – продолжил дух зла. – Иначе желаний своих в подобных обстоятельствах не осуществишь ты никогда. А для меня лично нет ничего более упоительного, чем лицезреть то, как через эго воплощает человек фантазии свои.

Но маэстро уже не слушал Дияко, ибо с момента, как Роксана появилась в зале, все его внимание было вновь направленно только на нее. И тогда черный властелин, неожиданно поднявшись с кресла, заговорил еще громче и настойчивее:

– Но если ты, маэстро искусный, действительно считаешь мир давно увядшим и гнилым, то лишь попроси меня о том, о чем вообще мечтать способен, ибо по силам мне исполнить любую твою просьбу. И мир этот, творимый мной с Богиней, преобразую так, как сам того желаешь.

– Тебе не искусить меня, – лениво ответил человек.

– Но ты же искушен.

– Да, искушен. Но не тобою. – Глаза маэстро вновь невольно взглянули на смерть, стоящую в тени по правую руку в нескольких метрах от него.

Дияко усмехнулся и не без любопытства стал взирать на этого, как бы то ни было странным, очень ему интересного человека, ибо все остальные люди при встрече с повелителем теней либо сразу падали перед ним на колени, умоляя его о чем-то, либо же, наоборот, пытались как можно быстрее от него убежать, надеясь на то, что это вообще возможно. Но маэстро не делал ни того, ни другого, а просто смотрел на Дияко, как на равного себе.

– Искушен не мною, говоришь? – переспросил творец теней. – Но как насчет того, что любое искушение, что существует в этом мире, было сотворено тем, кто нынче пред тобой стоит?

– Нет, – ответил маэстро и, слегка призадумавшись, продолжил: – То искушение, что овладело нынче мной, уж точно сотворил не ты. Ибо и тебя оно тоже способно поглотить. И в миг, когда это произойдет, совладать с собой ты более не сумеешь.

– Мной ничто не может завладеть! – резко возразил Дияко. – Ибо для этого как минимум нужно тронуть естество! А как тебе уже наверняка известно, нет его у меня. – Он медленно прошелся по залу, но потом вновь вернулся к тому месту, где стоял. – Под этой маской и плащом нет ни тела, ни души. Там есть только пустота, бездна, истинное отражение вашего мира – холодное и бессмысленное – многочисленность форм, не представляющих ценности, иллюзорный антураж, театр, маскарад, где под масками нет ничего.

– Да, но ведь, по сути, это ты являешься тем единственным, кто в ответе за всю эту пустоту, ибо ты творец этого мира и бесчисленных иллюзий, которым пытаются люди смысл придавать...

– Я мир этот не создавал, а только приукрасил, – мгновенно вставил грозный Дияко. – И ваши иллюзии не моих рук дело. Их вы творите сами. Я лишь дал возможность вам мечтать. – Он сделал легкую паузу, набрав побольше воздуха. – Человек сам выбирает, во что верить и по какому пути ему шагать, и никто: ни Богиня, ни я – не способны заставить пойти людей иной дорогой. Нам по силам только указать тропу, погасить, зажечь свет в глазах людских, но все же выбор остается за теми, перед кем эта дорога расходится. Богиня наградила людей органами чувств, я же через плод познания подарил вам возможность познавать. Я дал вам интеллект. И если думаешь сейчас, то знай – ты мне милость совершаешь! – Дияко усмехнулся. – И задача моя, цель и смысл – людям легкомысленным через разум указывать на краткий путь и на методы, как бы его еще более укоротить. За этим же пришел и ты сюда и смотришь нынче на меня, дабы я указал тебе дорогу, по которой хотел бы ты пойти, избавляясь от своих корыстных внутренних тревог.

– Единственное, что воистину тревожит меня, – мгновенно ответил маэстро, – это стремление людей к идеалам, ибо им, как и мне, стало ненавистно все, что далеко от совершенства. – Он приподнял правую руку и демонстративно протянул ее вперед, указывая на то, что она была в перчатке. – Но пришел я сюда вовсе не с просьбой. Нет, я здесь не за этим. – Он медленно повернул голову и своими большими глазами взглянул на Роксану, которая все это время грациозно стояла в стороне, слушая их разговор. – Я пришел сюда за ней! И без нее не покину сей дворец. – Маэстро снова повернулся к властному Дияко и с наглым взглядом добавил: – Но пойдет ли она со мной или же нет, к счастью, не тебе уже решать.

– Не мне? – вскрикнул черный повелитель и медленно присел обратно на свое кресло и разгневанно схватился рукою до маски своей, дабы снять ее и показать ничтожному человеку истину свою, но в последний момент воздержался от этого жеста и тихо прохрипел. – В этом заблуждаешься ты сильно, смертный, ибо это мне определять: жить тебе иль умереть, дышать или гореть в аду. На то я и великий Дияко, покровитель зла, держащий все в своих руках.

– Ты не злой! – мгновенно ответил маэстро, сделав шаг к нему навстречу. – Совсем не злой ты! Может не всесилен я и далеко не умен, но все же мне мира закон один известен, в котором все, что ни происходит, происходит по причине, ради той или иной идеи, цели, но если же причины, цели нет, то это нечто попросту происходить не будет. А если же и произошло, значит была цель и тому. – Он сделал еще один шаг вперед и поднялся на пьедестал, на котором возвышался трон. – Ты, Дияко могучий, лихое творишь не из-за того, что зла желаешь, а из-за того, что вынужден обстоятельством своим, ибо прекратив – лишившись своей цели, смысла – лишишься и существования.

– До помрачения интересно, – слегка призадумавшись, прохрипел всесильный. – Заявляешь смело. А свою-то знаешь цель?

– Знаю. – Маэстро, не поворачивая головы, посмотрел на даму с красными губами, зелеными глазами и в легком черном платье и тихо прошептал: – Красота, искусство – цель моя.

– Этому жизнь посветить, пожалуй, еще более бессмысленно, чем добровольно ее лишиться, – с насмешкой вставил повелитель.

– На этот раз признаю, что ты неправ, Дияко, ибо только в искусстве и красоте заложена вся глубина человеческого рода. – Он сделал паузу, но потом все же добавил: – Хлеб и зрелище, мсье, как говориться, хлеб и зрелище...

– Истину глаголешь! – Дияко продолжил свой приглушенный и незаметный смех. – Это действительно то, чего так жаждете вы, люди. Но из этих двух парадоксальных констант одно намного важнее другого. Ибо, лишив тебя хлеба, зрелище, блаженное твое, тут же потеряет смысл.

– Нет, ибо без зрелища и хлеб не сладок.

– Отрицание – самый предсказуемый ответ невежества людей.

Маэстро медленно снял с себя шляпу, после чего сделал долгую и затяжную паузу и смело заявил, что красота – это идея, цель, а ради достижения своих целей не грех и умереть, и жить, и убивать.

Дияко на эти слова засмеялся, но только теперь уже открыто во всю силу своего голоса. И получилось у него это так громко, что, как показалось, даже его вечная хрипота бесследно пропала. Дьявольский смех еще долго кружил по коридорам дворца. Господин приподнялся, поправил свой длинный черный плащ и, продолжая глумиться над человеком, хитро заговорил:

– Грех, почти каждый, совершается во имя той или иной идеи. Большинство людей порой даже и не осознают своих идей, которые ими движут. Но они есть всегда. И ты хочешь их всех оправдать, снять с них грехи, простить поступки? – Голос повелителя теней становился с каждым словом все громче и громче. – Нет! Их души мои. И отдавать я их не собираюсь. Так что если в ряды моих подчиненных хочешь ты попасть, что, как я вижу, неизбежно, то, не останавливаясь ни перед чем, воплощай и впредь свои идеи!

– Это обман. Очередное искушение, – возразил маэстро. – Нет и быть не может греха во имя осознанных идей. Грех достижим только в неведении людских деяний. И лишь один глупец достоин звание грешника носить. Остальные же невинны, ибо цель – им оправдание.

И хотя маэстро отчетливо видел, что тот, кто явно знал больше него, был не согласен с подобным суждением, он, оставаясь уверенным в своих словах, продолжал начатую мысль:

– Даже любой самый зверский тиран, совершая то, что совершал, преследовал ту или иную, но все же свою великую цель, и, воплощая ея, люди мгновенно забывали про цену, которую за нее пришлось платить, так как они видели результат и боготворили того, кто посмел это сделать, воздвигая ему памятники до небес да слагая легенды, до тех пор пока с новым тираном не приходила новая идеология и цель. Самые великие города и даже цивилизации взращены на крови. И чем больше пролито крови – тем величественнее и крепче становятся те самые идеи и цели, во имя которых она проливалась. Любая революция свята! И тому в истории немало примеров. А историю-то, уверен, ты знаешь лучше меня. Даже такие тираны, как Калигула, или Нерон, или недавний Адольф, которых сегодня так низко унижают многочисленные энциклопедии, ибо судят о них, настолько же несправедливо, как критик судит художника по незаконченной картине, тоже имели свою цель. Им только не хватило времени и средств на ея осуществление. Но если бы им удалось довести свои идеи до конца, они в последствии были бы человечеством обожествлены, подобно Ин Чжэну, Петру Великому, Наполеону и даже Ленину. Однако, кто из них пролил больше крови, думаю опять же ты знаешь лучше меня. И при этом я считаю грехом называть грешниками всех этих людей, ибо в этом мире не все разделено на черное и белое. А если и существует истинный грех, то он является бездействием. И речь идет не только о деятелях политики. Любой человек должен следовать своей цели и ни за что от нее не отрекаться, даже если эта цель запретна и для достижения ея необходимо жизнь отдать, как, к примеру, и поступил самый обыкновенный преступник, чей день рождения и сегодня в календарях взят за основу новой эры. Он посмел осуществить свою порочную идею, во имя которой и по сей день проливают кровь, и из-за этого-то он и остается истинным святым, и даже ты считаешь его врагом своим, ибо в миг прекратил ты смех, как только я о нем упомянул.

Дияко в ту минуту действительно притих и задумался, но вовсе не из-за этого. В миг, когда маэстро озвучил имя Нерона, черный господин невольно сконцентрировал свои мысли на этом, как пишет история, кровавом императоре, и после довольно затянувшейся паузы громко на весь зал прокричал:

– Нерон никогда не был тираном! И мой слуга – покорный Омбрэ, современник Луция Нерона – готов подтвердить мои слова. А ты, смертный, не говори, о чем не знаешь!

Маэстро удивленно бросил взгляд на стоящего в тени человека со шрамом.

– История пишется на лжи. И все, что нынче знаешь ты о прошлом, все неправда, все обман. И это еще меня смеют клеветником называть! – Дияко возмутился.

И после его крика наступила пронзительная тишина.

Черный господин строго посмотрел на Омбрэ, который тут же поник головой, ибо хорошо знал, о чем шла речь, и обвинял себя в смерти своего императора.

– Вот только я до сих пор не могу понять, зачем ты, Омбрэ, служишь мне? – промолвил предвечный. – Я не вижу за тобой греха. Ты мне не раб и при этом добровольно стал моим слугой покорным, ничего не требуя в замен.

Носитель шрама ничего на это не ответил, а только вновь отвел глаза.

– Молчишь? Что ж, а я напомню, как все было! – повернувшись к маэстро, заговорил Дияко, рассказывая о том, как яркие звезды светили над городом...

СЛЕДУЮЩАЯ ГЛАВА