Глава XIV: Маскарад

Минутные стрелки на наручных приборах Влада, указывающих время, шевельнулись почти одновременно, а за ними сразу же вздрогнули и указатели, показывающие часы. И все эти стрелки строго стали вещать о том, что в Будапеште наступила полночь. В то же мгновение где-то за пределами Будайской крепости громко зазвенел отдаленный колокол, который почему-то ударил только один единственный раз, отчего эхо от этого удара зависло над городом таким неоднозначным образом, продолжая шуметь протяжным звоном, что маэстро стало казаться, что время в этот миг и вовсе остановилось.

Воздух стал тяжелым и твердым. Музыкант хотел у Влада что-то спросить, но под его ногами земля затряслась, и без того хромой да неуклюжий музыкант чуть было не свалился на холодный мраморный пол. Но, к его счастью, рядом стоял Влад, который со словами: «Не падать, маэстро! Не пили еще!» – его тут же схватил.

Эта неожиданная дрожь земли не прекращалась довольно долго, и с каждой секундой продолжала усиливаться. Всюду стали слышаться различные шумы от того, что по замку, не выдерживая тряску, стали слетать картины со стен, разрушаться каменные скульптуры, падать тяжелые серебряные подсвечники, которыми в те мгновения был украшен дворец. Находившийся в самом эпицентре этих событий маэстро с ужасом взирал на все происходящее, опасаясь, что в любой момент может обрушиться здание и что тот тяжелый купол над головой попросту свалится на него. Однако Влад, который находился на том же самом месте, где и музыкант, наоборот, смотрел на все с непомерным спокойствием, покуривая свою трубку, как будто это необъяснимое землетрясение и вовсе не являлось опасным или каким-либо еще. И как ни странно, так оно и было, ибо несмотря на то, что на их глазах громоздкие статуи, ударяясь о землю, рассыпались в мелкую крошку и что уже и потолок целыми кусками стал обрушиваться то здесь, то там, до Влада и маэстро не коснулось вообще ничего.

А через несколько секунд прямо из ниоткуда подул таинственный ветер, волоча за собой мелкую черную пыльцу, которая подобно острому лезвию стала ударять по многочисленным картинам, разрезая их на мелкие куски. Неожиданный ветер был теплым, а черная пыльца, которую он всюду волок за собой, приобретала золотой окрас. И как только эти крошки касались до какого-либо предмета, так в тот же миг предметы на глазах изменяли свой прежний цвет и даже форму, преображаясь до неузнаваемости. Серебряные подсвечники куда-то испарялись, а на их месте вставали ярко-золотые, на которых таким же таинственным образом вырастали восковые свечи, своим огнем освещая пространство. Большинство картин исчезло, однако на стенах им на смену появились другие художественные работы, не менее красивые и интересные. В каждом коридоре дворца появились длинные ковры – красные, бежевые, зеленые – и казалось, что их разбрасывали даже не глядя, ибо их было такое огромное количество, что они виднелись повсюду: на полу, на стенах, на лестницах, а какие-то даже свисали с потолков. Красный мрамор пола стал черно-белым и теперь напоминал огромное поле для шахматных фигур. Скульптуры в замке, как и все остальное, тоже видоизменились и украсились позолотой, приобретя свой изначальный вид, так как на протяжении многих лет большинство из них утратили свою первозданную красоту.

Будайская крепость за какие-то считанные мгновения приукрасилась на глазах маэстро и Влада, приобретя свой самый величественный и монументальный вид. И дворец нынче явился таким, каким он был в конце девятнадцатого и в начале двадцатого века, а точнее до того, как он был разрушен мировыми войнами и вновь возведен по новым чертежам.

В каждом зале появились огромные длинные резные столы, покрытые белыми скатертями с золотой вышивкой. На этих столах показались сотни хрустальных подносов, на которых лежало непомерное количество различных блюд. Пожалуй, в мире не существовало такой еды, что нельзя бы было там найти: свежие фрукты, разложенные высокими пирамидами, овощные салаты на любой вкус и даже цвет, супы, ароматные сочные мяса, подаваемые с различными гарнирами и приправами, всевозможные морепродукты, начиная от незначительных моллюсков, кончая большущими осьминогами, и, наконец, десерты всех цветов радуги. На каждом из этих столов умещалось по несколько сотен в ряд разложенных из хрупкого фарфора тарелок, возле которых обязательно лежало два острых ножа: один маленький, другой побольше – две ложки: столовая и чайная – вилка, похожая на посох Посейдона, и наполненный шампанским хрустальный фужер, что по своей форме напоминал стройную женскую фигурку.

Вдоль стен тоже появились столики, но они были поменьше и на них размещались всевозможные напитки: алкогольные и не очень, различные соки, воды и другие жидкости, которые человек ввиду своих желаний и фантазий тоже иногда потребляет. И все это было разлито по всевозможным прозрачным сосудам самых невообразимых форм. А в центре этих столиков виднелись высокие башни, сооруженные из хрустальных фужеров.

Влад, увидев напитки, мигом примкнул к ним и, клыком открыв бутылку с вином, начал, никого не стесняясь, пить из горла ее содержимое, высоко задрав голову вверх. Однако стесняться пока было и некого, ведь несмотря на то, что за эти минуты дворец так сильно преобразился, залы по-прежнему были пусты.

Маэстро с непомерным удивлением смотрел по сторонам, ибо ничего подобно ему еще никогда не приходилось видеть. Дворец изменился прямо на его глазах, и тогда мужчина в сером принялся медленно и осторожно шагать по залу. И хотя он еще не совсем отошел от той тряски, которая к тому времени уже давно закончилась, он обошел широкое помещение, разглядывая огромнейшие канделябры, возникшие над его головой так же неожиданно, как и все остальное в этом дворце. А оглянувшись, явно не понимая, как такое могло быть возможным, увидел, что в течение секунды прямо за его спиной из ниоткуда появился огромный оркестр, в котором насчитывалось ровно триста тридцать два человека. Музыканты были одеты в абсолютно идентичные черные фраки, черные маски, полностью закрывавшие их лица, и белые перчатки, которыми они и держали свои идеально настроенные инструменты. Среди них было два пианиста, сидящих по разным углам. Один сидел за белым роялем, второй же за черным. У одного были клавиши белые с черными, а у другого, наоборот, черные с белыми.

И сразу, как только они появились, скрипачи в унисон взмахнули смычками, виолончелисты в тот же миг последовали их примеру, следом вступили и все остальные, и через несколько секунд по всему дворцу зазвучали прекрасные звуки «Голубого Дуная» Штрауса.

– Эй, маэстро, – крикнул Влад, протягивая мужчине в сером пальто какой-то древний кинжал с деревянной ручкой, который он вытащил из своего сапога, – надень-ка ты маску свою и возьми этот клинок! Ибо по многовековой традиции на этих балах разрешается присутствовать только тем, кто пришел сюда с оружием и с маской.

Маэстро, удивленный тем, что такой огромный оркестр играл без дирижера, тут же снял с себя шляпу и прочно на глаза надел черную маску, с которой пришел, туго завязав узел на своем затылке, сразу после чего обратно надел головной убор, из которого торчало белое перо. Но кинжал от здоровяка он не принял, так как глядя на симфонический оркестр, продолжая мыслить о том, что им все-таки нужен дирижер, из внутреннего кармана пальто вытащил белую длинную тонкую дирижерскую палочку, которую он чуть более получаса назад подобрал на улице и которой в этот же вечер Роксана на горе забавлялась жизнями людей.

– Вот мое орудие, мсье! И иного мне не надо, – с гордостью сказал маэстро.

Влад одобрительно кивнул.

– А у меня, как видишь, маски-то и нет, – пробубнил здоровяк, убирая кинжал обратно в сапог, параллельно допивая вино из бутылки и одновременно держа дымящуюся трубку в зубах. – Но я, кстати, могу побриться, меня все равно без бороды никто не узнает. – Влад засмеялся и, взяв в руки новую, пока еще закрытую бутылку, даже не поглядев, что в ней содержалось, еле шевеля ногами, куда-то медленно направился.

Длинноволосый мужчина последовал за ним, и вскоре сам того не заметив, оказался на большом украшенном высокими колоннами балконе этого великолепного дворца, откуда был прекрасно виден весь ночной Будапешт, ярко освещаемый бесконечными городскими огнями, которые на черном фоне четко вырисовывали силуэты домов.

Маэстро с самого начала показалось, что город выглядел как-то иначе. Что-то явно было не в порядке, но он пока не мог понять, что именно. И, приглядевшись повнимательней, заметил, что столица в тот час так же видоизменилась, как изменился дворец. И сейчас перед глазами дирижера привычный ему Будапешт предстал совсем в ином, ранее ему неизвестном виде. Старинные здания по ту сторону Дуная приобрели немного иные очертания, которые были более узорчатыми с классическими и неоготическими элементами; Цепной мост, что располагался прямо перед дворцом, тоже стал другим, ибо вернул себе свой первозданный шарм, что дарили ему те незначительные архитектурные мелочи, которые были уничтожены во время отступления немецких солдат в сорок четвертом. И вообще вся столица казалась именно такой, какой являлась в годы, вошедшие в историю, как золотой век Будапешта.

Влад, глядя на то, как удивленный маэстро потирает свои глаза, не зная, верить ли им или нет, улыбнулся и поведал своему новому другу о том, что у городов, как и у всего на этом свете, тоже имеется своего рода душа, и что, несмотря на то, что с каждым годом эти города перестраиваются и изменяются – порой даже до неузнаваемости – эта так называемая душа, подобно слепку эпохи, продолжает хранить свои самые совершенные образы. И в подобные ночи, когда земля соприкасается с небом или адом, все, включая даже города, раскрывает свою истинную суть и представляется таким, каким оно должно являться.

И Будапешт был тому примером.

Но на этом странные вещи не закончились, а даже наоборот, – все только начиналось. Перед глазами маэстро отдаленные городские автомобили неожиданно стали друг в друга врезаться, прохожие, которых на улице было не очень-то и много из-за обещанного урагана, что к тому часу только усиливался, замертво падали один за другим на холодный асфальт. И в течение этих нескольких секунд по всему городу раздавались различные удары, громкие скрипы и прочие шумы. Но уже под конец той же минуты все затихло... и затихло настолько, что маэстро был поражен подобной тишиной.

Звучал лишь сильный ветер и инструменты симфонического оркестра во дворце, играющего бодрый вальс.

– Не волнуйся, друг мой! Они спят, – сказал Влад, глядя на этих людей, неподвижно лежащих по всему городу. – И тебе, наверное, интересно знать, почему город уснул, не так ли? – Он глубоко вздохнул. – Истина в том, что спят они всегда. Спят даже наяву, постоянно пребывая в своем невежестве вместо того, чтобы открыть глаза и пробудиться, прозреть, увидеть правду, а не упиваться собственными грезами, мечтами и иллюзиями. И поскольку эта такая ночь, когда все предстает в своем истинном обличии, то смотри и делай свои выводы!

Яркая луна вышла из-под тяжелых черных туч и осветила своим серебряным светом многочисленные крыши и дороги столицы, отчего стало еще более четко видно все, что происходило в городе.

– И дремлет сию минуту не только Будапешт, – продолжил Влад. – Дремлет целый мир. Ибо таков каприз Дияко. Он лично предпочитает проводить эти маскарады именно тогда, когда сняты все покровы лжи и дремлет человечество, требуя спокойствия и тишины, а оно обычно достижимо лишь тогда, когда ни во что не вмешивается человеческая воля. – Влад обернулся и увидел, как над домами вдали пролетал белый самолет с множеством мигающих лампочек, теряя управление и исчезая на скорости где-то далеко за горизонтом, после чего там в облаках загорелся тусклый свет. – Только, как я вижу, сейчас за этот век последний все настолько изменилось... опять же волей человека... что беспредел и беспорядки наступают именно тогда, когда, наоборот, люди бездействует. Интересно устроена цивилизация, не так ли, друг любезный?

Проглотив слюну, маэстро с ужасом кивнул, продолжая разглядывать необычный Будапешт. А Влад тем временем притих и уставил свой печальный взор на огромный серебряный шар луны, попивая вино из горла бутылки. Жидкость стекала по его усам и бороде, но он на это не обращал внимание, ибо был слишком очарован небесным светилом ночи.

У мужчины с длинными волосами, заплетенными в косу и завязанными черной лентой, была не одна сотня вопросов по поводу того, что происходило вокруг, но он предпочел не задавать их загадочному здоровяку, а самому понаблюдать за происходящем, в надежде самолично найти все необходимые ответы.

Ветер тем временем продолжал усиливаться. И где-то вдали блестела зарница и казалось, что в любой момент может начаться град.

Оркестр, находящийся в центральном зале дворца, играл так громко, что музыка стала эхом доноситься даже до самых отдаленных окраин города, когда как центр столицы, мягко говоря, уже давно кружил под звуки вальса. Вдали, по ту сторону реки, неожиданно появилась старинная, украшенная серебром черная карета с белыми лошадьми, что, медленно и громко ударяя подковами об асфальт и скрипя колесами повозки, направлялась к центральному входу дворца, предварительно проехав по пустому Цепному мосту, который так ясно озарялся луной и откуда был прекраснейший вид на сам замок, куда кони и держали путь. Такая же карета появилась и в южной стороне дворца, только у нее кони были рыжими. И на западе виднелась подобная повозка, но сей раз с вороными лошадьми. А когда очередная карета, проехавшая мимо северных ворот, охраняемых коронованным турулом, держащим меч в когтях, подъехала к центральному входу во дворец, к бледным лошадям подошел некий высокий стройный лакей, одетый в черные брюки, перчатки, маску и белую рубашку, на воротнике которой вместо галстука была завязана черная лента. Кони казались уставшими, ибо проделали огромный путь, добираясь в этот мир, и лакей пытался их уважить. Параллельно у повозки появился и второй, точно такой же человек, как и первый, и с низким поклоном отворил дверцу, сразу после чего из кареты вышло двое гостей: мужчина, одетый в черный фрак и маску, и женщина – с такой же маской и тоже одетая в черное довольно откровенное платье, под которым явно не было никакого белья.

Гости покинули карету и, пройдя несколько метров по двору, оказались у парадных дверей. Широкий проход торжественно отворили двое слуг, и гости могли созерцать все, что тем временем происходило в стенах этого величественного дворца, где тем временем уже пребывало неизмеримое количество приглашенных, появляющихся из ниоткуда и танцующих парами на клетчатом черно-белом полу под громкие звуки вальса. На каждом из присутствующих были своеобразные маски. Мужчины носили фраки фасона восемнадцатого века, женщины же были облачены в бальные платья различных форм. И все же несмотря на то, что это был бал-маскарад, все были одеты строго и, пожалуй, даже однообразно, ибо в основном преобладали только черные одеяния, но при всем этом гости продолжали выглядеть непомерно элегантно и стильно, и каждого в отдельности можно было разглядывать бесконечно, так как, даже невзирая на отсутствие каких-либо красок, каждый из гостей был неповторим в своем великолепии.

И только слуги были в белый костюмах, открывающие гостям двери и разносившие на подносах напитки. И как ни странно, гости пили только то, что являлось красным.

А кареты тем временем продолжали прибывать, и почетные господа, покидая их, тут же проходили во дворец через центральные врата, сразу после чего направлялись в различные залы танцевать или же в более отдаленные и тихие места, где гости играли в рулетку, карты или нарды, а те, кого подобные развлечения не интересовали, просто неторопливо прогуливались по длинным коридорам.

– Маэстро, – неожиданно произнес Влад, повернувшись лицом к человеку, который тоже, подобно ему, смотрел на то, как прибывают гости, – именно того времени людям не хватает, что потратили они когда-то впустую. Так что... если ты, маэстро-романтик, пришел сюда за Роксаной, то поторопись!

Услышав эти слова, длинноволосый многозначительно посмотрел на здоровяка, медленно кивнул, выражая свою благодарность за бесценный совет, и, незамедлительно оставив бородача, смотрящего на луну, одного на балконе, вернулся в помещение.

В том зале, где очутился маэстро, он увидел непомерное количество гостей, общающихся между собой на абсолютно разных языках и при этом понимающих друг друга. Черно-белые одеяния всех этих людей ассоциировались с клавишами пианино, и если бы не золотые стены с различными разноцветными украшениями, то все казалось бы просто черно-белым, как будто маэстро попал в некое старое кино. Гостей вокруг единственного человека в сером было так много, что ему с большим трудом приходилось просачиваться между ними, извиняясь перед каждым, кого ему пришлось подвинуть. Среди этих бесконечных нарядов он пытался найти Роксану, но куда бы он ни шел, он всюду видел только черные маски, под которыми мог скрываться кто угодно.

Но долго искать ему не пришлось, ибо обернувшись, среди бесконечной черной массы он увидел то, что заставило его, затаив дыхание, замереть на месте, и в этот миг перед его глазами пробежала вся его никчемная жизнь от момента рождения до нынешней секунды.

Перед ним предстала та самая дама, которую он и мечтал найти, одетая в длинное ярко-красное полупрозрачное вечернее платье с разрезом, через которое периодически мелькала ее изящная ножка на очень высоком каблуке. Дама медленно с манящей улыбкой, не отрывая взгляда от маэстро, прошлась среди черных гостей, которые, видя ее, мгновенно расступались, приклоняя голову перед ней, ибо своим роскошным красным платьем и дьявольской красотой она затмила не только всех этих гостей, но и весь дворец, на мгновенье ослепляя каждого, кто осмелился поднять на нее взгляд.

Она, подобно королеве, надменно прошлась по залу и, приблизившись к маэстро, уже чуть было не прошла мимо него, но, в последний момент остановившись, плавно и довольно театрально протянула ему свою руку. И тот, не растерявшись, а даже наоборот, сохраняя спокойствие и гордость, даже несмотря на то, что эта дама была на целую голову выше него, предложил ей свой локоть, после чего она изящно взялась за него, и они вдвоем неторопливо направились в центр этого живописного помещения.

– Мадемуазель, – стараясь не поднимать глаз на Роксану, с легкой улыбкой заговорил маэстро, – как мне известно, сюда не пускают без оружия и маски.

– Символы разрушения и лжи, – ответила она. – Некогда моей было идеей. Но моя маска – красота, одновременно и оружие. – Дама улыбнулась. – Пожалуй, это даже самое страшное оружие, что когда-либо ведала земля. Или у тебя, маэстро, иная точка зрения?

– Нет, ну что вы, мадемуазель! Я согласен с каждым вашим словом.

– Еще бы... – с усмешкой добавила она.

И в этот момент во дворце неожиданно наступила тишина, так как оркестр закончил играть произведение, но через пару секунд прекрасные звуки музыки вновь зазвучали, и на сей раз они играли гордый вальс Шостаковича. И услышав эту мелодию, Роксана соблазняюще спросила:

– Не желаешь ли, маэстро, пригласить дума на вальс?

– Увы, я не танцую, – ответил он, глядя на толпу кружащихся под ритм музыки гостей, когда как на самом деле ему безумно хотелось станцевать этот яркий танец, но из-за своей хромоты предпочел пока не рисковать.

Роксана не стала настаивать. И тогда, продолжая держаться за руку маэстро, зеленоглазая начала медленно прогуливаться с ним по дворцу.

– Взгляни налево! – произнесла она. – Видишь тех мужчин? Это сам Сократ и ученик его Платон, а рядом с ними Аристотель.

Чьи имена она называла, те на мгновенье снимали свои маски и кланялись Роксане.

– Уж сколько лет прошло, а они до сих пор спорят, надеясь, что в сомненье способны истину найти. Глупцы вы, люди! Что тут скажешь!

– Высшая единица всех познаний – смерть, – сказал Сократ.

– Смерти нет! – Платон возразил, и Аристотель согласился. – Она всего лишь рубеж измерений.

Маэстро с удивлением смотрел на них, не зная, что вообще тут можно сказать, ведь перед его глазами стояли величайшие умы человеческого рода.

– Говорю же, что глупцы! – продолжила Роксана, пройдя по залу дальше. – Уж который век мертвы, а все также спорят о том, что нет меня. – Она усмехнулась. – А вот это Гиппократ, Эвклид и сам Вергилий, Моисей и Ной, да всех не перечислить... Ох, не люблю я этот зал! Идем в соседний, мой маэстро!

И продолжая свой путь, они увидели Миноса – царя Крита, грозно стоящего у закрытой двери. Когда Роксана и маэстро приблизились к нему, он резким движением крутанул округленную ручку и отворил проход во второй зал, который от первого мало чем отличался, разве что в этом в зале было больше влюбленных пар.

– Обрати внимание на даму с совой! – Роксана продолжала знакомить маэстро с гостями. – Это Лилит. Та еще девица! А рядом с ней и Ева. Надеюсь, слышал о такой. Здесь же Шаммурумат, Иштар и Клеопатра, Дидона и Гвиневра, Елена из Трои и та, что Дьяконова, София Августина Фредерика Ангальт-Цербстская и другие дамы, не побоявшиеся использовать по назначению тот факт, что являлись женщинами.

Когда маэстро проходил мимо них, они игриво подмигивали ему и соблазнительно улыбались, но он не обращал на них внимание, так как его интересовала только Роксана, которая, бесспорно, была краше всех остальных на свете дам. И ее-то эти женщины тоже пытались соблазнять, на что она им в ответ также посылала не менее искусительные взгляды.

Неожиданно прямо на глазах у всех какой-то мужчина во фраке и в маске шута подошел к очередной красавице из той толпы, бесцеремонно сорвал с нее шикарное черное платье и, насильно разложив ее прямо на столе ногами кверху, стал ее телом овладевать. И гости, присутствующие в зале, принялись не без интереса наблюдать за этой яркой сценой, о чем-то тихо шепчась между собой.

– Ох уж этот Маркиз! – усмехнулась Роксана. – Садистские фантазии свои он попросту не способен хранить в себе и более часа.

Мужчина в сером и женщина в красном прошли дальше.

– А это Парис, Тристан и Ланцелот. – Роксана указала на высоких, статных мужчин, стоящих в противоположном углу. – Здесь же, как сам уже заметил, Джордж Гордон Байрон и красавец Джакомо.

Эти мужчины, увидев зеленоглазую даму, несущую смерть, низко приклонили головы перед ней, сняв свои расписные головные уборы.

И в этот момент раздался громкий женский стон, так как та красотка, разложенная на столе, наконец достигла вершины удовольствия, сразу после чего по всему залу то там, то здесь отдельные дамы стали самовольно задирать себе платья, требуя, чтобы присутствующие мужчины сделали с ними тоже самое. И те, будучи джентльменами, непривыкшими отказывать прекрасной половине человечества, беспрекословно исполняли их волю.

Подойдя к огромной арке, ведущей в следующий зал, маэстро с Роксаной увидели смуглого носатого мужчину с длинными завивающимися волосами и со сломанной скрипкой в руках, у которой была только одна струна.

– Надеюсь, маэстро, мне не надо говорить тебе, кто это... – произнесла смертоносная.

– Это Никколо! – с восхищением сообщил маэстро и уже хотел шагнуть к скрипачу навстречу, но Роксана не отпустила мужчину от себя.

И через несколько секунд они оказались в третьем зале, где было неизмеримое количество еды и питья. В центре этого помещения можно было увидеть огромный хрустальный фонтан, из которого лилось красное вино, в котором купались обнаженные, грудастые, златовласые девицы, громко смеясь и плескаясь. Среди них была и сама графиня Батори, которая, пребывая с ног до головы в этой темно-красной жидкости, как казалось, молодела прямо на глазах.

Роксана приблизилась к фонтану и легким движением наполнила хрустальный фужер, который тут же протянула мужчине со словами:

– Пей, маэстро, блаженное вино! Сам Дионис его сотворил.

И на эти слова некий невысокий полуобнаженный брюнет с венком на голове, сидящий на вершине фонтана, снял с себя маску и кивнул.

– А вы? – спросил маэстро свою спутницу.

– Яду не пью я, только кровь, – ответила она и улыбнулась.

И маэстро, не отводя глаз от Роксаны, окончательно осознав, где именно он находился, двумя руками медленно обхватил предложенный ему бокал, и пригубил. Сразу после этого он выпустил его из рук, и этот недопитый бокал перед тем, как разбиться, падая оставил красное пятно на рубашке музыканта.

Роксана же, понимая, что этот мужчина настолько ею ослеплен, что самовольно готов ради нее пойти на все, вновь взяла его за руку и повела дальше через зал, и они прошли мимо трех огромных черных пуделей, которые стали грозно рычать при виде маэстро, но дама в роскошном красном платье их мигом усмирила одним только своим взглядом.

Войдя в четвертый зал, перед этой парой, гуляющей по дворцу, открылось помещение, непохожее на остальные, так как там все было сотворено из чистейшего золота: столы, стулья, посуда, различные статуи, картинные обрамления и даже черно-белый мраморный пол был украшен золотой крошкой, равномерно рассыпанной всюду, отчего пол казался черно-золотым. Среди многочисленных людей в масках Роксана указала на двух слегка выделяющихся из толпы личностей. Ими были Плутос, держащий золотую монету в руке, и Маммон, на плечах которого был взгроможден мешок, по-видимому, заполненный золотыми слитками, которые были настолько тяжелыми, что эта персона с большим трудом удерживала себя на ногах. Когда Роксана произнесла их имена, они не стали снимать с себя маски, а только низко приклонили голову, ибо, как показалось маэстро, золотые маски людей в этом зале были, как будто, влиты в лица тех, на ком они одеты, отчего их попросту невозможно было снять, не сорвав с себя кожу.

А оказавшись в следующем зале, взор маэстро невольно пал на высокую довольно привлекательную женщину в зеленоватом платье без маски, но с черной повязкой на глазах. На эту женщину просто невозможно было не обратить внимание, поскольку у нее вместо волос росли зеленые змеи, которые двигались сами по себе – то поднимаясь вверх, то заплетаясь в длинные косы между собой. А на шее у нее был огромный жуткий шрам, который, как казалось, ее только украшал, подобно рубиновым бусам.

– Медуза? – удивился мужчина.

– Давняя подруга, – добавила Роксана и даже не посмотрела в ее сторону. – А это Флегий. – Она указала на какое-то странное существо, которое тихо сидело возле огромной лестницы. – А рядом с ним, как сам уж видишь, Тисифона, Алекто и красавица Мегера, что, как всегда, с бичом в руках.

По виду Роксаны стало казаться, что ей немного наскучила эта прогулка по замку, ибо среди этих бесчисленных гостей, кроме маэстро, ей больше не над кем было поглумиться, ведь все они были давно мертвы и находились, как она говорила, вне ее юрисдикции. И поэтому долго в этом помещении они задерживаться не стали и прошли через врата, ведущие в шестой зал, где были такие люди, как самосский Эпикур, итальянец Галилео Галилей, прусский подданный Иммануил Кант, француз Рене Декарт и даже Иоганн Фауст из Германии, держащий огромный сверток бумаги в руках, на котором были изображены сотни алхимических рисунков.

Маэстро не верил своим глазам, ибо если бы он поверил во все, что с ним в тот вечер происходило, то он бы уже давно сошел с ума, и поэтому воспринимал все, как мираж, сон или бред – или что-угодно, но только не реальность, так как подобное он не мог себе вообразить даже в самых безумных мечтах. И, глядя на Роксану и на ее полные зелени глаза, он больше всего на свете желал только одного – чтобы этот мираж никогда не прекращался.

Но это был не мираж.

И перед маэстро действительно стояли все эти легендарные личности, имена которых дама в красном платье, упираясь о локоть своего спутника, тихо называла. Маэстро хотелось к каждому из них подойти по отдельности и задать им сотни вопросов, но они игнорировали его и даже ни разу за вечер не посмотрели в его сторону, ибо мертвым вовсе нет никакого дела до живых, впрочем, как и живым до мертвых.

– Это же Тартини! – восхитился маэстро, увидев некоего господина, который на мгновение снял с себя маску, чтобы поцеловать руку только что подошедшей к нему молодой девушке.

– Знаю-знаю! У тебя его скрипка, – сказала Роксана и потянула своего спутника обратно к себе, когда тот уже намеревался сделать шаг навстречу кумиру. – Но всему свое время. К тому же дама рядом с ним куда более интересная персона.

– А кто она? – спросил маэстро.

– Мадам д’Арк, – с улыбкой ответила Роксана.

И с этими словами они вошли в седьмой зал дворца, который тоже показался довольно необычным, так как там не было ни бесконечных столов с лакомствами, ни хрустальных фонтанов, но были яркие кружевные пьедесталы, на которых за стеклом размещались по одному экземпляру тех или иных видов средневековых кинжалов, мечей, топоров и прочих холодных орудий убийства. И каждое из этих орудий было уникальным по всем критериям, по которым только можно расценивать подобные вещи: легкость, точность, прочность, удобные рукоятки, расписные ножны и конечно же изящные клинки. А в разных уголках этого зала можно было видеть громоздкие статуи мускулистых кентавров, грозно и величественно держащие не менее необычные копья и тяжелые щиты.

Гости, которые в те минуты не танцевали под громкие звуки вальса, что непрерывно звучали по дворцу, медленно гуляли, разглядывая через стекло эти уникальные экспонаты, имеющие особое влияние в мировой истории, ведь историю писали на земле именно этими клинками, периодически обмакивая их в крови.

– Этот скромный меч принадлежал Александру Великому, – начала Роксана. – Как видишь, на нем даже стоит его печать. А слева от нас кинжал Великого хана Темуджина. Здесь же копье Дионисия Старшего, клин Аттилы и даже, что лично меня очень забавляет, деревянный кол Влада Третьего. – Она усмехнулась. – А это – с золотой рукояткой – личная шпага самого Бонапарта. И прошу заметить тот факт, что несмотря на то, что она расположена на самом видном и центральном месте зала, именно ее клинком не было пролито ни единой капли крови. Знаю лично, – добавила она. – И все же эта сабля продолжает стоять на почетнейшем пьедестале. Ибо само по себе оружие не стоит ничего, однако же бесценным его делает рука, которая этим орудием управляла.

Когда они прошли дальше, Роксана указала куда-то в сторону и добавила:

– Да, кстати, а вот и сами хозяева этих клинков – уставшие и поседевшие, тихо, мирно сидящие в углу, играющие в шахматы между собой, более не думая о вечной славе и великих походах. – Она игриво улыбнулась и с хитрым взглядом повернулась к своему спутнику. – Да, мой милый маэстро, балы господина Дияко только такие гости посещают!

– Для меня это честь, – ответил мужчина.

– А для кого-то проклятие, – сказала она и посмотрела на высоченного человека в цепях и в маске в виде головы рогатого быка. Этот человек тут же отворил широкие двери, ведущие в следующий зал, и Роксана с маэстро, не останавливаясь, прошли через них, очутившись в не менее огромном помещении, в самом центре которого располагалась громоздкая фарфоровая статуя ужасающего Гериона, от которой, даже несмотря на то, что изображала она мерзкое чудовище, все же трудно было отвести глаза.

Вокруг этой статуи можно было наблюдать таких людей, как Ясон, прорицатель Тиресий, Симон Волхв, красавица Таис, Иосиф Прекрасный, и Мухаммад, и Диомед, Синон и даже Одиссей. Все эти люди продолжали низко кланяться Роксане, которая, проходя мимо них, к тому времени уже старалась всех просто игнорировать. И через несколько минут, поднявшись по небольшой, но очень благовидной лестнице, проведя с собой маэстро, зеленоглазая, сделав круг по всему дворцу, пройдя через очередные врата, оказалась в девятом зале – в том самом, что имел круглую форму и что располагался прямо под громоздким куполом, где можно было найти черный алтарь и то своеобразное кресло господина Дияко, который на балу к тому времени пока так и не появился.

– А здесь, – продолжила Роксана, – позволь тебе представить Эфиальта и Нимрода, Каина и Мордреда. А по правую руку от тебя стоят Иуда и Марк Юний Брут. – Дама повернула голову и увидела Влада с очередной бутылкой в руках. Бородач даже не поленился подставить себе стул возле столиков с напитками. – Ну и конечно же моя любимая персона, с которой никогда не бывает скучно, великий воин Бледа, с которым ты, маэстро, уже успел-таки познакомиться.

– Мадемуазель, – неожиданно заговорил ее спутник после долгой паузы, – могу ли поинтересоваться я: где же сам тот таинственный хозяин маскарада?

– О, маэстро, будь я на твоем месте, мне бы менее всего хотелось свидеться с Дияко, повелителем теней и предвечным творцом зла. Но коль уж ты того желаешь, то могу тебе это устроить.

Она усмехнулась и плавно взмахнула рукой, отчего перед ее глазами из ниоткуда явился невысокий кучерявый человек, одетый в светло-белый фрак с маской на пол-лица, которая закрывала только тот глаз, который не был изуродованным. Неожиданно возникший Омбрэ театрально поклонился перед дамой в красном и своим приглушенным голосом спросил: «Чего желает моя госпожа?»

И та в ответ ему приказала немедленно поведать Дияко о том, что все гости в сборе и что настал час для его явления. Омбрэ вновь преклонил голову перед богиней смерти и незамедлительно пропал, растворившись в собственной тени.

– А чего же ты притих, милый мой маэстро? – повернувшись к своему спутнику, произнесла зеленоглазая. – До начала маскарада ты был куда более красноречив... – она хитро подмигнула.

– Да нет, ну что вы! – ответил маэстро. – Я молчу только потому, что мне все здесь интересно и мне донельзя интересны вы. – Он сделал паузу и, не отводя глаз от Роксаны, продолжил: – Еще никогда не приходилось в жизни видеть мне столько красоты. Я ощущаю, как вдохновение легким ручьем вливается в мою возрождающуюся от пустоты душу. Мне хочется творить, хочется закончить ту симфонию, что пишу уже тринадцать лет. И только глядя на вас, мадемуазель, моя жизнь приобретает смысл.

СЛЕДУЮЩАЯ ГЛАВА